Он выглядел совершенно обычным человеком, грязным, в синяках, с затуманенными глазами, евшим вместе с нею простой хлеб. Он прикоснулся к лицу и, слегка хмурясь от боли, ощупал синяк под глазом и опухший висок. Она почувствовала, что ее душа снова попала в его сети.
– Мы должны вернуться в Венецию.
– Нет, вас оттуда выслали. – Элейн вдруг испугалась, что по глупости, дерзости и безрассудству он вполне может это сделать.
– Выслали? Из Венеции?
– На тридцать дней.
– Черт возьми! – прошипел он. – Что я натворил?
– Убили двух человек. Или трех.
Подумав, он кивнул.
– Отродье Риаты, я полагаю. Должно быть, я хорошо себя проявил. Значит, всего на тридцать дней? Я опозорен.
– Да уж, – горько ответила Элейн, бросив на него гневный взгляд. Он перестал жевать. – А вы бы предпочли другое?
– Я больше не знаю, что бы я предпочла. Я уже не знаю, кто я.
Ветряная мельница заскрипела, крылья повернулись от порыва ветра. Даже сквозь одежду Элейн чувствовала тепло его тела.
– Это не лошадь понесла, верно? – тихо спросил пират. – Вы просто хотели сбежать от меня.
– А что мне делать? – обратилась Элейн к небу и утренним облакам. – Я не могу оставаться с вами.
– И куда же вы собрались? К епископу? К судье? – Он встал, отошел, шатаясь, в сторону и повернулся к ней спиной. – Почему вы не обратились к Морозини?
Тогда она была слишком занята их откровенной игрой, тем, как он смотрел на нее, представляла их вдвоем в темноте подземелья.
– Елена, – прервал он затянувшееся молчание. – Я не могу быть другим. Я не хотел бы увидеть ад раньше, чем мне положено.
– Как вы можете столь беспечно говорить про ад?
– Потому что боюсь его. – Пират стоял, широко расставив ноги, чтобы не упасть. – Я знаю, это моя судьба. Во всем христианском мире не хватит ни золота, ни милосердия, чтобы заплатить за то, что я сделал и еще сделаю в этой жизни. Но если я смогу найти место на земле, если сделаю его своим домом, если смогу защитить от всех опасностей и врагов, если оставлю после себя ребенка собственной крови... Даже горя в аду, я буду знать, что это у меня есть. – Рейвен пожал плечами. – Возможно, он бы не стал таким, как я. Он мог бы вырасти хорошим человеком. А после смерти мог бы даже попасть на небеса.
Тень горькой улыбки скользнула по его разбитому лицу и тут же исчезла.
– Разве священники не говорят, что на небеса может попасть любой, кто раскается и понесет наказание? – спросила Элейн.
Он снова пожал плечами, рассматривая соляные пруды.
– Несомненно. – Рейвен потянулся за седлом. – Я не придаю значения их словам. В эту минуту они говорят одно, а спустя час – другое. Надо ехать, место здесь слишком открытое.
Он хотел поднять седло, но покачнулся. Тогда Элейн взялась за другую сторону, и они вместе донесли его до мельницы. Рейвен остановился на пороге хижины, прислонившись к дверному косяку.
– Вы правы, – вздохнул он. – Я не готов ехать.
– Отдохните здесь, – сказала Элейн, кладя седло так, чтобы оно служило ему подушкой. – Я сейчас принесу второе и привяжу лошадей.
Когда она хотела пройти мимо, Рейвен прикоснулся к ее плечу.
– Ведьма, – сказал он с полусонной, рассеянной улыбкой. – Вы правда останетесь со мной?
Элейн вздохнула, глядя в его черные глаза. Они были почти скрыты ресницами, красивые губы вспухли с одной стороны, ободранная щека покраснела. Теперь уже не его красота пронзила ее желанием и болью.
– Да, – солгала она, – останусь.
Жеребец не ушел далеко. Она взнуздала его и повела назад, оглядываясь через плечо на мельницу. Денег в кошельке должно хватить, чтобы купить еды, если она не сразу найдет церковь. Пирату она не оставит ничего, кроме хлеба и разбавленного вина.
Оседлав жеребца, Элейн затянула подпругу и неожиданно подумала, допустят ли вора и лжеца на небеса. Она бросила последний взгляд на пустой дверной проем и вскочила в седло.
Когда она взяла поводья, то вспомнила клочок белой шерсти, оставленный на память. Элейн аккуратно стянула перчатку, убедилась, что он там, переложила его в седельную сумку и глубоко вздохнула. Она не будет думать о щенке, Маргарет, Маттео и других. Не сможет.
