— Не только потому, что я никогда не стану стреляться с инвалидом, но и потому, что говорю правду. У нее нет ни приданого, ни семьи, ни положения. Форд не аристократ, но он из старинной семьи, с деньгами и, конечно, при такой замечательной внешности может целиться повыше.
— Вы стали настоящей свахой, — бесстрастным, как у отца, голосом ответил Драмм. — Как интересно. Большинство людей в вашем положении увлеклись бы коллекционированием бабочек или оружия или бы собирали старинные доспехи. Но каждому свое.
— Я просто высказываю собственное мнение, — безмятежно промолвил граф. — Для этого я и попросил, чтобы нас оставили наедине. И постараюсь быть кратким, пока никто не вошел. Это место, может быть, глухое, но уединенности здесь меньше, чем на углу лондонской улицы. Интересно, почему ты жалуешься на то, что прикован к кровати и одинок. Я бы сказал, что здесь можно только мечтать об одиночестве.
— Одиночество и отверженность — разные вещи.
— Да ты здесь всеобщий любимец. Вот почему я хотел предупредить тебя. — Граф сделал шаг или два, остановившись, когда из открытого окна донесся мелодичный смех. Эрик сказал что-то, что развеселило Александру. Внимание Драмма снова было приковано к окну. — Ты жалуешься, что здесь чувствуешь себя одиноким, — говорил граф. — Это так, и это может быть причиной страданий. Когда человек один, у него изменяется восприятие действительности. Я где-то читал, что пленники иногда воображают, что они заодно со своими охранниками и через какое-то время даже могут искренне привязаться к своим мучителям. Я слышал, что люди начинают испытывать теплые чувства к крысам, если достаточно долго находятся вместе в одной темнице. Говорят, один великий воин полюбил паука, поселившегося в его камере, и заботился о нем. Когда человек одинок и беспомощен, он может испытывать самые странные увлечения.
Драмм хмуро посмотрел на него.
— Близость создает атмосферу удовлетворения, — продолжал старший граф, — а одинокому человеку легко принять благодарность за что-нибудь другое. Ты сейчас беззащитен, понимаешь ты это или нет. Эта женщина действительно добросердечна и мила. Но ты знаешь и других таких же, и знаком с десятками дам, которые гораздо красивее. Я вообще сомневаюсь, что ты заговорил бы с мисс Гаскойн, если бы встретил ее в Лондоне. Не надо так оскорбляться, просто обдумай мои слова. — Он снова прошелся по комнате. — Еще есть вопрос воздержания, вполне понятная трудность для молодого человека. И не стоит недооценивать чувство соперничества, которое в тебе очень сильно развито. Кроме того, излишняя жалость, поскольку у бедной крошки ничего нет, пробуждает в тебе, как в джентльмене, сострадание. Вместе все эти чувства создают впечатление, что ты неравнодушен к хозяйке дома, даже если ни разу не прикоснулся к ней.
Драмм сидел, словно застыв на месте.
— Я ценю твое трезвомыслие, зная, что ты не думаешь о женитьбе на ней, — говорил его отец, не переставая мерить комнату шагами. — Мезальянс — это больше чем социальная ошибка. Посмотри на бедную миссис Тук. Когда она была Розалиндой Осборн, весь мир лежал у ее ног. Теперь она принадлежит к другому кругу и должна работать как крестьянка, зарабатывая себе на пропитание. Я бы не хотел нести такое бремя, как она. И дело не только в деньгах. Она навсегда отрезана от того, к чему привыкла. Мужчина, женившись на даме из низшего общества, ощутит то же самое, как только улетучится его внезапная страсть, а женитьба, как правило, уничтожает всякую страсть. Даже если ты достаточно умен, чтобы избежать брака, — продолжал граф Уинтертон, — я бы не хотел, чтобы ты неправильно понял ситуацию и совершил другую ошибку, из-за которой потом придется краснеть. По крайней мере Розалинда своего мужа любила, и думаю, сейчас это является для нее некоторым утешением. Тут же совсем другое дело. Сильно сомневаюсь, что чувством захвачено твое сердце, скорее всего это симпатия и еще бог знает что. — Он помолчал, потом поднял тонкий палец, не давая сыну ответить. — Ты — сущий клад, Драммонд, даже если и отрицаешь это. Я прошу тебя быть осторожным. Я уверен, что эта женщина и не думает охотиться за тобой, но у нее могут быть друзья, которые думают по-другому.
Драмм смотрел на него, и взгляд был так холоден и тверд, что отцу пришлось отвести глаза.
— Я просто высказываю свои сомнения, — добавил старший граф.
Это прозвучало почти как извинение, во всяком случае, из уст его отца, не привыкшего ни у кого просить прощения.
