Такую же операцию он повторил и за другим ухом и безотлагательно начал смешивать различные вещества, также добытые из мешка.
Мастерски сделанное местным лекарем кровопускание принесло чудесные плоды в том смысле, что приступ, могущий оказаться роковым, не повторился; больному полегчало, кровь отлила от головы, и он пришел в себя.
Ободренный таким началом, туземец продолжал месить свои снадобья, затем присел перед своим пациентом в классической позе портных и мусульман, жестами уговаривая его принять штук шесть шариков размером с дикую вишню. Капитан, к которому вернулась ясность мысли, понял, что эта варварская медицина может его спасти, и решил попытать счастья. Он легко проглотил шарики, запив их водой, но содрогнулся от отвращения, таким горьким оказалось лекарство. Четверть часа спустя больной уже крепко спал.
Все это время сакейи не оставались без дела. Решительно, как и все кочевники, они выбрали место стоянки и разбили, по обычаям своего племени, лагерь весьма примитивный, состоящий из обыкновенных шалашей, покрытых листьями. Но этого было достаточно, чтобы предохранить себя от ночной росы. После чего одни отправились на охоту, вооружаясь стрелометательными трубками, а другие — разожгли костер и стали печь в золе обисы, съедобные клубни, которые «лесные люди» ели часто и с удовольствием, предпочитая их даже рису.
Анна испытывала доверие к туземцам, видя, какой заботой они окружают ее и Кристиана. Забыв о голоде, она думала теперь только о своем друге, спавшем крепче, чем можно было ожидать после подобного приступа. Вскоре молодой человек начал обильно потеть. И вот что характерно — от его пота, ручьями струившегося по всему телу, так сильно пахло болотом, что запах этот можно было различить на расстоянии пяти-шести метров.
Старик, по-прежнему сидя на корточках возле больного, принялся жевать жвачку, не спуская глаз с пациента. Время от времени он потирал руки, заливисто смеялся, сплевывал жвачку, брал новую и бормотал на местном наречии нечто, напоминающее заклинания.
Через четыре часа потовыделение еще усилилось, если такое только возможно, но болотное зловоние исчезло. Тогда старый сакейя подозвал двух дикарей, сделал им знак поднять белого и отнести его на берег реки. Они немедленно повиновались, трижды быстро окунули капитана в воду и бегом отнесли в уже готовый шалаш.
Очнувшись от такого неожиданного омовения, Кристиан вскрикнул, но это был крик радости — он почувствовал, что его муки кончились. Чтобы довершить курс примитивного, но необычайно действенного лечения, старик знаками показал капитану, что тот не должен раздеваться до тех пор, пока одежда на нем не высохнет.
Странная вещь, но офицер не чувствовал ни малейшего недомогания, наоборот, после страшного кризиса, едва не стоившего ему жизни, он пребывал в блаженном состоянии. Кристиана настолько измучила высокая температура, что холодное купание не только не оказалось опасным для его здоровья, но, напротив, благотворно подействовало на ослабленный организм и привело к значительному снижению температуры. Не секрет, что многие известные врачи и даже руководители целых школ применяют для излечения тифозной горячки холодные ванны и укутывают пациента мокрыми простынями. Не следует ли нам подивиться могучему инстинкту туземцев, опытным путем изобретших способ лечения, который применяют медики в цивилизованных странах?
Однако, хоть приступ малярии и был предотвращен чудесными усилиями туземного эскулапа, период полного выздоровления обещал быть долгим. Десять дней прожили наши друзья в примитивном лагере, но Кристиан все еще не мог долго находиться на ногах — его охватывала слабость, доходящая чуть ли не до обморока.
Все это время «лесные люди» ни на секунду не переставали заботиться о своих новых друзьях. Скромные, услужливые, наивные, словно дети, они умудрялись создать для них максимум удобств. Сакейи в изобилии снабжали наших путников рыбой, дичью, приносили дикие плоды и коренья, смеялись до слез, когда капитан и девушка пытались произнести несколько слов на местном наречии, и радовались, видя, как те отдают должное их кушаньям.
Спустя некоторое время хозяева и гости стали с грехом пополам понимать друг друга, а вскоре офицер почувствовал достаточно сил, чтобы снова идти в английскую колонию, и сообщил гостеприимным хозяевам о своем намерении отправиться в Перак.