Она стала натягивать перчатку и замерла. В утреннем свете блеснуло кольцо. Остановившись, Элейн попыталась снять его. Она плюнула на руку, дергала и крутила его, всхлипывая от расстройства. Но она хотела оставить кольцо Рейвену. Оно ей не принадлежало, она не хотела бросать его раненым, отверженным да еще без средств к существованию. А кольцо золотое. С огромным трудом ей в конце концов удалось его снять.
И что с ним теперь делать? Возвращаться в хижину она не собиралась. Кольцо лежало у нее на ладони. Задумчиво повернув его, Элейн увидела, что на внутренней стороне тоже выгравированы буквы. A vila mon couer – было написано по-французски. – Guardi li mо.
Закрыв глаза, она крепко сжала пальцами кольцо и с возгласом отчаяния уронила голову на руки. «Вот мое сердце. Храни это всегда».
Глава 14
– Аллегрето!
Целый день он проспал мертвым сном, положив голову на седло. Когда Элейн вернулась в хижину, когда втащила туда упряжь жеребца, когда с грохотом перевернула тяжелую бадью, чтобы сесть, он даже не шевельнулся. Это было немного пугающим, она знала, что его всегда настораживал малейший звук.
Вечером она стала тормошить его. Она произнесла вдохновенную речь о том, как чувствует себя женщина, похищенная насильником и убийцей. Она пролила слезы досады и боли, когда снова пыталась надеть кольцо, – оно было слишком маленькое, а сустав ее пальца распух. Она в недвусмысленных выражениях сообщила ему, что это его вина, если она теперь не сможет носить кольцо. Но с превеликим трудом, несмотря на боль, ей все-таки удалось надеть его, и сейчас оно было на месте, скрывая тайные слова. Пират спокойно дышал, будто она, как Дарио или Зафер, охраняла его сон. Будто он ей доверял. Элейн подремала несколько часов днем, пока лошади паслись. Убийцы Риата не явились по их душу, вообще никто не пришел. Лишь водяные птицы медленно шествовали среди тростников да пятнистая жаба прискакала к хижине. Она долго сидела в раздумье у двери, уставившись на Элейн круглыми желтыми глазами, а потом лениво ускакала прочь.
Она вынула из седельных сумок все бумаги, но это оказались короткие рекомендательные письма людям, о которых она никогда не слышала, и перечень слов, не имеющих смысла. Единственное, что представляло для Элейн ценность, был брачный договор с Франко Пьетро. Она мельком взглянула на него, когда подписывала, но теперь читала с особым вниманием.
«Да будет известно, что, когда я дам согласие взять в мужья влиятельного и благородного лорда Франко Пьетро Риату и Монтеверде...»
Когда она даст согласие. Там не говорилось, что она уже дала его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
– Мы должны вернуться в Венецию.
– Нет, вас оттуда выслали. – Элейн вдруг испугалась, что по глупости, дерзости и безрассудству он вполне может это сделать.
– Выслали? Из Венеции?
– На тридцать дней.
– Черт возьми! – прошипел он. – Что я натворил?
– Убили двух человек. Или трех.
Подумав, он кивнул.
– Отродье Риаты, я полагаю. Должно быть, я хорошо себя проявил. Значит, всего на тридцать дней? Я опозорен.
– Да уж, – горько ответила Элейн, бросив на него гневный взгляд. Он перестал жевать. – А вы бы предпочли другое?
– Я больше не знаю, что бы я предпочла. Я уже не знаю, кто я.
Ветряная мельница заскрипела, крылья повернулись от порыва ветра. Даже сквозь одежду Элейн чувствовала тепло его тела.
– Это не лошадь понесла, верно? – тихо спросил пират. – Вы просто хотели сбежать от меня.
– А что мне делать? – обратилась Элейн к небу и утренним облакам. – Я не могу оставаться с вами.
– И куда же вы собрались? К епископу? К судье? – Он встал, отошел, шатаясь, в сторону и повернулся к ней спиной. – Почему вы не обратились к Морозини?
Тогда она была слишком занята их откровенной игрой, тем, как он смотрел на нее, представляла их вдвоем в темноте подземелья.
– Елена, – прервал он затянувшееся молчание. – Я не могу быть другим. Я не хотел бы увидеть ад раньше, чем мне положено.
– Как вы можете столь беспечно говорить про ад?
– Потому что боюсь его. – Пират стоял, широко расставив ноги, чтобы не упасть. – Я знаю, это моя судьба. Во всем христианском мире не хватит ни золота, ни милосердия, чтобы заплатить за то, что я сделал и еще сделаю в этой жизни. Но если я смогу найти место на земле, если сделаю его своим домом, если смогу защитить от всех опасностей и врагов, если оставлю после себя ребенка собственной крови... Даже горя в аду, я буду знать, что это у меня есть. – Рейвен пожал плечами. – Возможно, он бы не стал таким, как я. Он мог бы вырасти хорошим человеком. А после смерти мог бы даже попасть на небеса.
