Но следует признать, он дал ей для этого основания.
– Пусти меня, Йен!
– Может быть, ты выслушаешь меня, Лейтис?
– Чтобы ты сочинил новую ложь? Я считала тебя человеком чести, – сказала она. – А ты все это время оставался Мясником из Инвернесса!
– Ты постоянно называешь меня так, – раздраженно ответил он. – Но ни разу не удосужилась спросить, заслуживаю ли я этого прозвища.
Он неожиданно выпустил ее и поднялся на ноги. Она вес еще лежала на земле, не сводя с него глаз.
– Что ты хочешь этим сказать? – спросила она, наконец. Он смотрел на нее сверху вниз, с высоты своего роста, потом протянул руку, чтобы помочь подняться. Она не приняла его руки и с трудом поднялась сама, стараясь держаться от него подальше.
– Камберленд хотел знать имена всех, кто был отправлен на виселицу, кто умер в тюрьме, ему были нужны доказательства того, что восстание горцев действительно подавлено. И я сообщал ему все интересующие его сведения.
Лейтис ничего не отвечала, только продолжала смотреть на него.
– В течение многих недель ежедневно каждый час на кладбище отправлялась телега с телом казненного. Ежедневно мимо штаб-квартиры Камберленда, располагавшейся в здании мэрии, телега за телегой двигались по направлению к кладбищу. И каждый день Камберленд отмечал число скоттов, отправившихся к Создателю.
– В таком случае прозвище Мясник как нельзя лучше тебе подходит, – проронила она побелевшими сжатыми губами.
Он хмуро смотрел на нее, раздраженный ее упрямством.
– Герцогу никогда не приходило в голову проследить за телегой до кладбища. Она доезжала до конца улицы, там поворачивала обратно и снова проезжала мимо его дома. А узники, которых я якобы казнил, были английскими солдатами, умершими от инфлюэнцы или от ран.
Она все еще молчала, но уже не казалась такой напуганной.
– Шла неделя за неделей, и моя репутация убийцы все укреплялась. Я слыл самым исполнительным палачом Камберленда. День за днем, час за часом он видел плоды моей «работы». А на самом деле очередной узник-скотт избегал смерти и возвращался домой.
Он теперь смотрел на мост через лощину и на окружавшие ее холмы. И внезапно на него снизошло откровение, как приходят все великие откровения или открытия – неожиданно и без барабанного боя и звуков фанфар. Он любил это место, эти горы и сумерки, опускавшиеся на Гилмур как мягкое голубовато-серое покрывало.
– Почему? – спросила она. – Почему ты позволял им бежать? Почему ты это делал? Не все ли тебе было равно? Они ведь скотты, и тебе должно было быть приятно убивать их.
– Когда человек лежит в могиле, он не может похвастаться своей национальностью, – возразил он, поворачиваясь и делая к ней шаг. – Как я заметил, это относится и к узникам.
Он протянул руку и стер пятно грязи с ее щеки. Как ни странно, но она не отшатнулась при его прикосновении.
– Была война, Лейтис, – сказал он сурово, – случается, что на войне люди умирают. Но они не должны умирать только для удовлетворения чьей-то кровожадности.
– Почему ты не сказал мне об этом раньше? – сердито спросила она.
– А ты бы мне поверила? – с любопытством поинтересовался он.
– Нет, – ответила она, и он чуть было не усмехнулся, услышав в ее голосе честное, хоть и вынужденное, признание.
– А теперь ты мне поверила?
Несколько минут она внимательно смотрела на него, будто изучая. Время текло неумолимо, секунды убегали в вечность. Сознавала ли Лейтис, что слова, которые она готовилась произнести, возможно, будут самыми важными и значительными в ее жизни? То, что она скажет, определит, есть ли у них совместное будущее или нет.
– Да, – ответила она, наконец. – Потому что ты Йен.
Он не мог найти подходящих слов. В его мозгу что-то щелкнуло и замкнулось. «Потому что ты Йен». Неужели всегда все было так просто?
– Значит, ты стремился к тому, чтобы прозвище Мясник из Инвернесса прочно к тебе пристало? Я права?
Он печально улыбнулся.
– А как иначе я мог бы убедить герцога Камберленда в том, что выполняю все его приказы?
– Дональд все знает, – внезапно осенило ее. – И Харрисон. И сколько еще людей знают правду?
– Мои дела касаются только меня, Лейтис, – сказал он. – Люди под моим началом – честные английские солдаты.
– Но это не так, – сказала она твердо, и это заявление повергло его в изумление. – Они верны тебе!
– Они просто хорошие люди, – возразил он. – Им было так же, как и мне, ненавистно то, что они видели.
– Поэтому ты играл роль Ворона? – спросила она тихо. – Потому что боялся, что я тебе не поверю?
