Буйный нрав, который она так старательно пыталась удерживать в себе все эти месяцы, вырвался на свободу. Софья подхватила юбки и бросилась к дому. Влетев внутрь, она, не обращая внимания на изумленные голоса и недоумевающие взгляды, помчалась, перескакивая через ступеньки, наверх, прямиком в кабинет Дмитриева.
Адам, быстро обернувшись от окна, увидел хорошо знакомый ему с самой первой встречи облик разъяренной Софьи Алексеевны, превратившейся в настоящую фурию, когда он попытался перехватить поводья ее коня.
Павел Дмитриев увидел перед собой совершенно иную женщину. На побелевшем лице сверкали ставшие почти черными большие глаза; губы скривились в гримасе ярости.
— Как вы посмели? — грохнула она за собой дверью кабинета. — Как вы посмели продать Хана? За что вы обрекли такое прекрасное создание на мучительную смерть? Он-то чем заслужил такую судьбу? С тем же успехом вы могли бы продать торговцу лошадьми меня вместо казацкого жеребца! Более глупой и бессмысленной мести я даже не могу себе представить… Принести в жертву такое животное!..
— Молчать! — рявкнул Дмитриев, придя в себя от потрясения, вызванного столь бесцеремонным и невероятным взрывом. — Вы забываетесь. — Теперь он уже цедил слова ледяным тоном. — Если вы полагаете, что я потерплю столь нетерпимое поведение моей жены, Софья Алексеевна, то вы сильно заблуждаетесь.
Взгляд Софьи метнулся в сторону Адама, который по-прежнему стоял у окна как изваяние с бесстрастным выражением лица.
— Прошу прощения, — наконец проговорил Данилевский, обращаясь к князю. — Je de trop. — Не проронив больше ни слова, он покинул кабинет, оставив Софью наедине с гневом Дмитриева, заметив, что она невольно сделала полшага в его сторону.
— Немедленно отправляйтесь в свою спальню и приведите себя в порядок, — бросил князь.
Ярость уступила место глубокому отчаянию.
— Хан принадлежит мне, — тихо, но настойчиво проговорила Софья. — Вы не имеете права…
— Не вам говорить о моих правах, — сквозь зубы процедил Дмитриев. — Вы моя жена, и вы можете считать своим только то, что я вам позволю. И если сочту нужным, вышвырну всех остальных. А теперь ступайте в спальню. Совершенно ясно, что в таком состоянии вы не можете ехать на прием к графине. Вы останетесь в постели до тех пор, пока я не решу, что вы полностью пришли в себя после этого вопиющего поступка. Если мне придется обращаться для этого к лекарю, уверяю вас, я не буду колебаться ни секунды.
Софья повернулась и молча вышла из кабинета. Еще в Диких Землях она научилась мужественно признавать поражения. Это не означает, что борьба прекращена вовсе. Дед говорил перед отъездом, что в новой жизни ей необходимо жить по правилам Диких Земель. Дедушка… Ей не хотелось огорчать его своими несчастьями. Софья надеялась справиться с ними сама. Но ведь он сказал, что отправляет ее в этот новый для нее мир не безоружной. Если ей понадобится его помощь, достаточно будет просто отправить Бориса с весточкой в Берхольское. Настало время пустить в ход это оружие. Придется пожаловаться старому князю, который, конечно же, будет возмущен столь бесчеловечным и бессмысленным отношением к ней, таким, как сегодня.
Но она не могла осуществить свой план немедленно. Надо оставаться в постели, как приказано, молча пережить горе и страдание по утрате того, что было частью ее самой, всячески демонстрировать мужу смирение и покорность — до тех пор, пока он не сочтет возможным снять с нее домашний арест.
Адам покинул дом Дмитриева, едва сдерживая себя от ярости на бессмысленную жестокость генерала, которая причинила Софье такую боль. Подойдя к конюшне, он увидел Бориса Михайлова и властным тоном окликнул его.
— Подойди-ка сюда, приятель!
— Слушаю, барин, — почесав затылок, откликнулся мужик и поспешил к нему, кланяясь на ходу. Их поведение ничем не могло привлечь внимания прочего дворового люда, которые, бросив мимолетный взгляд на адъютанта своего хозяина, вернулись к своим занятиям.
— Ты что-нибудь знаешь об этом торговце лошадьми? — негромко спросил Адам.
— Он из Грузии, — так же тихо ответил Борис. — Сказал, что сегодня днем с табуном лошадей отправляется по Смоленскому тракту. Выглядел очень довольным. — Взгляд его стал жестким. — И есть отчего. Купить такого коня за тридцать рублей серебром!
