всё прочее скрывалось под толщей льда. Наружные стены госпиталей окрашивали в яркий красный цвет — сигнал для самолётов, чтобы те не бомбили их. Он как-то наблюдал эту картину, находясь в воздухе: вражеские госпитали, растянувшиеся цепочкой по белым полям, напоминали застывшие капли крови, пролитые раненым солдатом. Он смотрел на царивший за окном хаос, словно надеялся найти какую-то закономерность в разыгравшейся снежной буре. Рука невольно потянулась к забинтованной голове. Он закрыл глаза и попытался — в который раз — вспомнить что-то очень важное. Пальцы вцепились в край одеяла.
— Как мы сегодня?
Молоденькая медсестра остановилась рядом с его койкой и поставила небольшой стул. Он лежал в палате один. Девушка села рядом с ним, и он улыбнулся, радуясь тому, что у неё нашлось время поговорить.
— Отлично! — кивнул он. — Все ещё пытаюсь вспомнить случившееся.
Она разгладила белые форменные брюки на коленях.
— Как сегодня ваши пальцы?
Он поднял обе руки, пошевелил пальцами — на левой они подрагивали — и нахмурился, затем ответил, словно оправдываясь:
— Без изменений.
— Сегодня днём ждите доктора, вероятно, он предложит вам пройти курс физиотерапии.
— Кто бы поправил мою память! — Он ненадолго прикрыл глаза. — Я должен вспомнить…
Последние слова он произнёс очень тихо: внезапно до него дошло, что он забыл имя медсёстры.
— Таких процедур у нас нет, — улыбнулась девушка. — А там, откуда вы, они есть?
— Мне следовало бы сказать, что не помню, но… нет, такого нет.
Вчера он тоже забыл её имя, он постоянно забывал её имя, но у него был разработан какой-то план…
— Наверное, вам это не нужно, при таких черепах, как у вас.
… что-то связанное с бумагой, дыханием…
— Полагаю, это так.
Да, ему повезло, — если бы его череп не был таким твёрдым, то наверняка раскололся бы от выстрела в голову (ну почему это произошло не на поле боя!) А у него лишь трещина… Он посмотрел в сторону, туда, где стоял небольшая тумбочка. На ней лежал сложенный лист бумаги.
— Незачем себя утомлять, пытаясь все вспомнить, — посоветовала медсестра. — Возможно, всего и не сумете восстановить, но разве это имеет теперь значение? Ваш мозг тоже должен излечиться.
Он слышал её слова, воспринимал сказанное ею и пытался напрячь память: что он велел себе сделать днём раньше? Лист бумаги, если расположить его под определённым углом и подуть, то верхний край приподнимется. Получилось! С нижней стороны написано: ТАЛИБА. Её имя Талиба!
— День ото дня я чувствую себя гораздо лучше. Но мне, Талиба, обязательно надо что-то вспомнить. Похлопав его по плечу, она встала.
— Не следует волноваться — это не идёт вам на пользу. Хотите, я задёрну шторы, и вы поспите?
— Нет. Талиба, вы не могли бы задержаться ещё ненадолго?
— Шераданин, вы нуждаетесь в отдыхе. — Прохладная ладонь легла на его лоб. — Я скоро вернусь — измерить вам температуру и сменить бинты. Если что понадобится — звоните. — Девушка направилась к дверям, забрав с собой белый стульчик, и уже в дверях остановилась и посмотрела на него. — Я не оставляла здесь ножницы, когда в последний раз меняла бинты?
Он огляделся кругом и покачал головой.
— Ладно. — Талиба пожала плечами и вышла.
Он услышал, как она поставила стул у дверей в коридоре — по его просьбе все стулья вынесли из палаты. Он хотел забыть… забыть о том стуле, о «Стабериндо». Несколько дней назад кто-то выстрелил в него и оставил умирать на полу в ангаре…
А когда он пришёл в себя и увидел рядом со своей койкой стул, у него началась настоящая истерика. Даже спустя несколько дней после многочисленных процедур, стабилизировавших его психическое состояние, он всё равно вздрагивал, просыпаясь утром и видя белый стул на прежнем месте. Теперь врачи, Талиба и приятели по эскадрилье, навещая его, приносили стулья с собой — и, уходя, выносили их в коридор.
Он смотрел в окно, и застывшие облака своей бессмысленностью раздражали его; затем всё-таки позволил себе погрузиться в сон, сунув правую руку под подушку и сжимая украденные им с подноса медсёстры ножницы.
— Как голова, старина? — Сааз Инсайл бросил ему с порога какой-то яркий фрукт, но он его не поймал, а поднял с коленей, куда тот откатился, угодив ему в грудь.
— Лучше.
Инсайл расположился на соседней койке, фуражку положил на подушку, верхнюю пуговицу кителя расстегнул. Его чёрные, коротко подстриженные волосы делали его бледное лицо почти таким же белым, как стены палаты.
