Все мы знаем, что до появления млекопитающих произошли великие органические преобразования: например, чешуя превратилась в волосяной покров, сформировались сосцы для кормления приплода.
— Да, это так. Ведь первым млекопитающим пришлось выйти на сушу из жидкой среды, в которой они до сих пор жили.
— В этом не было необходимости, ведь существуют же водные млекопитающие, среди них — китообразные.
— А ведь вы правы!
— Как существуют и рыбы, живущие вне воды. Вспомните цератодуса, ведущего попеременно то подводное, то наземное существование. А лепидосирены , достигшие еще большего зоологического совершенства, — они даже засуху выносят. Но и это еще не все. Если немного поразмыслить над необычайно интересным вопросом адаптации к более благоприятной среде, мы ежедневно станем замечать примеры того, как животное, бессознательно повинуясь законам природы, производит бесконечное совершенствование вида.
И сегодня, кстати говоря, многие рыбы делают попытки завоевать сушу. Один из видов, индийский anabas , пытается даже лазить по деревьям. Есть и такие, для которых периодическое существование вне жидкой среды является настоятельной потребностью. На Цейлоне рыбы, в огромном количестве населяющие маленькие высыхающие водоемы, летом зарываются в ил и ждут нового сезона дождей. Там можно присутствовать при весьма странной, не виданной в других местах рыбной ловле с помощью заступа или плуга; сингальцы своими сельскохозяйственными инструментами взрыхляют твердую глину, снимая пласты, под которыми кое-где еще сохранилась влага, и, постепенно отделяя комья, обнаруживают внутри совершенно живых, трепыхающихся рыб.
— Из чего вы делаете вывод…
— О, никаких выводов! Я просто говорю, что первые млекопитающие — утконосы и ехидны — должны были появиться в триасовом периоде и стать современниками тех рыб, для которых двойное существование стало необходимостью.
— Вернемся, если вы не возражаете, к утконосу, чье появление, по-вашему, несколько запоздало.
— Да уж, запоздало! По моим расчетам, нам следовало бы ждать появления обезьян!
— Обезьян?! Вы так думаете?!
— Мы же производим эволюцию, черт подери! Вот я и пришел в замешательство, видя, как все наши усилия, чтобы не сказать все наши страдания, привели к такому жалкому результату, как появление дохлого утконоса!
— Однако!..
— Дайте закончить, и вы согласитесь со мною. Если мыслить логически, сначала должны были бы появиться сумчатые — опоссумы и кенгуру, затем — более малочисленная группа лемуров. За неимением лемуров я удовольствовался бы кем-нибудь из более совершенных сумчатых, фалангером например.
— За неимением кого?..
— За неимением того, ввиду отсутствия которого я опасаюсь, что Великое Дело может упереться в… хвост утконоса.
— Немыслимо!.. — в отчаянье воскликнул побледневший химик.
— Хотел бы я, чтобы мои опасения не подтвердились, однако нужны доказательства.
— Кто там? — вдруг спросил химик, заслышав, как в дверь дважды громко постучали. — Войдите. А-а, это вы, Порник? Заходите, дружище.
— Извините за беспокойство, господа, — проговорил боцман, почтительно снимая берет, — но я только что сделал одну находку, а так как вы занимаетесь всякими тварями, то думаю, что она может вас заинтересовать.
— И очень хорошо поступили, спасибо, — откликнулся Алексис, уважавший бретонского моряка. — Расскажите же нам, как это произошло.
— Надо вам сказать, что в мои обязанности входит дважды в день осматривать железные леса того большого стеклянного камбуза, что похож на железнодорожный вокзал. И вот я, со всем нашим почтением, обходил дозором вокруг бассейна, точно по инструкции. И глядючи в оба, на все те стыки и на все те стекляшки, — а вдруг они повредились от этих треклятых толчков, — наступил на что-то… Смотрю и вижу наступил-то я прямо на какую-то тварь, а она-то пасть свою как разинет! Эге, — думаю, — крокодильчик молоденький; салага, но, должно быть, я ему кишки сильно придавил. Знаете ли, когда моряк в обувке, он не чувствует, куда ступает… А тварюка еще потрепыхалась, пастью похлопала и сдохла. Сначала хотел ее в воду скинуть… Да твари ж эти — ваши выкормыши, вот я и подумал: лучше все честь по чести рассказать…
— Вы правильно подумали и замечательно поступили, папаша Порник, — сказал профессор зоологии. — Я со своей стороны благодарю вас и гарантирую, что ничего плохого не случится.
— Добрые вы люди, господа. Так вот, тварюку эту сдохшую я взял за хвост и принес, чтоб вы ее распотрошили. Тут она, за, дверью, и, если желаете, я вам ее представлю.
