В такую дождливую и слякотную погоду Агелла постоянно оставляла на крюке с краю очага котелок с похлебкой. В похлебку так часто добавлялись все новые ингредиенты, что ее изначальный состав был прочно забыт. Женщина-кузнец передвинула крюк с котелком на середину очага, где пламя пожарче, а с краю, над углями, пристроила чайник.
Виора между тем устроила дочь на удобной скамье перед очагом. Прилечь Фелисса отказалась наотрез — так и сидела выпрямившись, готовая вскочить при малейшем признаке угрозы. Агелла посматривала на нее с жалостью. Вид у бедняжки был такой, словно она вот-вот обратится в бегство — правда, одной рукой она по-прежнему придерживала увесистую суму с инструментом Ивара, с которой так и не пожелала расстаться.
Улиас, уныло скрючившись в любимом кресле Агеллы, у самого огня, все время хрипло и сорвано пришептывал:
— Я не смог их остановить, не смог их остановить, не смог…
У Агеллы рука так и чесалась отвесить ему пару отрезвляющих пощечин. Хмурясь, она снова перевела взгляд на Фелиссу. Та целиком погрузилась в свои страдания, совершенно не замечая окружающего, — но вот в этом-то Агелла сомневалась. Мириаль милосердный, да ведь девочка сейчас нуждается в любви и поддержке своих родных, а не в таком вот бесхребетном, эгоистическом нытье! Нет, она не осуждает Улиаса за эти причитания. Нельзя винить человека в том, что он страдает, — но лучше бы он сейчас взял себя в руки и забыл о собственных горестях, чтобы не усугублять мучений дочери! Свою никчемность можно оплакать и потом, не прилюдно, в крайнем случае — с глазу на глаз с женой.
Слабак, осуждающе подумала Агелла. Я всегда подозревала, что Улиас — слабак и ничтожество. Но тут же она одернула себя: не смей так думать о нем! Он славный человек, а в свое время был и отменным мастером. Тогда его семья жила, не зная забот. Артрит, как видно, искалечил не только его руки, но и душу, и нельзя даже намеком показать Виоре, что я осуждаю Улиаса. Как она когда-то взвивалась, стоило мне сказать о нем хоть одно дурное слово! У нее всегда был крутой раздражительный нрав, хотя говорят, что более склонны к раздражительности рыжие, а рыжая как раз я. Помнится, она даже обвиняла меня в зависти — ведь я, мол, выбрала такое неженское ремесло, что ни один мужчина на меня не польстится. .
Погруженная в мрачные размышления, Агелла мимолетно усмехнулась, припомнив старшего конюха Фергиста — вдовца, с которым она частенько делила ложе; необременительная связь, приятная для обоих. Вот так-то, дорогая Виора, торжествующе подумала она — и спохватилась, со стыдом поняв, что отвлеклась. Проклятье, да она ничем не лучше Улиаса! Ей так больно думать о катастрофе, постигшей семью сестры, что она с радостью хватается за любую постороннюю мысль. А впрочем, она не одинока. Виора, ее муж и дочь, потрясенные, оцепеневшие, казалось, истратили остаток сил на то, чтобы добраться до безопасного места. Теперь, когда им ничто не угрожает, силы окончательно покинули их, а боль и ужас случившегося вернулись с новой силой. Проклятье, мысленно повторила Агелла, а я-то торчу рядом, точно парализованная, и даже не пытаюсь им помочь — а ведь они пришли ко мне за помощью. Что ж, пора действовать! Вот только чем поможешь людям, которые потеряли все? Женщина-кузнец горестно покачала головой. Я привыкла управляться с огнем и железом, подумала она. Как же мне управиться с этим! Агелла стремительно повернулась к сестре.
— Виора… — Она положила руку на плечо рыдающей женщины и, пошарив другой рукой в кармане, извлекла на свет внушительных размеров лоскут, который сегодня в кузне использовала для многих целей — в том числе и как носовой платок. Агелла сунула грязный лоскут сестре. — Ничего страшного, — беспомощно пробормотала она, — всего лишь чуточка сажи.
Она хотела еще добавить, что все будет хорошо, но мельком глянула на Фелиссу — и прикусила язык.
— Я позабочусь о вас, — сказала она вместо этого. — Здесь вы в безопасности.
