Вы очаровательны, великодушны и очень умны. В этом вы не сомневаетесь, верно? Не отводите взгляд, я мог бы точно так же говорить с вами перед смертью, потому что через несколько часов уеду. Но я бы хотел знать, почему вы считаете, что не можете выйти замуж. Я склонен считать, что вы можете иметь у своих ног столько мужчин, сколько пожелаете. Здесь что, все вокруг глухие и слепые?
Она рассмеялась.
— Нет, но они женятся молодыми, и у них странный обычай — жениться только на девушках, которых они давно знают.
Драмм не засмеялся в ответ.
— Может быть, и так. Но мир не заканчивается здесь. Почему вы настаиваете на том, что замужество не для вас? Вы можете мне сказать, вы мне доверяете?
Она посмотрела на него долгим взглядом. В ее глазах он не мог прочитать никаких чувств. При солнечном свете они были карими, но сейчас, ночью, стали бесконечно глубокими и темными, как земля.
Александра смотрела на него и колебалась. Он уезжает, думала она, и ее ужасала эта мысль, потому что он стал так много значить для нее. Но они никогда больше не встретятся, так почему бы не рассказать ему все? Не все, но основное, чтобы он знал, кто она, по крайней мере.
— Почему я не могу выйти замуж? Кроме того, что у меня нет приданого, это вы имеете в виду? — наконец с горечью спросила она. — И невзирая на тот факт, что большую часть жизни мне не позволялось общаться с молодыми людьми и я понятия не имею, как с ними обращаться? Потому что те, кто осмеливался посмотреть на меня, раньше сталкивались с гневом и раздражением мистера Гаскойна. Да, его больше нет. Так почему же я до сих пор не замужем? Не учитывая мое образование, из-за которого я отдалилась от всех, живущих поблизости? И не принимая во внимание такую ничтожную причину, как мою личную ответственность за троих младших братьев? Почему еще?
Драмм никогда не видел ее такой взволнованной, хотя внешне девушка держалась спокойно. Но он чувствовал, как эмоции переполняют ее душу, ощущал ее внутреннюю дрожь, и пламя свечи в ее руке колебалось, хотя в комнате не было сквозняка.
— Да, — настойчиво повторил он. — Невзирая, и не принимая во внимание, и несмотря на все это. Почему еще? Должно быть что-то еще.
Драмм увидел, что ее глаза наполнились слезами.
— Нет. Не надо… — произнес он, кляня себя. Кто он такой, чтобы ранить ее и заставлять плакать, и все из-за своего ненужного любопытства?
— Ничего, — ответила девушка, рукавом, словно ребенок, вытирая глаза. Она откинула голову и с побледневшим потрясенным лицом продолжила: — Все в порядке. Вы узнаете об этом. Почему бы нет? — Она рассмеялась. — Видите ли, он не был моим отцом. Я тоже приемыш, как и мальчики.
Драмм смотрел на нее широко раскрытыми глазами, а губы сжал так, что стал в точности похож на своего отца. Это длилось всего секунду, но для него было огромным упущением так показать свое удивление и испуг. Он всегда считался искусным шпионом, потому что мог мастерски скрывать свои чувства. Но сейчас потерял бдительность, и ее заявление застало его врасплох.
Александра была так поглощена своим несчастьем, что не заметила этого. Драмм быстро взял себя в руки, ужаснувшись своей неожиданной реакции так же, как и той новости, которая ее вызвала. Девушка продолжала говорить, будто боялась остановиться.
— Я из того же приюта, что и мальчики, — объясняла она, обращаясь к свечке, которую держала. — Из другого крыла, конечно, потому что девочек и мальчиков там очень строго держат раздельно. Мистер Гаскойн всегда следил за финансовой стороной дела, знаете ли. И когда он усыновил мальчиков, то обратился к экономке с просьбой подыскать ему послушную девочку, которая умела бы шить, и читать, и обращаться с младшими детьми. Она выбрала меня. Это был очень умный ход с его стороны. Четверых прокормить не труднее, чем троих, и он таким образом получил в придачу няньку для мальчишек. — Ее рука дрожала, заставляя свечу отбрасывать неровные тени на кровать Драмма. — Иногда мужчина может не обратить внимания на отсутствие у невесты приданого, — произнесла девушка, глубоко вздохнув. — Он может решить, что ее образование — это плюс. Думаю, он даже может оказаться достаточно смелым, чтобы противостоять недовольству и злобе старика. Но и в этом случае он захочет узнать, из какой семьи его жена. Невзирая, и несмотря, и не обращая внимания, — с горечью, но четко произнесла она, — на тот факт, что она воспитывалась в доме для сирот и нуждающихся детей. Говорят, меня привели туда в возрасте шести или семи лет. Женщина, которая меня привела, сказала, что она взяла девочку из лондонского приюта и больше не может ее содержать. Ее звали Салли, я помогала ей делать шляпки, это я помню, но я не являлась ее дочерью. У нее жили еще семь сироток, в то время ей надо было избавиться от всех, потому что муж увозил ее в Америку. Она собиралась открыть там мастерскую, провоз стоил дорого, а девочек можно легко найти повсюду.