— Конечно же, папаша Порник, конечно же,
— Вот, господа, — после краткого отсутствия продолжил боцман, держа улику кончиками пальцев.
— Прекрасно, Порник, вы можете быть свободны.
— Мое почтение, господа.
— До свидания.
— Скажите, коллега, — сказал профессор зоологии, — знаете ли вы, что, сегодня день открытий?
— Открытие отнюдь не в подвиде ящериц, потому что мы уже давно знаем об их наличии.
— С точки зрения зоологии, согласен. Но с точки зрения кулинарии!..
— Вы всерьез намереваетесь съесть эту жуткую гадину? Она же отвратительна!
— Старые крокодилы, да. Но молоденькие, как этот, не должны быть уж совсем несъедобными. Осмелюсь даже заявить, что вкусом они напоминают игуану. И даже если капитан ничего не поймает, мы все равно получим свое фрикасе. Как сказал только что боцман Порник, я выпотрошу эту тварь, но не ради научного интереса, а ради гастрономического удовлетворения. Нам повезло, что этот молодой крокодильчик ничем не был болен и что у боцмана тяжелая поступь.
Говоря это, господин Артур взял скальпель, со всегдашней своей ловкостью вспорол брюхо ящерицы, выпустив ей кишки наружу.
— Ой-ой-ой! Он счастливее нас с вами, у него полон желудок. Разберемся-ка в его меню. Черт побери!
— Что там? — спросил химик.
— Попробуйте-ка угадайте!
— Сдаюсь.
— Так вот, дорогуша, я отказываюсь быть доктором естественных наук и лауреатом всевозможных премий, если это не останки австралийского летяга.
— Ну и что с того?
— И только? Да вы, милейший, должны были бы быть вне себя от восторга! Ведь я оповещаю вас о факте необычайной важности!
— Сначала объясните, в чем дело!
— Знаете ли вы, что такое «австралийский летяг»?
— Что-то вроде летающей белки…
— Австралийский летяг — сумчатое млекопитающее, род фалангера, по бокам которого тянется мембрана, связующая его передние и задние лапы. Когда зверек прыгает с высоты, растопырив лапы, эта мембрана образует парашют, помогающий ему перепрыгивать с дерева на дерево. Отсюда и название фалангер летающий…
— Но я пока ногами не сучу от восторга…
— Погодите. Знаете ли вы, что это животное так же совершенно по своей организации, как и обезьяна, об отсутствии которой мы только что сожалели?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
— Да, это так. Ведь первым млекопитающим пришлось выйти на сушу из жидкой среды, в которой они до сих пор жили.
— В этом не было необходимости, ведь существуют же водные млекопитающие, среди них — китообразные.
— А ведь вы правы!
— Как существуют и рыбы, живущие вне воды. Вспомните цератодуса, ведущего попеременно то подводное, то наземное существование. А лепидосирены , достигшие еще большего зоологического совершенства, — они даже засуху выносят. Но и это еще не все. Если немного поразмыслить над необычайно интересным вопросом адаптации к более благоприятной среде, мы ежедневно станем замечать примеры того, как животное, бессознательно повинуясь законам природы, производит бесконечное совершенствование вида.
И сегодня, кстати говоря, многие рыбы делают попытки завоевать сушу. Один из видов, индийский anabas , пытается даже лазить по деревьям. Есть и такие, для которых периодическое существование вне жидкой среды является настоятельной потребностью. На Цейлоне рыбы, в огромном количестве населяющие маленькие высыхающие водоемы, летом зарываются в ил и ждут нового сезона дождей. Там можно присутствовать при весьма странной, не виданной в других местах рыбной ловле с помощью заступа или плуга; сингальцы своими сельскохозяйственными инструментами взрыхляют твердую глину, снимая пласты, под которыми кое-где еще сохранилась влага, и, постепенно отделяя комья, обнаруживают внутри совершенно живых, трепыхающихся рыб.
— Из чего вы делаете вывод…
— О, никаких выводов! Я просто говорю, что первые млекопитающие — утконосы и ехидны — должны были появиться в триасовом периоде и стать современниками тех рыб, для которых двойное существование стало необходимостью.
— Вернемся, если вы не возражаете, к утконосу, чье появление, по-вашему, несколько запоздало.
— Да уж, запоздало! По моим расчетам, нам следовало бы ждать появления обезьян!
— Обезьян?! Вы так думаете?!
— Мы же производим эволюцию, черт подери! Вот я и пришел в замешательство, видя, как все наши усилия, чтобы не сказать все наши страдания, привели к такому жалкому результату, как появление дохлого утконоса!
— Однако!..