– Отчасти, – честно признал он. – Но, кроме того, я хотел как-то помочь людям Гилмура. Не ради тебя и не ради себя, Лейтис. А потому, что они тоже страдали из-за беззакония, творимого в этой стране Камберлендом.
Должно быть, она собиралась что-то сказать, но не успела – со стороны лощины послышался какой-то звук. Оба обернулись и посмотрели в том направлении. Тяжело покачиваясь в море сочной зеленой травы, как шхуна с полной оснасткой покачивается на волнах моря, к замку приближалась карета. Кучер в темно-синей ливрее правил четверкой серых лошадей. К задку кареты было привязано множество сундуков и саквояжей.
Постепенно экипаж замедлил движение и наконец совсем остановился. Кучер спрыгнул на землю, открыл дверцу кареты и спустил лесенку, чтобы вышли пассажиры.
С большого расстояния Алек не мог узнать женщину. Но ее золотые волосы сверкали на солнце. Вслед за ней из кареты вышел молодой человек и остановился, оглядывая местность. Алеку было невдомек, кто эти люди, пока он не разглядел на дверце кареты герб Шербурнов.
– Кто это? – спросила стоявшая рядом с ним Лейтис.
– Думаю, это моя мачеха, – ответил удивленный Алек.
– Что она делает здесь, в Гилмуре?
Он не ответил, не желая облечь в слова только что посетившую его догадку. Он все еще надеялся, что ошибся, но женщина, стоявшая возле кареты, была в глубоком трауре.
Алек посмотрел на Лейтис.
– Нам с тобой надо поговорить, – сказал он тихо. – К сожалению, сейчас не время.
Он оставил ее и направился к карете поприветствовать мачеху.
– И это место, где привык жить Алек, мама? – спросил Дэвид.
Очарованный, он оглядывался по сторонам, в то время как Патриция с чувством глубокого облегчения вышла из кареты. По крайней мере, в течение нескольких дней она будет ступать по твердой земле. А если найдется постель пошире, чем сиденье кареты, она почувствует себя счастливой вдвойне.
– Да, дорогой, это то самое место, – ответила она сыну, оглядывая развалины замка. – Но не думаю, что он выглядел так в те времена, когда Алек приезжал сюда на лето.
– Мадам!
Патриция оглянулась и увидела молодого человека в щегольском мундире, в котором сочетались синий и ярко-красный цвета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
– Пусти меня, Йен!
– Может быть, ты выслушаешь меня, Лейтис?
– Чтобы ты сочинил новую ложь? Я считала тебя человеком чести, – сказала она. – А ты все это время оставался Мясником из Инвернесса!
– Ты постоянно называешь меня так, – раздраженно ответил он. – Но ни разу не удосужилась спросить, заслуживаю ли я этого прозвища.
Он неожиданно выпустил ее и поднялся на ноги. Она вес еще лежала на земле, не сводя с него глаз.
– Что ты хочешь этим сказать? – спросила она, наконец. Он смотрел на нее сверху вниз, с высоты своего роста, потом протянул руку, чтобы помочь подняться. Она не приняла его руки и с трудом поднялась сама, стараясь держаться от него подальше.
– Камберленд хотел знать имена всех, кто был отправлен на виселицу, кто умер в тюрьме, ему были нужны доказательства того, что восстание горцев действительно подавлено. И я сообщал ему все интересующие его сведения.
Лейтис ничего не отвечала, только продолжала смотреть на него.
– В течение многих недель ежедневно каждый час на кладбище отправлялась телега с телом казненного. Ежедневно мимо штаб-квартиры Камберленда, располагавшейся в здании мэрии, телега за телегой двигались по направлению к кладбищу. И каждый день Камберленд отмечал число скоттов, отправившихся к Создателю.
– В таком случае прозвище Мясник как нельзя лучше тебе подходит, – проронила она побелевшими сжатыми губами.
Он хмуро смотрел на нее, раздраженный ее упрямством.
– Герцогу никогда не приходило в голову проследить за телегой до кладбища. Она доезжала до конца улицы, там поворачивала обратно и снова проезжала мимо его дома. А узники, которых я якобы казнил, были английскими солдатами, умершими от инфлюэнцы или от ран.
Она все еще молчала, но уже не казалась такой напуганной.
– Шла неделя за неделей, и моя репутация убийцы все укреплялась. Я слыл самым исполнительным палачом Камберленда. День за днем, час за часом он видел плоды моей «работы». А на самом деле очередной узник-скотт избегал смерти и возвращался домой.
Он теперь смотрел на мост через лощину и на окружавшие ее холмы. И внезапно на него снизошло откровение, как приходят все великие откровения или открытия – неожиданно и без барабанного боя и звуков фанфар. Он любил это место, эти горы и сумерки, опускавшиеся на Гилмур как мягкое голубовато-серое покрывало.