— Простите, — сказал Драмм, потому что впервые в жизни не знал, что сказать.
Она была права, это невозможно отрицать даже ради ее спокойствия. Он ощутил глубокое разочарование, потому что не сразу понял, с какой готовностью вынашивал идею о том, что может помочь ей с замужеством. Но подкидыш? Драмм почувствовал, что у него упало сердце.
Сироты, как и незаконнорожденные, не имели никакого положения, они были не нужны никому. Просто их слишком много. Само их существование представляло опасность и для плотно сплетенных сетей общества. В конце концов, если бы они имели равные права и равные возможности со всеми, то кто бы стал ценить и уважать законность, брачные узы и остальные трудновыполнимые, но необходимые правила общественного порядка?
Может быть, это несправедливо, но это закон. Не только высшие классы заботятся о родословной. Все знают, как трудно вырастить детей, кормить, одевать и заботиться о них. Если бы людям было позволено подбрасывать своих детей, чтобы ими занимались другие, сам институт брака распался бы. Мораль — это возвышенное понятие, но позор и наказание, преследующее тех, кто ее не соблюдает, усиливают ее законы. Если не будет стыда и позора, все правила, обычаи и уложения четко организованного общества постепенно сведутся к хаосу и анархии.
Поэтому сирот кормят, чтобы они не умерли с голоду, и обучают их различным ремеслам, которыми не захочет овладеть законнорожденный гражданин. Потом они могут работать по найму и даже получать приличное вознаграждение, если в совершенстве овладели своей профессией. Если сироту усыновляла хорошая семья или если опекуном становился богатый человек, который мог дать приемышу образование и хорошо обеспечить, то его жизнь складывалась легче. Но она никогда не могла быть такой же, как у других людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
Она рассмеялась.
— Нет, но они женятся молодыми, и у них странный обычай — жениться только на девушках, которых они давно знают.
Драмм не засмеялся в ответ.
— Может быть, и так. Но мир не заканчивается здесь. Почему вы настаиваете на том, что замужество не для вас? Вы можете мне сказать, вы мне доверяете?
Она посмотрела на него долгим взглядом. В ее глазах он не мог прочитать никаких чувств. При солнечном свете они были карими, но сейчас, ночью, стали бесконечно глубокими и темными, как земля.
Александра смотрела на него и колебалась. Он уезжает, думала она, и ее ужасала эта мысль, потому что он стал так много значить для нее. Но они никогда больше не встретятся, так почему бы не рассказать ему все? Не все, но основное, чтобы он знал, кто она, по крайней мере.
— Почему я не могу выйти замуж? Кроме того, что у меня нет приданого, это вы имеете в виду? — наконец с горечью спросила она. — И невзирая на тот факт, что большую часть жизни мне не позволялось общаться с молодыми людьми и я понятия не имею, как с ними обращаться? Потому что те, кто осмеливался посмотреть на меня, раньше сталкивались с гневом и раздражением мистера Гаскойна. Да, его больше нет. Так почему же я до сих пор не замужем? Не учитывая мое образование, из-за которого я отдалилась от всех, живущих поблизости? И не принимая во внимание такую ничтожную причину, как мою личную ответственность за троих младших братьев? Почему еще?
Драмм никогда не видел ее такой взволнованной, хотя внешне девушка держалась спокойно. Но он чувствовал, как эмоции переполняют ее душу, ощущал ее внутреннюю дрожь, и пламя свечи в ее руке колебалось, хотя в комнате не было сквозняка.
— Да, — настойчиво повторил он. — Невзирая, и не принимая во внимание, и несмотря на все это. Почему еще? Должно быть что-то еще.
Драмм увидел, что ее глаза наполнились слезами.