— Дайте закончить, и вы согласитесь со мною. Если мыслить логически, сначала должны были бы появиться сумчатые — опоссумы и кенгуру, затем — более малочисленная группа лемуров. За неимением лемуров я удовольствовался бы кем-нибудь из более совершенных сумчатых, фалангером например.
— За неимением кого?..
— За неимением того, ввиду отсутствия которого я опасаюсь, что Великое Дело может упереться в… хвост утконоса.
— Немыслимо!.. — в отчаянье воскликнул побледневший химик.
— Хотел бы я, чтобы мои опасения не подтвердились, однако нужны доказательства.
— Кто там? — вдруг спросил химик, заслышав, как в дверь дважды громко постучали. — Войдите. А-а, это вы, Порник? Заходите, дружище.
— Извините за беспокойство, господа, — проговорил боцман, почтительно снимая берет, — но я только что сделал одну находку, а так как вы занимаетесь всякими тварями, то думаю, что она может вас заинтересовать.
— И очень хорошо поступили, спасибо, — откликнулся Алексис, уважавший бретонского моряка. — Расскажите же нам, как это произошло.
— Надо вам сказать, что в мои обязанности входит дважды в день осматривать железные леса того большого стеклянного камбуза, что похож на железнодорожный вокзал. И вот я, со всем нашим почтением, обходил дозором вокруг бассейна, точно по инструкции. И глядючи в оба, на все те стыки и на все те стекляшки, — а вдруг они повредились от этих треклятых толчков, — наступил на что-то… Смотрю и вижу наступил-то я прямо на какую-то тварь, а она-то пасть свою как разинет! Эге, — думаю, — крокодильчик молоденький; салага, но, должно быть, я ему кишки сильно придавил. Знаете ли, когда моряк в обувке, он не чувствует, куда ступает… А тварюка еще потрепыхалась, пастью похлопала и сдохла. Сначала хотел ее в воду скинуть… Да твари ж эти — ваши выкормыши, вот я и подумал: лучше все честь по чести рассказать…
— Вы правильно подумали и замечательно поступили, папаша Порник, — сказал профессор зоологии. — Я со своей стороны благодарю вас и гарантирую, что ничего плохого не случится.
— Добрые вы люди, господа. Так вот, тварюку эту сдохшую я взял за хвост и принес, чтоб вы ее распотрошили. Тут она, за, дверью, и, если желаете, я вам ее представлю.
— Конечно же, папаша Порник, конечно же,
— Вот, господа, — после краткого отсутствия продолжил боцман, держа улику кончиками пальцев.
— Прекрасно, Порник, вы можете быть свободны.
— Мое почтение, господа.
— До свидания.
— Скажите, коллега, — сказал профессор зоологии, — знаете ли вы, что, сегодня день открытий?
— Открытие отнюдь не в подвиде ящериц, потому что мы уже давно знаем об их наличии.
— С точки зрения зоологии, согласен. Но с точки зрения кулинарии!..
— Вы всерьез намереваетесь съесть эту жуткую гадину? Она же отвратительна!
— Старые крокодилы, да. Но молоденькие, как этот, не должны быть уж совсем несъедобными. Осмелюсь даже заявить, что вкусом они напоминают игуану. И даже если капитан ничего не поймает, мы все равно получим свое фрикасе. Как сказал только что боцман Порник, я выпотрошу эту тварь, но не ради научного интереса, а ради гастрономического удовлетворения. Нам повезло, что этот молодой крокодильчик ничем не был болен и что у боцмана тяжелая поступь.
Говоря это, господин Артур взял скальпель, со всегдашней своей ловкостью вспорол брюхо ящерицы, выпустив ей кишки наружу.
— Ой-ой-ой! Он счастливее нас с вами, у него полон желудок. Разберемся-ка в его меню. Черт побери!
— Что там? — спросил химик.
— Попробуйте-ка угадайте!
— Сдаюсь.
— Так вот, дорогуша, я отказываюсь быть доктором естественных наук и лауреатом всевозможных премий, если это не останки австралийского летяга.
— Ну и что с того?
— И только? Да вы, милейший, должны были бы быть вне себя от восторга! Ведь я оповещаю вас о факте необычайной важности!
— Сначала объясните, в чем дело!
— Знаете ли вы, что такое «австралийский летяг»?
— Что-то вроде летающей белки…
— Австралийский летяг — сумчатое млекопитающее, род фалангера, по бокам которого тянется мембрана, связующая его передние и задние лапы. Когда зверек прыгает с высоты, растопырив лапы, эта мембрана образует парашют, помогающий ему перепрыгивать с дерева на дерево. Отсюда и название фалангер летающий…
— Но я пока ногами не сучу от восторга…
— Погодите. Знаете ли вы, что это животное так же совершенно по своей организации, как и обезьяна, об отсутствии которой мы только что сожалели?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106