— Александра не такая женщина, — тихо возразил Драмм. — И я не такой мужчина. Я не отрицаю, что она меня привлекает. Я ранен, а не убит. Действительно, мы бы не встретились, если бы я не был брошен буквально к ее ногам, но между нами много общего, и тут ни при чем моя изоляция. Мы испытываем взаимное дружеское чувство, совпадают наши вкусы и чувство юмора. И все-таки я знаю свое место и ее место. И она тоже. Мы оба взрослые, ответственные люди. Ни часы, ни даже недели не могут переменить это. Теперь здесь есть Эрик Форд. В отличие от меня он может предложить ей все. Свое имя и самого себя. И вот еще что я хочу сказать. — Драмм улыбнулся отцу, что подчеркнуло разницу между ними, потому что, когда он улыбался, они совсем не были похожи. — Вы считаете, что я большой подарок, отец. Не все так думают. Мое имя и деньги — это главные достоинства, и я никогда не забываю об этом. А что касается остального? Я умен. Ну и что? Я не красавец, а женщины многое связывают с внешностью, даже вполне разумные. Ну, за это я их прощаю, мы, мужчины, ведем себя так же, верно? Женщина с прекрасным сердцем — это очень мило, но я еще не встречал мужчины, который бы потерял из-за этого голову, если бы ее лицо не было таким же прекрасным. Единственное мое достоинство, кроме титула и богатства, — обаяние, и я очень хорошо это понимаю. В настоящий момент даже от него немного осталось, — с кривой улыбкой произнес Драмм. — Учтите, я инвалид, прикованный к постели и к этому креслу, обидчивый, и раздражительный до крайности. Эрик — исключительно красивый парень, на ногах и с хорошими мозгами. Но дело не в этом. Даже если бы здесь не было Эрика, чтобы отвлечь ее, даже если бы я пылал к ней страстью, а она ко мне, вам все равно незачем было бы беспокоиться, что я забудусь, потеряю контроль или допущу какое-нибудь безумство, потому что влюбился безрассудно. Я не способен на это. Вот почему я до сих пор один. Думаю, это самая большая трагедия моей жизни.
— Мне печально слышать твои слова, — сказал пожилой граф. — Я бы счел рассудительность ценным качеством.
— Вы никогда не любили маму?
— Почему же, любил. Но видишь ли, я знал, что имею на это право. Я никогда не позволял страсти или какой-то своей причуде столкнуть меня с жизненного пути, и позже у меня никогда не было причины пожалеть об этом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
— Вы стали настоящей свахой, — бесстрастным, как у отца, голосом ответил Драмм. — Как интересно. Большинство людей в вашем положении увлеклись бы коллекционированием бабочек или оружия или бы собирали старинные доспехи. Но каждому свое.
— Я просто высказываю собственное мнение, — безмятежно промолвил граф. — Для этого я и попросил, чтобы нас оставили наедине. И постараюсь быть кратким, пока никто не вошел. Это место, может быть, глухое, но уединенности здесь меньше, чем на углу лондонской улицы. Интересно, почему ты жалуешься на то, что прикован к кровати и одинок. Я бы сказал, что здесь можно только мечтать об одиночестве.
— Одиночество и отверженность — разные вещи.
— Да ты здесь всеобщий любимец. Вот почему я хотел предупредить тебя. — Граф сделал шаг или два, остановившись, когда из открытого окна донесся мелодичный смех. Эрик сказал что-то, что развеселило Александру. Внимание Драмма снова было приковано к окну. — Ты жалуешься, что здесь чувствуешь себя одиноким, — говорил граф. — Это так, и это может быть причиной страданий. Когда человек один, у него изменяется восприятие действительности. Я где-то читал, что пленники иногда воображают, что они заодно со своими охранниками и через какое-то время даже могут искренне привязаться к своим мучителям. Я слышал, что люди начинают испытывать теплые чувства к крысам, если достаточно долго находятся вместе в одной темнице. Говорят, один великий воин полюбил паука, поселившегося в его камере, и заботился о нем. Когда человек одинок и беспомощен, он может испытывать самые странные увлечения.
Драмм хмуро посмотрел на него.
— Близость создает атмосферу удовлетворения, — продолжал старший граф, — а одинокому человеку легко принять благодарность за что-нибудь другое. Ты сейчас беззащитен, понимаешь ты это или нет. Эта женщина действительно добросердечна и мила. Но ты знаешь и других таких же, и знаком с десятками дам, которые гораздо красивее. Я вообще сомневаюсь, что ты заговорил бы с мисс Гаскойн, если бы встретил ее в Лондоне. Не надо так оскорбляться, просто обдумай мои слова. — Он снова прошелся по комнате. — Еще есть вопрос воздержания, вполне понятная трудность для молодого человека. И не стоит недооценивать чувство соперничества, которое в тебе очень сильно развито. Кроме того, излишняя жалость, поскольку у бедной крошки ничего нет, пробуждает в тебе, как в джентльмене, сострадание. Вместе все эти чувства создают впечатление, что ты неравнодушен к хозяйке дома, даже если ни разу не прикоснулся к ней.
