Матерь Божья! Уж не ревнует ли он к жеребцу? Скривив губы в усмешке над такой нелепостью, Адам начал распаковывать тщательно уложенные седельные сумки.
— Здесь еда? — Софья подошла поближе к небольшому, но яркому огню и принялась рыться в только что разложенных на земле мешках.
— Еда… Софи, если ты опять начнешь пить водку до того, как съешь хоть что-нибудь, мы с тобой поссоримся!
— Никогда! — миролюбиво откликнулась она и убрала руку от бутылки. — Это я потому, что водка просто совершенно превосходная. — Присев у костра, она сняла варежки и протянула руки над огнем. — Ты не заметил, какой нежный вкус у настоящей водки?
— Конечно. Прямо бархатный, — согласился он. Торжественность его тона контрастировала со смеющимися глазами. — Кажется, в той сумке, что за твоей спиной, кастрюля и сковородка.
Порывшись, Софи нашла требуемое и подала ему.
— Мы будем готовить?
— Самым простым способом. — Взяв кастрюлю, он встал. — Пойду наберу снега.
— Но ты же говорил, что у нас нет самовара! — рассмеялась она.
— А вы, Софья Алексеевна, немного пофантазируйте! — шутливо посоветовал он.
— В чем, в чем, а в этом я большая мастерица, — откликнулась она, сидя на корточках перед огнем и глядя на него снизу вверх.
— Мы оба на это мастера, — ответил он пристальным взглядом. — И необходимость в этом еще не миновала.
— Да, — кивнула она. — Но сейчас это не столь необходимо, правда? Теперь мы можем не прятаться.
Адам молча кивнул, соглашаясь. Она была права; в настоящий момент они были свободны, свободны дать волю своей так долго сдерживаемой страсти, свободны ощутить восхитительное наслаждение захлестывающим потоком разделенной любви.
Софи огляделась. Во мраке амбара, освещенного одной мерцающей масляной плошкой и языками пламени костра, угадывались темные силуэты лошадей. Единственный островок тепла среди леденящего холода. Неосознанно соблазнительная улыбка тронула ее губы.
— Полагаю, нам придется кое-что придумывать.
От этой улыбки, от мягкой интонации ее голоса в серых «лазах Адама мелькнуло выражение откровенного желания, подобное обнаженному клинку. Он медленно опустил на землю кастрюлю и присел на корточки рядом, обеими ладонями обхватив ее лицо.
— Я боюсь, — прошептала Софи. — Пугаюсь силы нашей любви. Я так хочу этого, что, наверное, просто растаю, растекусь вся..
— Не надо ничего бояться, милая моя, — нежно произнес Адам, проводя пальцами по ее губам. — Не надо бояться разделенных чувств. Мы оба рабы этой силы. — Он прикоснулся губами к ее тонким, с голубоватыми прожилочками вен векам и почувствовал, как вспорхнули густые ресницы. Потом губы медленно прошлись по высокой скуле, пальцы погладили подбородок; она вся замерла от его ласкающих движений и затаила дыхание, словно боясь пропустить малейшее проявление нежности.
Борис молча подхватил оставленную кастрюлю и вышел наружу, чтобы набрать снега для чая.
— Я так хочу тебя обнять, — прошептал Адам. — Обнять тебя всю, первый раз без страха и чувства вины… — Руки легли на ее хрупкие плечи. С тех пор как он впервые ее увидел, Софи заметно похудела. Он вспомнил, как тогда отскочил в сторону, осознав, что произошло, осознав, насколько близко подошел к той грани, за которой — предательство, измена. Но Дмитриев сам себя лишил всех прав на то, чтобы рассчитывать на верность. Интересно, полагал ли любовник Евы, что отсутствующий муж лишается всех своих прав? Горький укол разочарования перевернул все у него внутри. Он опять увидел ее стоящей на верху лестницы, с большим животом, в котором жил ребенок от другого мужчины…
— Что случилось? — прошептала Софи, вздрогнув от внезапно закаменевшего выражения его еще мгновение назад полного нежности лица. — Тебе что-то привиделось?
— Так, один миг из прошлого, — вернулся к действительности Адам. Нельзя позволить, чтобы это прошлое омрачало настоящее, чтобы оно помешало насладиться взаимной любовью с женщиной, которая умеет смотреть жизни в лицо и которая, в этом он мог поклясться, является символом честности.
— Что-нибудь неприятное? — Она дотронулась до его лица с сочувствием и горечью.
— Да, — не смог солгать ей Адам. — Уже все прошло.
— А я ведь на самом деле ничего о тебе не знаю, — с ноткой удивления проговорила Софи. — И в то же время мне кажется, что все самое важное мне почему-то известно.
— Так оно и есть, любовь моя, — улыбнулся Адам. Быстро поцеловав ее, он встал, стряхивая с себя неуверенность и не поддаваясь пугающей страсти. — По-моему, Борис слишком долго уже на морозе.