– Почему? – спросила она. – Почему ты позволял им бежать? Почему ты это делал? Не все ли тебе было равно? Они ведь скотты, и тебе должно было быть приятно убивать их.
– Когда человек лежит в могиле, он не может похвастаться своей национальностью, – возразил он, поворачиваясь и делая к ней шаг. – Как я заметил, это относится и к узникам.
Он протянул руку и стер пятно грязи с ее щеки. Как ни странно, но она не отшатнулась при его прикосновении.
– Была война, Лейтис, – сказал он сурово, – случается, что на войне люди умирают. Но они не должны умирать только для удовлетворения чьей-то кровожадности.
– Почему ты не сказал мне об этом раньше? – сердито спросила она.
– А ты бы мне поверила? – с любопытством поинтересовался он.
– Нет, – ответила она, и он чуть было не усмехнулся, услышав в ее голосе честное, хоть и вынужденное, признание.
– А теперь ты мне поверила?
Несколько минут она внимательно смотрела на него, будто изучая. Время текло неумолимо, секунды убегали в вечность. Сознавала ли Лейтис, что слова, которые она готовилась произнести, возможно, будут самыми важными и значительными в ее жизни? То, что она скажет, определит, есть ли у них совместное будущее или нет.
– Да, – ответила она, наконец. – Потому что ты Йен.
Он не мог найти подходящих слов. В его мозгу что-то щелкнуло и замкнулось. «Потому что ты Йен». Неужели всегда все было так просто?
– Значит, ты стремился к тому, чтобы прозвище Мясник из Инвернесса прочно к тебе пристало? Я права?
Он печально улыбнулся.
– А как иначе я мог бы убедить герцога Камберленда в том, что выполняю все его приказы?
– Дональд все знает, – внезапно осенило ее. – И Харрисон. И сколько еще людей знают правду?
– Мои дела касаются только меня, Лейтис, – сказал он. – Люди под моим началом – честные английские солдаты.
– Но это не так, – сказала она твердо, и это заявление повергло его в изумление. – Они верны тебе!
– Они просто хорошие люди, – возразил он. – Им было так же, как и мне, ненавистно то, что они видели.
– Поэтому ты играл роль Ворона? – спросила она тихо. – Потому что боялся, что я тебе не поверю?
– Отчасти, – честно признал он. – Но, кроме того, я хотел как-то помочь людям Гилмура. Не ради тебя и не ради себя, Лейтис. А потому, что они тоже страдали из-за беззакония, творимого в этой стране Камберлендом.
Должно быть, она собиралась что-то сказать, но не успела – со стороны лощины послышался какой-то звук. Оба обернулись и посмотрели в том направлении. Тяжело покачиваясь в море сочной зеленой травы, как шхуна с полной оснасткой покачивается на волнах моря, к замку приближалась карета. Кучер в темно-синей ливрее правил четверкой серых лошадей. К задку кареты было привязано множество сундуков и саквояжей.
Постепенно экипаж замедлил движение и наконец совсем остановился. Кучер спрыгнул на землю, открыл дверцу кареты и спустил лесенку, чтобы вышли пассажиры.
С большого расстояния Алек не мог узнать женщину. Но ее золотые волосы сверкали на солнце. Вслед за ней из кареты вышел молодой человек и остановился, оглядывая местность. Алеку было невдомек, кто эти люди, пока он не разглядел на дверце кареты герб Шербурнов.
– Кто это? – спросила стоявшая рядом с ним Лейтис.
– Думаю, это моя мачеха, – ответил удивленный Алек.
– Что она делает здесь, в Гилмуре?
Он не ответил, не желая облечь в слова только что посетившую его догадку. Он все еще надеялся, что ошибся, но женщина, стоявшая возле кареты, была в глубоком трауре.
Алек посмотрел на Лейтис.
– Нам с тобой надо поговорить, – сказал он тихо. – К сожалению, сейчас не время.
Он оставил ее и направился к карете поприветствовать мачеху.
– И это место, где привык жить Алек, мама? – спросил Дэвид.
Очарованный, он оглядывался по сторонам, в то время как Патриция с чувством глубокого облегчения вышла из кареты. По крайней мере, в течение нескольких дней она будет ступать по твердой земле. А если найдется постель пошире, чем сиденье кареты, она почувствует себя счастливой вдвойне.
– Да, дорогой, это то самое место, – ответила она сыну, оглядывая развалины замка. – Но не думаю, что он выглядел так в те времена, когда Алек приезжал сюда на лето.
– Мадам!
Патриция оглянулась и увидела молодого человека в щегольском мундире, в котором сочетались синий и ярко-красный цвета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83