Но требовалось скрутить его так, чтобы он наверняка не вывернулся. И надо было сделать это по-своему, сделать самому и сделать быстро. На это у меня было несколько причин.
Если я этого не сделаю, мне можно будет поставить крест на своей карьере частного детектива, по крайней мере в Лос-Анджелесе. Я уже говорил, что детективу не продержаться и полгода без своих осведомителей и информаторов. Кто-то узнал, что Джо был моим агентом. Я понимал, что уже сейчас по низам Лос-Анджелеса ползет и ширится слух — от стойки бара к игорному столу, от шулеров к жокеям и так далее: «Придавили птичку Скотта». И у всех один и тот же безмолвный вопрос: что будет делать Скотт?
Само собой разумеется, что человек, пользующийся услугами осведомителей, берет на себя их защиту; птички не станут петь, если будут чувствовать опасность. Если я ничего не предприму, то мои источники информации оскудеют и в конце концов иссякнут. Я мог бы все рассказать копам, позволить им арестовать Пушку и его сообщников, допросить их — и отпустить за недостатком улик. После этого Пушка будет всю жизнь потешаться надо мной, а с ним и все остальные воры и бандиты. Нет, я должен был сделать все сам, и сделать это как следует.
Были и другие причины. Я просмотрел газеты, лежавшие на столе. Не все вынесли события минувшей ночи в заголовки. Но везде эти события фигурировали на первой странице. Говорилось, что я был допрошен в связи с гибелью пешехода — репортеры прибыли, когда я еще был за решеткой. И везде мое имя было названо без ошибок. Я прекрасно знал, что многие читатели — слишком многие — автоматически поймут, что я сбил человека и сбежал, будь это трижды неправдой. Большинство читателей газет вообще пропускают слова «по слухам», «из авторитетных источников» или «по подозрению в...». Они воспринимают предположения как факты, и вот вы уже попали в один ряд с убийцами. Так случилось и со мной. Теперь, услышав мое имя, множество людей целый год будет говорить: «А, это тот, который переехал бедного бродягу!»
Зазвонил телефон. Я сорвал трубку жестом рыбака, подсекающего леску. Это был Жюль Осборн.
— Мистер Скотт? Что происходит? Вы видели газеты? Ночью мне звонила Диана. Она была пьяна. Кошмар какой-то! И я не понимаю... это просто...
— Не делайте поспешных выводов. Да, я видел газеты. Что вам, собственно, от меня надо?
— Но я... — Он запнулся. — Вполне естественно, что я обеспокоен. Я...
— Послушайте, мистер Осборн, — жестко сказал я. — У меня была очень тяжелая ночь. Я отдаю себе отчет во всем, что происходит. Я вышел на нужный след. Расслабьтесь! Почитайте пока газеты.
Я еще немного послушал его тарахтенье в трубке, потом сказал:
— Нет, я не называл ваше имя полиции. И не назову. Никто ничего не знает о вашем деле. Кроме того, я не веду ни записей, ни отчетов, ничего такого.
— Но Диана — она так расстроена! Что, если... — волновался мой клиент.
— Я поговорю с Дианой, — прервал я его. — Пошепчусь с ней на ушко. Она не будет больше вас беспокоить. До свидания. — Я повесил трубку. У меня не было никакого настроения вести светские беседы.
Я был решительно не в форме. За всю ночь мне удалось поспать часа полтора — плюс отключения сознания в «Обители Зефира» и за рулем «кадиллака», которые не в счет. Челюсть у меня ныла, правый глаз почти совсем закрылся, а я сам разгуливал средь бела дня в идиотском смокинге. Мой «кадиллак» забрали на лабораторные исследования и отдадут только во второй половине дня. Так что я вышел из офиса, поймал такси и приказал водителю отвезти меня в Голливуд к отелю «Спартан».
Дом Дианы был по пути, и я велел шоферу подождать, а сам поднялся к двери и позвонил. Она так долго не открывала, что я уже решил, что ее нет дома. Наконец за дверью послышалось шарканье неверных шагов, дверь отворилась, и на меня уставился налитый кровью голубой глаз из-под рыжей пряди. Радостных криков сегодня не наблюдалось.
— А... — промямлила она. — Это ты.
— Это я. Я заскочил, чтобы выразить свое сожаление по поводу прошедшей ночи.
— Сожаление?! — возмутилась она.
— Сэмсон отвез тебя домой?
— Этот старик?
— Не такой уж и старик, — обиделся я за друга.
— Для тебя, может, и не старик.
Я понял, что Сэмсону, прекрасному семьянину, никогда не взглянувшему на другую женщину, кроме как по долгу службы, несладко пришлось с этим созданием. Но вслух я сказал:
— Я хотел бы попросить, чтобы ты не давила на Осборна. Каждый раз, как ты на него вякнешь, он вякает на меня, а у меня нет времени на перевякиванье. Я добываю твои красотулечки.
— Ой, фу-у, — протянула она и без малейшего намека на юмор изложила мне, что я могу сделать с ее красотулечками. Ей в это утро тоже было несладко. Я откланялся и ушел.
Приняв душ и переодевшись в габардиновый костюм, дополненный револьвером и сбруей, я набрал номер Луиз. Ответа не было. Я отправился в Даунтаун, по барам и притонам. Я спрашивал в отелях и меблированных комнатах, я потратил шесть часов и четыре сотни долларов. Порой я бывал груб, но я очень торопился. И я нашел то, что искал, хотя сам не знал, что найду. Это оказался Слип Келли.
Я увидел его, когда он писал на кучу мусора на Мэйн-стрит. Я затащил его в туалет, закрыл за собой дверь и прислонился к ней спиной.
— Слип, ты конечно же слышал о Джо.
— О котором Джо? О Малине?
— Брось, Слип. Ты прекрасно знаешь о каком.
Он облизнул губы.
— Да. Я слышал... из газет.
— Пускай из газет. Но ты сейчас расскажешь мне все, что тебе известно о Пушке, Звонке и Арти Пейне.
— Чего? Я никого не знаю... — отнекивался он. Я не тронул Слипа и пальцем, только сказал:
— Заткнись. Все ты знаешь. Ты же вырос вместе с Миллером и провел немало времени в Квентине с Арти. Слушай внимательно, Слип. В город вернулся Громила Фостер. Он знает, что я на суде давал показания против него, но не знает, кто меня навел. А ему, несомненно, интересно.
Он быстро сообразил, о чем речь. Нахмурившись, он пробормотал:
— Ты не можешь так поступить.
— Могу, Слип. Именно так. Ставка слишком высока. Я сам на мушке, парень. Я тоже ошалел, услышав про Джо. Никто не узнает о наших встречах, кроме тебя и меня. И Фостера. А потом — кроме меня и Фостера.
И он рассказал мне все, что мне было нужно.
Дэззи Браун был разбитной, веселый цветной юноша, который так играл на трубе, что сам Гарри Джеймс рядом с ним казался волынщиком; и Дэззи вдыхал марихуану, как другие вдыхают кислород. Однажды он побывал в кутузке за кражу шести саксофонов и тромбона, так что с этим местом он был знаком. Однажды я влез на табурет рядом с ним в каком-то вестсайдском баре и, дружески обняв его за плечо, тихо сказал ему на ухо: «Слушай, котик, мне стало известно, что у тебя в цветочных горшках произрастает нехорошая травка. Поэтому мы сейчас пойдем с тобой туда, где много охотников побарабанить, но не играют блюзы».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50