— Как лечат?
— Нормально.
— Медсестра тут очень красивая.
— Талиба? — Он улыбнулся. — Да, ничего… Инсайл, засмеявшись, откинулся назад, опираясь на расставленные за спиной руки.
— Ты ничего не понимаешь в женщинах! Она великолепно сложена. Кстати, тебя моют в палате?
— Я в состоянии дойти до ванной.
— Хочешь, сломаю тебе ноги?
— Попозже. — Они посмеялись.
Потом взгляд Инсайла задержался на листке бумаги.
— А как с памятью? Есть улучшение?
— Нет. Помню, что сидел в клубе, играл в карты, а потом… — Он помнил, что, увидев рядом со своей койкой белый стул, и начал вопить как сумасшедший и вопил до тех пор, пока не пришла Талиба (Ливуэта? — шептал он, — Даркенза? Ливуэта?) и не успокоила его. — Он пожал плечами. — … А потом я оказался здесь. Как там ребята?
— Все по-прежнему. Наша компания — самая симпатичная и весёлая. Остальные члены эскадрильи тоже передают тебе привет и желают скорейшего выздоровления.
— Спасибо.
— Шери, старина, я вот что хочу сказать. — Сааз расправил складку на форменных брюках. — Мы знаем, что это не твоя война, но… некоторые из парней, я слышал их разговоры по ночам, да и ты, наверное, тоже. Они иногда смотрят так, таким взглядом… словно понимают, насколько не в нашу пользу соотношение сил и… они напуганы. Им бы очень хотелось выйти из этой войны, любой почётный предлог их устроит. Они не опустятся до самострела и не пойдут гулять по морозу в обыкновенных ботинках, чтобы отморозить пальцы на ногах. Ребята они храбрые и хотели бы сражаться за свою страну… А ты… ты не обязан быть здесь, но предпочёл сражаться, и это их раздражает — никто не хочет считать себя трусом.
— Сожалею, что вызвал такие эмоции. — Он коснулся бинтов на голове. — Не знал, что они так сильно переживают из-за этого.
— Не настолько — Сазз нахмурился. — Вот это и странно.
Инсайл поднялся с койки и подошёл к окну, казалось, он обращается к бушевавшей за стёклами метели.
— Шери, половина из них пригласила бы тебя в ангар, чтобы пересчитать зубы, но стрелять… Мне не хочется думать, что я ошибся в ком-то из них. Это сделал кто-то… другой. Военная полиция тоже не знает, чьих это рук дело.
— Думаю, я мало чем могу ей помочь. Сааз вернулся и сел у него в ногах.
— Ты действительно понятия не имеешь, с кем говорил позже?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
— Как мы сегодня?
Молоденькая медсестра остановилась рядом с его койкой и поставила небольшой стул. Он лежал в палате один. Девушка села рядом с ним, и он улыбнулся, радуясь тому, что у неё нашлось время поговорить.
— Отлично! — кивнул он. — Все ещё пытаюсь вспомнить случившееся.
Она разгладила белые форменные брюки на коленях.
— Как сегодня ваши пальцы?
Он поднял обе руки, пошевелил пальцами — на левой они подрагивали — и нахмурился, затем ответил, словно оправдываясь:
— Без изменений.
— Сегодня днём ждите доктора, вероятно, он предложит вам пройти курс физиотерапии.
— Кто бы поправил мою память! — Он ненадолго прикрыл глаза. — Я должен вспомнить…
Последние слова он произнёс очень тихо: внезапно до него дошло, что он забыл имя медсёстры.
— Таких процедур у нас нет, — улыбнулась девушка. — А там, откуда вы, они есть?
— Мне следовало бы сказать, что не помню, но… нет, такого нет.
Вчера он тоже забыл её имя, он постоянно забывал её имя, но у него был разработан какой-то план…
— Наверное, вам это не нужно, при таких черепах, как у вас.
… что-то связанное с бумагой, дыханием…
— Полагаю, это так.
Да, ему повезло, — если бы его череп не был таким твёрдым, то наверняка раскололся бы от выстрела в голову (ну почему это произошло не на поле боя!) А у него лишь трещина… Он посмотрел в сторону, туда, где стоял небольшая тумбочка. На ней лежал сложенный лист бумаги.
— Незачем себя утомлять, пытаясь все вспомнить, — посоветовала медсестра. — Возможно, всего и не сумете восстановить, но разве это имеет теперь значение? Ваш мозг тоже должен излечиться.
Он слышал её слова, воспринимал сказанное ею и пытался напрячь память: что он велел себе сделать днём раньше? Лист бумаги, если расположить его под определённым углом и подуть, то верхний край приподнимется. Получилось! С нижней стороны написано: ТАЛИБА. Её имя Талиба!