— За тридцать рублей! — задохнулся Адам. Взяв себя в руки, он уточнил: — По Смоленскому тракту?
Борис кивнул и взглянул на солнце.
— Отправился примерно четыре часа назад, барин.
С табуном, в котором половина плохо объезженных коней, он далеко не уехал. На резвой лошади его догнать несложно.
— Что мне надо сделать, чтобы справиться с Ханом в поводу? — без обиняков задал вопрос граф.
Ответ был не менее деловит:
— Держите его слева от себя. Он пугается резких движений. — Борис начал загибать пальцы. — Он не любит чужой руки на узде, так что попробует устроить вам испытание. Повод должен быть коротким. Если испугается и взбрыкнет, не пытайтесь тянуть его. Просто держите и уговаривайте. Если он решит вырваться, вы все равно его не удержите. — Борис задумчиво нахмурил лоб. — Да, Софья Алексеевна всегда разговаривает с ним. Уговоры его успокаивают. — Пожав плечами, он улыбнулся. — Впрочем, не знаю, подействует ли на него чужой голос.
— Подражать чужому голосу мне еще не приходилось, — сухо откликнулся Адам. — Надеюсь, до этого дело не дойдет.
— А княгиня?.. — запнулся Борис.
— Она ничего не знает. Пока. Она поссорилась с мужем. Я больше ничем не могу ей помочь, Борис. — Тень печали промелькнула на худощавом аристократическом лице. — Жена мужа — его собственность.
Впрочем, это правило не распространялось на его собственную жену — вероломную Еву и ее неизвестного любовника. Какого черта должен он оставаться верным… Нет! Он не может поступить так, как однажды поступили с ним. Однако, запретив себе когда-то даже думать об этом, Адам постепенно становился все менее решительным. На это оказывали влияние и его возмущение бессмысленной дмитриевской мстительностью, и собственное непреодолимое желание хоть чем-нибудь помочь Софье, и взаимное признание в любви, которое прозвучало за час до рассвета.
— Я приведу Хана в мою конюшню, — вернулся он к разговору. — Если появится возможность, скажи Софье Алексеевне, что я сделаю это обязательно. Я выкуплю Хана; у меня ему ничто не будет угрожать.
Борис Михайлов ни на мгновение не усомнился в намерении графа. По всему поведению этого человека можно было с уверенностью сказать, что он не бросает слов на ветер.
— Я передам, барин. Несмотря на ее мужество, такая жестокость — сильный удар для нее.
Адам вспомнив, какой мегерой она предстала перед Дмитриевым, невольно улыбнулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
Адам, быстро обернувшись от окна, увидел хорошо знакомый ему с самой первой встречи облик разъяренной Софьи Алексеевны, превратившейся в настоящую фурию, когда он попытался перехватить поводья ее коня.
Павел Дмитриев увидел перед собой совершенно иную женщину. На побелевшем лице сверкали ставшие почти черными большие глаза; губы скривились в гримасе ярости.
— Как вы посмели? — грохнула она за собой дверью кабинета. — Как вы посмели продать Хана? За что вы обрекли такое прекрасное создание на мучительную смерть? Он-то чем заслужил такую судьбу? С тем же успехом вы могли бы продать торговцу лошадьми меня вместо казацкого жеребца! Более глупой и бессмысленной мести я даже не могу себе представить… Принести в жертву такое животное!..
— Молчать! — рявкнул Дмитриев, придя в себя от потрясения, вызванного столь бесцеремонным и невероятным взрывом. — Вы забываетесь. — Теперь он уже цедил слова ледяным тоном. — Если вы полагаете, что я потерплю столь нетерпимое поведение моей жены, Софья Алексеевна, то вы сильно заблуждаетесь.
Взгляд Софьи метнулся в сторону Адама, который по-прежнему стоял у окна как изваяние с бесстрастным выражением лица.
— Прошу прощения, — наконец проговорил Данилевский, обращаясь к князю. — Je de trop. — Не проронив больше ни слова, он покинул кабинет, оставив Софью наедине с гневом Дмитриева, заметив, что она невольно сделала полшага в его сторону.
— Немедленно отправляйтесь в свою спальню и приведите себя в порядок, — бросил князь.
Ярость уступила место глубокому отчаянию.
— Хан принадлежит мне, — тихо, но настойчиво проговорила Софья. — Вы не имеете права…
— Не вам говорить о моих правах, — сквозь зубы процедил Дмитриев. — Вы моя жена, и вы можете считать своим только то, что я вам позволю. И если сочту нужным, вышвырну всех остальных. А теперь ступайте в спальню. Совершенно ясно, что в таком состоянии вы не можете ехать на прием к графине. Вы останетесь в постели до тех пор, пока я не решу, что вы полностью пришли в себя после этого вопиющего поступка. Если мне придется обращаться для этого к лекарю, уверяю вас, я не буду колебаться ни секунды.