Драмм сидел, словно застыв на месте.
— Я ценю твое трезвомыслие, зная, что ты не думаешь о женитьбе на ней, — говорил его отец, не переставая мерить комнату шагами. — Мезальянс — это больше чем социальная ошибка. Посмотри на бедную миссис Тук. Когда она была Розалиндой Осборн, весь мир лежал у ее ног. Теперь она принадлежит к другому кругу и должна работать как крестьянка, зарабатывая себе на пропитание. Я бы не хотел нести такое бремя, как она. И дело не только в деньгах. Она навсегда отрезана от того, к чему привыкла. Мужчина, женившись на даме из низшего общества, ощутит то же самое, как только улетучится его внезапная страсть, а женитьба, как правило, уничтожает всякую страсть. Даже если ты достаточно умен, чтобы избежать брака, — продолжал граф Уинтертон, — я бы не хотел, чтобы ты неправильно понял ситуацию и совершил другую ошибку, из-за которой потом придется краснеть. По крайней мере Розалинда своего мужа любила, и думаю, сейчас это является для нее некоторым утешением. Тут же совсем другое дело. Сильно сомневаюсь, что чувством захвачено твое сердце, скорее всего это симпатия и еще бог знает что. — Он помолчал, потом поднял тонкий палец, не давая сыну ответить. — Ты — сущий клад, Драммонд, даже если и отрицаешь это. Я прошу тебя быть осторожным. Я уверен, что эта женщина и не думает охотиться за тобой, но у нее могут быть друзья, которые думают по-другому.
Драмм смотрел на него, и взгляд был так холоден и тверд, что отцу пришлось отвести глаза.
— Я просто высказываю свои сомнения, — добавил старший граф.
Это прозвучало почти как извинение, во всяком случае, из уст его отца, не привыкшего ни у кого просить прощения.
— Александра не такая женщина, — тихо возразил Драмм. — И я не такой мужчина. Я не отрицаю, что она меня привлекает. Я ранен, а не убит. Действительно, мы бы не встретились, если бы я не был брошен буквально к ее ногам, но между нами много общего, и тут ни при чем моя изоляция. Мы испытываем взаимное дружеское чувство, совпадают наши вкусы и чувство юмора. И все-таки я знаю свое место и ее место. И она тоже. Мы оба взрослые, ответственные люди. Ни часы, ни даже недели не могут переменить это. Теперь здесь есть Эрик Форд. В отличие от меня он может предложить ей все. Свое имя и самого себя. И вот еще что я хочу сказать. — Драмм улыбнулся отцу, что подчеркнуло разницу между ними, потому что, когда он улыбался, они совсем не были похожи. — Вы считаете, что я большой подарок, отец. Не все так думают. Мое имя и деньги — это главные достоинства, и я никогда не забываю об этом. А что касается остального? Я умен. Ну и что? Я не красавец, а женщины многое связывают с внешностью, даже вполне разумные. Ну, за это я их прощаю, мы, мужчины, ведем себя так же, верно? Женщина с прекрасным сердцем — это очень мило, но я еще не встречал мужчины, который бы потерял из-за этого голову, если бы ее лицо не было таким же прекрасным. Единственное мое достоинство, кроме титула и богатства, — обаяние, и я очень хорошо это понимаю. В настоящий момент даже от него немного осталось, — с кривой улыбкой произнес Драмм. — Учтите, я инвалид, прикованный к постели и к этому креслу, обидчивый, и раздражительный до крайности. Эрик — исключительно красивый парень, на ногах и с хорошими мозгами. Но дело не в этом. Даже если бы здесь не было Эрика, чтобы отвлечь ее, даже если бы я пылал к ней страстью, а она ко мне, вам все равно незачем было бы беспокоиться, что я забудусь, потеряю контроль или допущу какое-нибудь безумство, потому что влюбился безрассудно. Я не способен на это. Вот почему я до сих пор один. Думаю, это самая большая трагедия моей жизни.
— Мне печально слышать твои слова, — сказал пожилой граф. — Я бы счел рассудительность ценным качеством.
— Вы никогда не любили маму?
— Почему же, любил. Но видишь ли, я знал, что имею на это право. Я никогда не позволял страсти или какой-то своей причуде столкнуть меня с жизненного пути, и позже у меня никогда не было причины пожалеть об этом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85