Все двинулись в путь, и, безусловно, без помощи этих славных людей капитан и девушка недалеко бы ушли… С необычайной легкостью пробираясь сквозь непролазную чащу, сквозь непроходимые заросли колючего кустарника, дикари прокладывали дорогу для своих гостей. Более того, когда девушка не смогла больше передвигаться пешком, сакейи соорудили носилки и, устлав сиденье мягкой листвой, несли ее без толчков и тряски до следующей стоянки.
Но дни шли за днями, и, ориентируясь по солнцу, капитан постепенно убедился, что они движутся вовсе не по направлению к Пераку. Так как его познания в местном наречии значительно расширились, он обратился к старику, откликавшемуся на имя Ба-Итанн:
— Ты ведешь меня не в Перак.
Ба-Итанн к каждой своей фразе прибавлял восклицание: апа иту! (Ну и что с того!)
— Апа иту, йа, туан (да, господин).
— Так нельзя!
— Апа иту, все дороги ведут к туан-гобернор (к губернатору).
— Значит, ты выбрал самую длинную.
— Апа иту! (И что с того?) Разве тебе скучно с Ба-Итанном и сакейями?
— Нет, не скучно, но я хотел бы вернуться к белым.
— Апа иту! Сакейи любят тебя, они любят белую женщину. Зайди сперва в гости к сакейям, а потом Ба-Итанн проводит тебя к туану-губернатору в Перак.
Невозможно было переспорить старика, более своевольного, чем ребенок, то есть своевольного, как истинный дикарь.
— Видишь ли, Ба-Итанн, одежда моя истрепалась. Я в этих лохмотьях скоро не смогу на глаза людям показаться.
— Ба-Итанн даст тебе кайн-кайу , ты сошьешь себе одежду.
— А моя сестра, которую ты называешь Белая Птица?
— Белая Птица тоже наденет платье из кайн-кайу.
Волей-неволей пришлось зайти в то место, которое старик подразумевал под словом «деревня», представлявшее собой скопление соломенных хижин, крытых листьями, возле которых росли джагун (кукуруза), писанг (банановые деревья) и джарой (рис).
Это нескончаемое путешествие длилось почти три недели. Зато клан «лесных людей» принял у себя двух европейцев чуть ли не восторженно, что, конечно же, радовало путников, хоть и не могло восполнить утраченного времени. Надо было воспользоваться этой передышкой, тем более сакейи и мысли не допускали, что белые с радостью уклонились бы от их гостеприимства.
По прибытии капитан и его спутница обновили свой гардероб.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
Мастерски сделанное местным лекарем кровопускание принесло чудесные плоды в том смысле, что приступ, могущий оказаться роковым, не повторился; больному полегчало, кровь отлила от головы, и он пришел в себя.
Ободренный таким началом, туземец продолжал месить свои снадобья, затем присел перед своим пациентом в классической позе портных и мусульман, жестами уговаривая его принять штук шесть шариков размером с дикую вишню. Капитан, к которому вернулась ясность мысли, понял, что эта варварская медицина может его спасти, и решил попытать счастья. Он легко проглотил шарики, запив их водой, но содрогнулся от отвращения, таким горьким оказалось лекарство. Четверть часа спустя больной уже крепко спал.
Все это время сакейи не оставались без дела. Решительно, как и все кочевники, они выбрали место стоянки и разбили, по обычаям своего племени, лагерь весьма примитивный, состоящий из обыкновенных шалашей, покрытых листьями. Но этого было достаточно, чтобы предохранить себя от ночной росы. После чего одни отправились на охоту, вооружаясь стрелометательными трубками, а другие — разожгли костер и стали печь в золе обисы, съедобные клубни, которые «лесные люди» ели часто и с удовольствием, предпочитая их даже рису.
Анна испытывала доверие к туземцам, видя, какой заботой они окружают ее и Кристиана. Забыв о голоде, она думала теперь только о своем друге, спавшем крепче, чем можно было ожидать после подобного приступа. Вскоре молодой человек начал обильно потеть. И вот что характерно — от его пота, ручьями струившегося по всему телу, так сильно пахло болотом, что запах этот можно было различить на расстоянии пяти-шести метров.
Старик, по-прежнему сидя на корточках возле больного, принялся жевать жвачку, не спуская глаз с пациента. Время от времени он потирал руки, заливисто смеялся, сплевывал жвачку, брал новую и бормотал на местном наречии нечто, напоминающее заклинания.
Через четыре часа потовыделение еще усилилось, если такое только возможно, но болотное зловоние исчезло. Тогда старый сакейя подозвал двух дикарей, сделал им знак поднять белого и отнести его на берег реки. Они немедленно повиновались, трижды быстро окунули капитана в воду и бегом отнесли в уже готовый шалаш.