— Нет. Не надо… — произнес он, кляня себя. Кто он такой, чтобы ранить ее и заставлять плакать, и все из-за своего ненужного любопытства?
— Ничего, — ответила девушка, рукавом, словно ребенок, вытирая глаза. Она откинула голову и с побледневшим потрясенным лицом продолжила: — Все в порядке. Вы узнаете об этом. Почему бы нет? — Она рассмеялась. — Видите ли, он не был моим отцом. Я тоже приемыш, как и мальчики.
Драмм смотрел на нее широко раскрытыми глазами, а губы сжал так, что стал в точности похож на своего отца. Это длилось всего секунду, но для него было огромным упущением так показать свое удивление и испуг. Он всегда считался искусным шпионом, потому что мог мастерски скрывать свои чувства. Но сейчас потерял бдительность, и ее заявление застало его врасплох.
Александра была так поглощена своим несчастьем, что не заметила этого. Драмм быстро взял себя в руки, ужаснувшись своей неожиданной реакции так же, как и той новости, которая ее вызвала. Девушка продолжала говорить, будто боялась остановиться.
— Я из того же приюта, что и мальчики, — объясняла она, обращаясь к свечке, которую держала. — Из другого крыла, конечно, потому что девочек и мальчиков там очень строго держат раздельно. Мистер Гаскойн всегда следил за финансовой стороной дела, знаете ли. И когда он усыновил мальчиков, то обратился к экономке с просьбой подыскать ему послушную девочку, которая умела бы шить, и читать, и обращаться с младшими детьми. Она выбрала меня. Это был очень умный ход с его стороны. Четверых прокормить не труднее, чем троих, и он таким образом получил в придачу няньку для мальчишек. — Ее рука дрожала, заставляя свечу отбрасывать неровные тени на кровать Драмма. — Иногда мужчина может не обратить внимания на отсутствие у невесты приданого, — произнесла девушка, глубоко вздохнув. — Он может решить, что ее образование — это плюс. Думаю, он даже может оказаться достаточно смелым, чтобы противостоять недовольству и злобе старика. Но и в этом случае он захочет узнать, из какой семьи его жена. Невзирая, и несмотря, и не обращая внимания, — с горечью, но четко произнесла она, — на тот факт, что она воспитывалась в доме для сирот и нуждающихся детей. Говорят, меня привели туда в возрасте шести или семи лет. Женщина, которая меня привела, сказала, что она взяла девочку из лондонского приюта и больше не может ее содержать. Ее звали Салли, я помогала ей делать шляпки, это я помню, но я не являлась ее дочерью. У нее жили еще семь сироток, в то время ей надо было избавиться от всех, потому что муж увозил ее в Америку. Она собиралась открыть там мастерскую, провоз стоил дорого, а девочек можно легко найти повсюду.
— Простите, — сказал Драмм, потому что впервые в жизни не знал, что сказать.
Она была права, это невозможно отрицать даже ради ее спокойствия. Он ощутил глубокое разочарование, потому что не сразу понял, с какой готовностью вынашивал идею о том, что может помочь ей с замужеством. Но подкидыш? Драмм почувствовал, что у него упало сердце.
Сироты, как и незаконнорожденные, не имели никакого положения, они были не нужны никому. Просто их слишком много. Само их существование представляло опасность и для плотно сплетенных сетей общества. В конце концов, если бы они имели равные права и равные возможности со всеми, то кто бы стал ценить и уважать законность, брачные узы и остальные трудновыполнимые, но необходимые правила общественного порядка?
Может быть, это несправедливо, но это закон. Не только высшие классы заботятся о родословной. Все знают, как трудно вырастить детей, кормить, одевать и заботиться о них. Если бы людям было позволено подбрасывать своих детей, чтобы ими занимались другие, сам институт брака распался бы. Мораль — это возвышенное понятие, но позор и наказание, преследующее тех, кто ее не соблюдает, усиливают ее законы. Если не будет стыда и позора, все правила, обычаи и уложения четко организованного общества постепенно сведутся к хаосу и анархии.
Поэтому сирот кормят, чтобы они не умерли с голоду, и обучают их различным ремеслам, которыми не захочет овладеть законнорожденный гражданин. Потом они могут работать по найму и даже получать приличное вознаграждение, если в совершенстве овладели своей профессией. Если сироту усыновляла хорошая семья или если опекуном становился богатый человек, который мог дать приемышу образование и хорошо обеспечить, то его жизнь складывалась легче. Но она никогда не могла быть такой же, как у других людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85