Если бы Кэтрин знала ответы на эти вопросы, она бы не задумываясь преподнесла их лэрду, как древние язычники приносили жертвы своим богам.
— Тебе известно, что Аристотель ошибался? — неожиданно спросил Хью. Она покачала головой. Имя древнегреческого ученого ей, разумеется, знакомо, но, увы, только имя. — Согласно его утверждению, все живое состоит из четырех элементов: земли, воды, воздуха и огня. Но земля не может быть элементом, поскольку ее, в свою очередь, можно разделить на составные части. То же относится к воде и воздуху. А уж огонь и подавно не элемент, а энергия.
— Неужели это так важно для тебя? — удивилась Кэтрин.
— Мне важно понять. Силы природы я еще способен постичь, но не ту силу, которая влечет меня к тебе.
Он в упор посмотрел на нее. Другая женщина, услышав от любимого человека подобное признание, наверняка бы восприняла его как вызов или даже обиделась. Кэтрин же сумела понять суть, что делало ее еще опаснее.
— А разве не случается, — начала она, задумчиво обводя глазами кабинет, — когда нечто приходится принимать как данность? Неужели ты никогда не сталкивался с красотой, которую никак нельзя измерить, или с чем-то столь малым, что невозможно разглядеть невооруженным глазом? Или… — она посмотрела на океан за окном, — столь величественным, что человеческий разум не может этого постичь?
Кэтрин подошла к шкафам, за стеклами которых виднелись инструменты, аккуратно разложенные на вишневом бархате каждый в своей ячейке. Открыв дверцу, она осторожно потрогала серебряные циркули, сверкающие маятники, стеклянные пузырьки, трубки разного назначения, спиртовые лампы.
— Наверняка что-то ускользнуло от тебя. Нечто не поддающееся описанию или классификации.
Он мог бы вычислить окружность планет, попытаться измерить толщину светового пучка, изобрести прибор для определения инерции. Но в любом случае он имел бы дело с реально существующими вещами, простыми элементами жизни. Люди же неизмеримо сложнее.
А самой большой загадкой представлялась ему Кэтрин.
— Только ты.
Он произнес это почти грубо, силой воли подавляя эмоции. Ему хотелось оттащить Кэтрин от шкафа, чтобы она не трогала его инструменты, но он боялся до нее дотронуться.
— Что же во мне непонятного, Хью?
Вопрос был задан просто, без всякой рисовки. Иначе бы лэрду было легче избавиться от наваждения, выбросить эту женщину из головы.
В неярком пламени свечи она казалась волшебно-прекрасной. Мокрые волосы свободно падают на спину, лицо бледное, скромное платье в разводах от дождя, а кое-где заляпано грязью. Но даже в таком виде Кэтрин вызывала у него бурю эмоций.
— Почему, когда я смотрю на тебя, у меня в груди все переворачивается?
Тело Кэтрин было скрыто одеждой, но выражение ее глаз до такой степени обнажало душу, что молодая женщина казалась нагой и телесно.
— Почему, когда ты входишь в комнату, я забываю обо всем? Откуда у тебя эта власть надо мной, не иначе ты колдунья. Никогда мне не льстишь, не кокетничаешь, не улыбаешься специально, чтобы обольстить. Правда, твои глаза многое обещают, но стоит тебе открыть рот, как я слышу вещи не слишком приятные, которые порой даже вызывают у меня гнев. Нет, Кэтрин, я обязан понять тебя, а вернее, себя.
Он шагнул к ней, заметив, как она вздрогнула. Макдональд догадывался о ее чувствах, поскольку тоже испытывал нечто подобное. Это больше, чем желание, сильнее, чем вожделение. Это частица его самого, прочная, как земля, необходимая, как вода, эфемерная, как воздух, и ослепительная, как огонь.
— Почему в твоем присутствии я забываю о долге, а единственное желание, которое охватывает меня, не имеет ничего общего с благородством и честью? Почему я не могу забыть ощущение прижавшегося ко мне женского тела, горячего, охваченного страстью?
Внутри у Кэтрин запылал огонь, словно ее тело было очагом, который разожгли слова лэрда… а может, его пристальный взгляд, не отрывавшийся от ее лица.
— Я до сих пор чувствую в руках твои груди. У тебя прекрасная грудь, Кэтрин. Соски чуть удлиненные, цвета коралла. Мне вовек не забыть твои груди…
Он наконец подошел вплотную, убрал прядку, упавшую ей на лоб. Всего один жест, но он заставил Кэтрин задрожать, будто Хью коснулся не кожи, а чего-то более сокровенного.
— Мне следовало бы возненавидеть тебя за то, что ты сделала со мной, — тихо продолжал он. — Мне следовало бы возненавидеть себя за то, что я собираюсь делать с тобой.
В ее глазах Хью увидел лишь покорность, ему же хотелось не покорности, а всепоглощающего безумия сродни тому, которое испытывал он. Чтобы эта женщина, подобно ему, забыла о благородстве и чести, чтобы желание охватило ее со страстью, не оставляющей места для раздумий и сожалений.
Лэрд достал из шкафа циркуль. Его изящно изогнутые, тонкие на концах ножки могли точно измерить даже миллиметровое расстояние. Переложив циркуль в левую руку, Хью вытащил еще два инструмента, дверца закрылась с легким скрипом — необычный аккомпанемент учащенному дыханию Кэтрин.
А разве сегодняшнюю ночь можно назвать обычной? Неужели она полагала, что тайное свидание с лэр-дом Ненвернесса окажется увеселительной прогулкой, которая приятно развлечет их обоих? Или думала, что отношения с ним окажутся простыми?
Гипнотический блеск его глаз завораживал и притягивал Кэтрин. Взгляд Хью будто скользил по краю опасной пропасти, обещая больше того, что виднелось на поверхности. И, как ни странно, она впервые заметила в этом взгляде скрытую ярость.
Разложив инструменты на поцарапанном дубовом столе, он вернулся за Кэтрин, подал ей согнутую руку, словно намеревался вести в бальную залу, а не к письменному столу посредине кабинета.
Потом Кэтрин удивилась еще больше, ибо лэрд неожиданно обнял ее за талию и уложил на расстеленный плащ. Странность его поступка усугублялась тем, что все происходило в полной тишине. Нагнувшись, он начал снимать с нее домашние туфли, на его волосах блестели капли дождя, а влажная рубашка прилипла к телу.
Кэтрин уловила запах мокрого дерева, смешанного с другими незнакомыми, видимо от химических веществ, с помощью которых Хью пытался исследовать мир. Неужели она для него лишь объект следующего опыта, еще одна загадка, которую он намерен разгадать? Тут Хью поднял голову, и, увидев его веселую, любящую улыбку, Кэтрин сразу простила ему все, даже это странное экспериментаторство.
Осторожно положив туфли на пол и нежно погладив ее ступни, Хью оперся руками о стол.
— Расстегни корсаж, — прошептал он, словно обычный голос показался бы слишком громким в этой комнате, полной теней и призывавшей к молчанию.
Кэтрин слегка задрожала, но не оттого, что ее шеи коснулось дыхание лэрда, она догадалась, что у него на уме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80