Тень горькой улыбки скользнула по его разбитому лицу и тут же исчезла.
– Разве священники не говорят, что на небеса может попасть любой, кто раскается и понесет наказание? – спросила Элейн.
Он снова пожал плечами, рассматривая соляные пруды.
– Несомненно. – Рейвен потянулся за седлом. – Я не придаю значения их словам. В эту минуту они говорят одно, а спустя час – другое. Надо ехать, место здесь слишком открытое.
Он хотел поднять седло, но покачнулся. Тогда Элейн взялась за другую сторону, и они вместе донесли его до мельницы. Рейвен остановился на пороге хижины, прислонившись к дверному косяку.
– Вы правы, – вздохнул он. – Я не готов ехать.
– Отдохните здесь, – сказала Элейн, кладя седло так, чтобы оно служило ему подушкой. – Я сейчас принесу второе и привяжу лошадей.
Когда она хотела пройти мимо, Рейвен прикоснулся к ее плечу.
– Ведьма, – сказал он с полусонной, рассеянной улыбкой. – Вы правда останетесь со мной?
Элейн вздохнула, глядя в его черные глаза. Они были почти скрыты ресницами, красивые губы вспухли с одной стороны, ободранная щека покраснела. Теперь уже не его красота пронзила ее желанием и болью.
– Да, – солгала она, – останусь.
Жеребец не ушел далеко. Она взнуздала его и повела назад, оглядываясь через плечо на мельницу. Денег в кошельке должно хватить, чтобы купить еды, если она не сразу найдет церковь. Пирату она не оставит ничего, кроме хлеба и разбавленного вина.
Оседлав жеребца, Элейн затянула подпругу и неожиданно подумала, допустят ли вора и лжеца на небеса. Она бросила последний взгляд на пустой дверной проем и вскочила в седло.
Когда она взяла поводья, то вспомнила клочок белой шерсти, оставленный на память. Элейн аккуратно стянула перчатку, убедилась, что он там, переложила его в седельную сумку и глубоко вздохнула. Она не будет думать о щенке, Маргарет, Маттео и других. Не сможет.
Она стала натягивать перчатку и замерла. В утреннем свете блеснуло кольцо. Остановившись, Элейн попыталась снять его. Она плюнула на руку, дергала и крутила его, всхлипывая от расстройства. Но она хотела оставить кольцо Рейвену. Оно ей не принадлежало, она не хотела бросать его раненым, отверженным да еще без средств к существованию. А кольцо золотое. С огромным трудом ей в конце концов удалось его снять.
И что с ним теперь делать? Возвращаться в хижину она не собиралась. Кольцо лежало у нее на ладони. Задумчиво повернув его, Элейн увидела, что на внутренней стороне тоже выгравированы буквы. A vila mon couer – было написано по-французски. – Guardi li mо.
Закрыв глаза, она крепко сжала пальцами кольцо и с возгласом отчаяния уронила голову на руки. «Вот мое сердце. Храни это всегда».
Глава 14
– Аллегрето!
Целый день он проспал мертвым сном, положив голову на седло. Когда Элейн вернулась в хижину, когда втащила туда упряжь жеребца, когда с грохотом перевернула тяжелую бадью, чтобы сесть, он даже не шевельнулся. Это было немного пугающим, она знала, что его всегда настораживал малейший звук.
Вечером она стала тормошить его. Она произнесла вдохновенную речь о том, как чувствует себя женщина, похищенная насильником и убийцей. Она пролила слезы досады и боли, когда снова пыталась надеть кольцо, – оно было слишком маленькое, а сустав ее пальца распух. Она в недвусмысленных выражениях сообщила ему, что это его вина, если она теперь не сможет носить кольцо. Но с превеликим трудом, несмотря на боль, ей все-таки удалось надеть его, и сейчас оно было на месте, скрывая тайные слова. Пират спокойно дышал, будто она, как Дарио или Зафер, охраняла его сон. Будто он ей доверял. Элейн подремала несколько часов днем, пока лошади паслись. Убийцы Риата не явились по их душу, вообще никто не пришел. Лишь водяные птицы медленно шествовали среди тростников да пятнистая жаба прискакала к хижине. Она долго сидела в раздумье у двери, уставившись на Элейн круглыми желтыми глазами, а потом лениво ускакала прочь.
Она вынула из седельных сумок все бумаги, но это оказались короткие рекомендательные письма людям, о которых она никогда не слышала, и перечень слов, не имеющих смысла. Единственное, что представляло для Элейн ценность, был брачный договор с Франко Пьетро. Она мельком взглянула на него, когда подписывала, но теперь читала с особым вниманием.
«Да будет известно, что, когда я дам согласие взять в мужья влиятельного и благородного лорда Франко Пьетро Риату и Монтеверде...»
Когда она даст согласие. Там не говорилось, что она уже дала его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94