— Какие же мы эгоисты! — воскликнула она, с беспокойством всматриваясь во тьму. — Борис, ты где?
— Княгиня? — В то же мгновение возник из мрака мужик с кастрюлей в руках. — Я ходил набрать снегу.
— Иди сюда и грейся, — подозрительно вгляделась она в невозмутимое, как всегда, лицо, но не обнаружила ничего необычного. Подвинувшись, она дала ему возможность подойти к огню. — А что мы будем есть? — Соскучившись по домашним хлопотам, она начала распаковывать выложенные Адамом мешки. — Я умираю с голоду.
— Конечно, ты же не ела со вчерашнего вечера, — невозмутимо откликнулся Адам.
— Вчера? — опустилась она на колени и покачала головой, словно не веря своим ушам. — Неужели я была у Строгановых всего лишь вчера? Кажется, с тех пор прошла целая вечность. — По-прежнему покачивая головой, Софи принялась нарезать ветчину и складывать куски на сковороду, которую без слов протянула Борису. Тот поднес сковороду к костру и стал держать над огнем, переворачивая шипящие куски. Так же молча она показала Адаму, чтобы он занялся хлебом. Отрезая от ковриги толстые ломти, тот улыбался, поглядывая на Софи, которая озабоченно нахмурила брови, выкладывая то, что считала необходимым к ужину, а потом с важным видом начала колдовать над чаем. Снег растаял, вода в кастрюле уже закипела.
Через полчаса почти полной тишины, прерываемой только стуком ножей по тарелкам, Софи глубоко и блаженно вздохнула:
— Ничего более вкусного не приходилось пробовать! А чай! Божественный напиток!
— Лучше, чем водка? — с улыбкой поддразнил Адам, взглянув на нее поверх чашки.
— Всему свое время, — высокомерно возразила Софи, собирая ножи и тарелки. — Борис, если ты наберешь еще снегу, мы помоем посуду.
— Это может подождать до утра, — решительно заявил Адам, поднимаясь. — Слишком холодно, чтобы лишний раз выбираться наружу. Нам и так всем придется предпринять необходимую вылазку. Софи, сначала мы сходим с Борисом, а потом я провожу тебя.
— Я не нуждаюсь в провожатых, — слегка покраснела она.
— Ни в коей мере не хотел бы затрагивать ваши деликатные чувства, Софья Алексеевна, но вы представляете собой крайне привлекательную и легкую добычу для любого голодного хищника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
— Здесь еда? — Софья подошла поближе к небольшому, но яркому огню и принялась рыться в только что разложенных на земле мешках.
— Еда… Софи, если ты опять начнешь пить водку до того, как съешь хоть что-нибудь, мы с тобой поссоримся!
— Никогда! — миролюбиво откликнулась она и убрала руку от бутылки. — Это я потому, что водка просто совершенно превосходная. — Присев у костра, она сняла варежки и протянула руки над огнем. — Ты не заметил, какой нежный вкус у настоящей водки?
— Конечно. Прямо бархатный, — согласился он. Торжественность его тона контрастировала со смеющимися глазами. — Кажется, в той сумке, что за твоей спиной, кастрюля и сковородка.
Порывшись, Софи нашла требуемое и подала ему.
— Мы будем готовить?
— Самым простым способом. — Взяв кастрюлю, он встал. — Пойду наберу снега.
— Но ты же говорил, что у нас нет самовара! — рассмеялась она.
— А вы, Софья Алексеевна, немного пофантазируйте! — шутливо посоветовал он.
— В чем, в чем, а в этом я большая мастерица, — откликнулась она, сидя на корточках перед огнем и глядя на него снизу вверх.
— Мы оба на это мастера, — ответил он пристальным взглядом. — И необходимость в этом еще не миновала.
— Да, — кивнула она. — Но сейчас это не столь необходимо, правда? Теперь мы можем не прятаться.
Адам молча кивнул, соглашаясь. Она была права; в настоящий момент они были свободны, свободны дать волю своей так долго сдерживаемой страсти, свободны ощутить восхитительное наслаждение захлестывающим потоком разделенной любви.
Софи огляделась. Во мраке амбара, освещенного одной мерцающей масляной плошкой и языками пламени костра, угадывались темные силуэты лошадей. Единственный островок тепла среди леденящего холода. Неосознанно соблазнительная улыбка тронула ее губы.
— Полагаю, нам придется кое-что придумывать.
От этой улыбки, от мягкой интонации ее голоса в серых «лазах Адама мелькнуло выражение откровенного желания, подобное обнаженному клинку. Он медленно опустил на землю кастрюлю и присел на корточки рядом, обеими ладонями обхватив ее лицо.
— Я боюсь, — прошептала Софи. — Пугаюсь силы нашей любви. Я так хочу этого, что, наверное, просто растаю, растекусь вся..