— День ото дня я чувствую себя гораздо лучше. Но мне, Талиба, обязательно надо что-то вспомнить. Похлопав его по плечу, она встала.
— Не следует волноваться — это не идёт вам на пользу. Хотите, я задёрну шторы, и вы поспите?
— Нет. Талиба, вы не могли бы задержаться ещё ненадолго?
— Шераданин, вы нуждаетесь в отдыхе. — Прохладная ладонь легла на его лоб. — Я скоро вернусь — измерить вам температуру и сменить бинты. Если что понадобится — звоните. — Девушка направилась к дверям, забрав с собой белый стульчик, и уже в дверях остановилась и посмотрела на него. — Я не оставляла здесь ножницы, когда в последний раз меняла бинты?
Он огляделся кругом и покачал головой.
— Ладно. — Талиба пожала плечами и вышла.
Он услышал, как она поставила стул у дверей в коридоре — по его просьбе все стулья вынесли из палаты. Он хотел забыть… забыть о том стуле, о «Стабериндо». Несколько дней назад кто-то выстрелил в него и оставил умирать на полу в ангаре…
А когда он пришёл в себя и увидел рядом со своей койкой стул, у него началась настоящая истерика. Даже спустя несколько дней после многочисленных процедур, стабилизировавших его психическое состояние, он всё равно вздрагивал, просыпаясь утром и видя белый стул на прежнем месте. Теперь врачи, Талиба и приятели по эскадрилье, навещая его, приносили стулья с собой — и, уходя, выносили их в коридор.
Он смотрел в окно, и застывшие облака своей бессмысленностью раздражали его; затем всё-таки позволил себе погрузиться в сон, сунув правую руку под подушку и сжимая украденные им с подноса медсёстры ножницы.
— Как голова, старина? — Сааз Инсайл бросил ему с порога какой-то яркий фрукт, но он его не поймал, а поднял с коленей, куда тот откатился, угодив ему в грудь.
— Лучше.
Инсайл расположился на соседней койке, фуражку положил на подушку, верхнюю пуговицу кителя расстегнул. Его чёрные, коротко подстриженные волосы делали его бледное лицо почти таким же белым, как стены палаты.
— Как лечат?
— Нормально.
— Медсестра тут очень красивая.
— Талиба? — Он улыбнулся. — Да, ничего… Инсайл, засмеявшись, откинулся назад, опираясь на расставленные за спиной руки.
— Ты ничего не понимаешь в женщинах! Она великолепно сложена. Кстати, тебя моют в палате?
— Я в состоянии дойти до ванной.
— Хочешь, сломаю тебе ноги?
— Попозже. — Они посмеялись.
Потом взгляд Инсайла задержался на листке бумаги.
— А как с памятью? Есть улучшение?
— Нет. Помню, что сидел в клубе, играл в карты, а потом… — Он помнил, что, увидев рядом со своей койкой белый стул, и начал вопить как сумасшедший и вопил до тех пор, пока не пришла Талиба (Ливуэта? — шептал он, — Даркенза? Ливуэта?) и не успокоила его. — Он пожал плечами. — … А потом я оказался здесь. Как там ребята?
— Все по-прежнему. Наша компания — самая симпатичная и весёлая. Остальные члены эскадрильи тоже передают тебе привет и желают скорейшего выздоровления.
— Спасибо.
— Шери, старина, я вот что хочу сказать. — Сааз расправил складку на форменных брюках. — Мы знаем, что это не твоя война, но… некоторые из парней, я слышал их разговоры по ночам, да и ты, наверное, тоже. Они иногда смотрят так, таким взглядом… словно понимают, насколько не в нашу пользу соотношение сил и… они напуганы. Им бы очень хотелось выйти из этой войны, любой почётный предлог их устроит. Они не опустятся до самострела и не пойдут гулять по морозу в обыкновенных ботинках, чтобы отморозить пальцы на ногах. Ребята они храбрые и хотели бы сражаться за свою страну… А ты… ты не обязан быть здесь, но предпочёл сражаться, и это их раздражает — никто не хочет считать себя трусом.
— Сожалею, что вызвал такие эмоции. — Он коснулся бинтов на голове. — Не знал, что они так сильно переживают из-за этого.
— Не настолько — Сазз нахмурился. — Вот это и странно.
Инсайл поднялся с койки и подошёл к окну, казалось, он обращается к бушевавшей за стёклами метели.
— Шери, половина из них пригласила бы тебя в ангар, чтобы пересчитать зубы, но стрелять… Мне не хочется думать, что я ошибся в ком-то из них. Это сделал кто-то… другой. Военная полиция тоже не знает, чьих это рук дело.
— Думаю, я мало чем могу ей помочь. Сааз вернулся и сел у него в ногах.
— Ты действительно понятия не имеешь, с кем говорил позже?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76