Софья повернулась и молча вышла из кабинета. Еще в Диких Землях она научилась мужественно признавать поражения. Это не означает, что борьба прекращена вовсе. Дед говорил перед отъездом, что в новой жизни ей необходимо жить по правилам Диких Земель. Дедушка… Ей не хотелось огорчать его своими несчастьями. Софья надеялась справиться с ними сама. Но ведь он сказал, что отправляет ее в этот новый для нее мир не безоружной. Если ей понадобится его помощь, достаточно будет просто отправить Бориса с весточкой в Берхольское. Настало время пустить в ход это оружие. Придется пожаловаться старому князю, который, конечно же, будет возмущен столь бесчеловечным и бессмысленным отношением к ней, таким, как сегодня.
Но она не могла осуществить свой план немедленно. Надо оставаться в постели, как приказано, молча пережить горе и страдание по утрате того, что было частью ее самой, всячески демонстрировать мужу смирение и покорность — до тех пор, пока он не сочтет возможным снять с нее домашний арест.
Адам покинул дом Дмитриева, едва сдерживая себя от ярости на бессмысленную жестокость генерала, которая причинила Софье такую боль. Подойдя к конюшне, он увидел Бориса Михайлова и властным тоном окликнул его.
— Подойди-ка сюда, приятель!
— Слушаю, барин, — почесав затылок, откликнулся мужик и поспешил к нему, кланяясь на ходу. Их поведение ничем не могло привлечь внимания прочего дворового люда, которые, бросив мимолетный взгляд на адъютанта своего хозяина, вернулись к своим занятиям.
— Ты что-нибудь знаешь об этом торговце лошадьми? — негромко спросил Адам.
— Он из Грузии, — так же тихо ответил Борис. — Сказал, что сегодня днем с табуном лошадей отправляется по Смоленскому тракту. Выглядел очень довольным. — Взгляд его стал жестким. — И есть отчего. Купить такого коня за тридцать рублей серебром!
— За тридцать рублей! — задохнулся Адам. Взяв себя в руки, он уточнил: — По Смоленскому тракту?
Борис кивнул и взглянул на солнце.
— Отправился примерно четыре часа назад, барин.
С табуном, в котором половина плохо объезженных коней, он далеко не уехал. На резвой лошади его догнать несложно.
— Что мне надо сделать, чтобы справиться с Ханом в поводу? — без обиняков задал вопрос граф.
Ответ был не менее деловит:
— Держите его слева от себя. Он пугается резких движений. — Борис начал загибать пальцы. — Он не любит чужой руки на узде, так что попробует устроить вам испытание. Повод должен быть коротким. Если испугается и взбрыкнет, не пытайтесь тянуть его. Просто держите и уговаривайте. Если он решит вырваться, вы все равно его не удержите. — Борис задумчиво нахмурил лоб. — Да, Софья Алексеевна всегда разговаривает с ним. Уговоры его успокаивают. — Пожав плечами, он улыбнулся. — Впрочем, не знаю, подействует ли на него чужой голос.
— Подражать чужому голосу мне еще не приходилось, — сухо откликнулся Адам. — Надеюсь, до этого дело не дойдет.
— А княгиня?.. — запнулся Борис.
— Она ничего не знает. Пока. Она поссорилась с мужем. Я больше ничем не могу ей помочь, Борис. — Тень печали промелькнула на худощавом аристократическом лице. — Жена мужа — его собственность.
Впрочем, это правило не распространялось на его собственную жену — вероломную Еву и ее неизвестного любовника. Какого черта должен он оставаться верным… Нет! Он не может поступить так, как однажды поступили с ним. Однако, запретив себе когда-то даже думать об этом, Адам постепенно становился все менее решительным. На это оказывали влияние и его возмущение бессмысленной дмитриевской мстительностью, и собственное непреодолимое желание хоть чем-нибудь помочь Софье, и взаимное признание в любви, которое прозвучало за час до рассвета.
— Я приведу Хана в мою конюшню, — вернулся он к разговору. — Если появится возможность, скажи Софье Алексеевне, что я сделаю это обязательно. Я выкуплю Хана; у меня ему ничто не будет угрожать.
Борис Михайлов ни на мгновение не усомнился в намерении графа. По всему поведению этого человека можно было с уверенностью сказать, что он не бросает слов на ветер.
— Я передам, барин. Несмотря на ее мужество, такая жестокость — сильный удар для нее.
Адам вспомнив, какой мегерой она предстала перед Дмитриевым, невольно улыбнулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105