— Не надо ничего бояться, милая моя, — нежно произнес Адам, проводя пальцами по ее губам. — Не надо бояться разделенных чувств. Мы оба рабы этой силы. — Он прикоснулся губами к ее тонким, с голубоватыми прожилочками вен векам и почувствовал, как вспорхнули густые ресницы. Потом губы медленно прошлись по высокой скуле, пальцы погладили подбородок; она вся замерла от его ласкающих движений и затаила дыхание, словно боясь пропустить малейшее проявление нежности.
Борис молча подхватил оставленную кастрюлю и вышел наружу, чтобы набрать снега для чая.
— Я так хочу тебя обнять, — прошептал Адам. — Обнять тебя всю, первый раз без страха и чувства вины… — Руки легли на ее хрупкие плечи. С тех пор как он впервые ее увидел, Софи заметно похудела. Он вспомнил, как тогда отскочил в сторону, осознав, что произошло, осознав, насколько близко подошел к той грани, за которой — предательство, измена. Но Дмитриев сам себя лишил всех прав на то, чтобы рассчитывать на верность. Интересно, полагал ли любовник Евы, что отсутствующий муж лишается всех своих прав? Горький укол разочарования перевернул все у него внутри. Он опять увидел ее стоящей на верху лестницы, с большим животом, в котором жил ребенок от другого мужчины…
— Что случилось? — прошептала Софи, вздрогнув от внезапно закаменевшего выражения его еще мгновение назад полного нежности лица. — Тебе что-то привиделось?
— Так, один миг из прошлого, — вернулся к действительности Адам. Нельзя позволить, чтобы это прошлое омрачало настоящее, чтобы оно помешало насладиться взаимной любовью с женщиной, которая умеет смотреть жизни в лицо и которая, в этом он мог поклясться, является символом честности.
— Что-нибудь неприятное? — Она дотронулась до его лица с сочувствием и горечью.
— Да, — не смог солгать ей Адам. — Уже все прошло.
— А я ведь на самом деле ничего о тебе не знаю, — с ноткой удивления проговорила Софи. — И в то же время мне кажется, что все самое важное мне почему-то известно.
— Так оно и есть, любовь моя, — улыбнулся Адам. Быстро поцеловав ее, он встал, стряхивая с себя неуверенность и не поддаваясь пугающей страсти. — По-моему, Борис слишком долго уже на морозе.
— Какие же мы эгоисты! — воскликнула она, с беспокойством всматриваясь во тьму. — Борис, ты где?
— Княгиня? — В то же мгновение возник из мрака мужик с кастрюлей в руках. — Я ходил набрать снегу.
— Иди сюда и грейся, — подозрительно вгляделась она в невозмутимое, как всегда, лицо, но не обнаружила ничего необычного. Подвинувшись, она дала ему возможность подойти к огню. — А что мы будем есть? — Соскучившись по домашним хлопотам, она начала распаковывать выложенные Адамом мешки. — Я умираю с голоду.
— Конечно, ты же не ела со вчерашнего вечера, — невозмутимо откликнулся Адам.
— Вчера? — опустилась она на колени и покачала головой, словно не веря своим ушам. — Неужели я была у Строгановых всего лишь вчера? Кажется, с тех пор прошла целая вечность. — По-прежнему покачивая головой, Софи принялась нарезать ветчину и складывать куски на сковороду, которую без слов протянула Борису. Тот поднес сковороду к костру и стал держать над огнем, переворачивая шипящие куски. Так же молча она показала Адаму, чтобы он занялся хлебом. Отрезая от ковриги толстые ломти, тот улыбался, поглядывая на Софи, которая озабоченно нахмурила брови, выкладывая то, что считала необходимым к ужину, а потом с важным видом начала колдовать над чаем. Снег растаял, вода в кастрюле уже закипела.
Через полчаса почти полной тишины, прерываемой только стуком ножей по тарелкам, Софи глубоко и блаженно вздохнула:
— Ничего более вкусного не приходилось пробовать! А чай! Божественный напиток!
— Лучше, чем водка? — с улыбкой поддразнил Адам, взглянув на нее поверх чашки.
— Всему свое время, — высокомерно возразила Софи, собирая ножи и тарелки. — Борис, если ты наберешь еще снегу, мы помоем посуду.
— Это может подождать до утра, — решительно заявил Адам, поднимаясь. — Слишком холодно, чтобы лишний раз выбираться наружу. Нам и так всем придется предпринять необходимую вылазку. Софи, сначала мы сходим с Борисом, а потом я провожу тебя.
— Я не нуждаюсь в провожатых, — слегка покраснела она.
— Ни в коей мере не хотел бы затрагивать ваши деликатные чувства, Софья Алексеевна, но вы представляете собой крайне привлекательную и легкую добычу для любого голодного хищника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105