Очнувшись от такого неожиданного омовения, Кристиан вскрикнул, но это был крик радости — он почувствовал, что его муки кончились. Чтобы довершить курс примитивного, но необычайно действенного лечения, старик знаками показал капитану, что тот не должен раздеваться до тех пор, пока одежда на нем не высохнет.
Странная вещь, но офицер не чувствовал ни малейшего недомогания, наоборот, после страшного кризиса, едва не стоившего ему жизни, он пребывал в блаженном состоянии. Кристиана настолько измучила высокая температура, что холодное купание не только не оказалось опасным для его здоровья, но, напротив, благотворно подействовало на ослабленный организм и привело к значительному снижению температуры. Не секрет, что многие известные врачи и даже руководители целых школ применяют для излечения тифозной горячки холодные ванны и укутывают пациента мокрыми простынями. Не следует ли нам подивиться могучему инстинкту туземцев, опытным путем изобретших способ лечения, который применяют медики в цивилизованных странах?
Однако, хоть приступ малярии и был предотвращен чудесными усилиями туземного эскулапа, период полного выздоровления обещал быть долгим. Десять дней прожили наши друзья в примитивном лагере, но Кристиан все еще не мог долго находиться на ногах — его охватывала слабость, доходящая чуть ли не до обморока.
Все это время «лесные люди» ни на секунду не переставали заботиться о своих новых друзьях. Скромные, услужливые, наивные, словно дети, они умудрялись создать для них максимум удобств. Сакейи в изобилии снабжали наших путников рыбой, дичью, приносили дикие плоды и коренья, смеялись до слез, когда капитан и девушка пытались произнести несколько слов на местном наречии, и радовались, видя, как те отдают должное их кушаньям.
Спустя некоторое время хозяева и гости стали с грехом пополам понимать друг друга, а вскоре офицер почувствовал достаточно сил, чтобы снова идти в английскую колонию, и сообщил гостеприимным хозяевам о своем намерении отправиться в Перак.
Все двинулись в путь, и, безусловно, без помощи этих славных людей капитан и девушка недалеко бы ушли… С необычайной легкостью пробираясь сквозь непролазную чащу, сквозь непроходимые заросли колючего кустарника, дикари прокладывали дорогу для своих гостей. Более того, когда девушка не смогла больше передвигаться пешком, сакейи соорудили носилки и, устлав сиденье мягкой листвой, несли ее без толчков и тряски до следующей стоянки.
Но дни шли за днями, и, ориентируясь по солнцу, капитан постепенно убедился, что они движутся вовсе не по направлению к Пераку. Так как его познания в местном наречии значительно расширились, он обратился к старику, откликавшемуся на имя Ба-Итанн:
— Ты ведешь меня не в Перак.
Ба-Итанн к каждой своей фразе прибавлял восклицание: апа иту! (Ну и что с того!)
— Апа иту, йа, туан (да, господин).
— Так нельзя!
— Апа иту, все дороги ведут к туан-гобернор (к губернатору).
— Значит, ты выбрал самую длинную.
— Апа иту! (И что с того?) Разве тебе скучно с Ба-Итанном и сакейями?
— Нет, не скучно, но я хотел бы вернуться к белым.
— Апа иту! Сакейи любят тебя, они любят белую женщину. Зайди сперва в гости к сакейям, а потом Ба-Итанн проводит тебя к туану-губернатору в Перак.
Невозможно было переспорить старика, более своевольного, чем ребенок, то есть своевольного, как истинный дикарь.
— Видишь ли, Ба-Итанн, одежда моя истрепалась. Я в этих лохмотьях скоро не смогу на глаза людям показаться.
— Ба-Итанн даст тебе кайн-кайу , ты сошьешь себе одежду.
— А моя сестра, которую ты называешь Белая Птица?
— Белая Птица тоже наденет платье из кайн-кайу.
Волей-неволей пришлось зайти в то место, которое старик подразумевал под словом «деревня», представлявшее собой скопление соломенных хижин, крытых листьями, возле которых росли джагун (кукуруза), писанг (банановые деревья) и джарой (рис).
Это нескончаемое путешествие длилось почти три недели. Зато клан «лесных людей» принял у себя двух европейцев чуть ли не восторженно, что, конечно же, радовало путников, хоть и не могло восполнить утраченного времени. Надо было воспользоваться этой передышкой, тем более сакейи и мысли не допускали, что белые с радостью уклонились бы от их гостеприимства.
По прибытии капитан и его спутница обновили свой гардероб.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106