Виора шумно высморкалась и глубоко вдохнула, начиная приходить в себя, а Агелла между тем скрылась в тесной кладовой. Она отыскала в шкафчике флягу вина — слабое, кислое, но все же вино, лучшее, что мог сделать Дживарн в этот неурожайный год. Поставив на поднос флягу и четыре кружки, Агелла вдруг припомнила, что среди ее родных не хватает одного человека. Куда, во имя всех демонов, подевался Ивар? Виора вроде бы намекала, что он жив — но в таком случае, неодобрительно подумала Агелла, ему следовало быть здесь, со своей женой. Качая головой, женщина вернулась в кухню и щедро плеснула вина во все кружки. Потом поставила стул поближе к огню и усадила Виору.
— А теперь, — сказала она мягко, протянув сестре кружку, — расскажи мне, что случилось. Виора жадно глотнула терпкого вина.
— Наемники Серимы… — В ее голосе звенела лютая ненависть. — По ее приказу они выгнали нас из дома. Нас, и наших соседей, и все Козье Подворье. А потом подожгли дома, чтобы мы не смогли вернуться. — Кружка задрожала в руке Виоры, голос сорвался на визг. — Я почти что с ними поладила! Мы ушли бы оттуда, целые и невредимые, но тут вернулся Ивар и сразу затеял драку…
Оцепенев от ужаса, Агелла выслушала рассказ о том, что произошло во дворе дома, и потом, как все семейство несколько часов скиталось по городу, чтобы скрыться от солдата, которого послал следить за ними Гальверон. Закончить рассказ Виора не успела — ее дочь вдруг пронзительно завыла:
— Нет-нет-нет-нет-не-е-ет!
Агелла тотчас вскочила, бросилась к ней, чтобы доброй оплеухой прекратить истерику, но сдержалась, сочувственно глянув на распухшее от побоев лицо Фелиссы. Вместо этого она вынула из рук молодой женщины кружку с вином, к которому та и не притронулась, а затем крепко схватила Фелиссу за плечи и как следует встряхнула.
— Прекрати! — повелительно рявкнула она. Фелисса, точно и не слыша ничего, принялась с воем раскачиваться из стороны в сторону, и движения ее становились все резче и лихорадочней. Тогда Агелла в отчаянии перешла на рык, которым она привыкла перекрывать рев пылающего горна:
— ФЕЛИССА! ПРЕКРАТИ!
На миг воцарилась тишина, в затем девушка принялась тихо скулить, но, с облегчением отметила Агелла, вой и безумное раскачивание прекратились.
— Оставь ее в покое! — завопила Виора с яростью, изумившей ее сестру. — Как ты смеешь… после всего, что она пережила!
Агеллу ужаснула дикая гримаса на лице сестры.
— После всего, что она пережила, ей нужна наша помощь. — Она говорила намеренно спокойно, но в душе так и вскипела. Мириаль всеблагой, и она смеет так говорить со мной после того, как я их приютила! Я рискнула своим положением в Пределах, подольстилась к этим треклятым гвардейцам — и вот она, благодарность!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126
Виора между тем устроила дочь на удобной скамье перед очагом. Прилечь Фелисса отказалась наотрез — так и сидела выпрямившись, готовая вскочить при малейшем признаке угрозы. Агелла посматривала на нее с жалостью. Вид у бедняжки был такой, словно она вот-вот обратится в бегство — правда, одной рукой она по-прежнему придерживала увесистую суму с инструментом Ивара, с которой так и не пожелала расстаться.
Улиас, уныло скрючившись в любимом кресле Агеллы, у самого огня, все время хрипло и сорвано пришептывал:
— Я не смог их остановить, не смог их остановить, не смог…
У Агеллы рука так и чесалась отвесить ему пару отрезвляющих пощечин. Хмурясь, она снова перевела взгляд на Фелиссу. Та целиком погрузилась в свои страдания, совершенно не замечая окружающего, — но вот в этом-то Агелла сомневалась. Мириаль милосердный, да ведь девочка сейчас нуждается в любви и поддержке своих родных, а не в таком вот бесхребетном, эгоистическом нытье! Нет, она не осуждает Улиаса за эти причитания. Нельзя винить человека в том, что он страдает, — но лучше бы он сейчас взял себя в руки и забыл о собственных горестях, чтобы не усугублять мучений дочери! Свою никчемность можно оплакать и потом, не прилюдно, в крайнем случае — с глазу на глаз с женой.
Слабак, осуждающе подумала Агелла. Я всегда подозревала, что Улиас — слабак и ничтожество. Но тут же она одернула себя: не смей так думать о нем! Он славный человек, а в свое время был и отменным мастером. Тогда его семья жила, не зная забот. Артрит, как видно, искалечил не только его руки, но и душу, и нельзя даже намеком показать Виоре, что я осуждаю Улиаса. Как она когда-то взвивалась, стоило мне сказать о нем хоть одно дурное слово! У нее всегда был крутой раздражительный нрав, хотя говорят, что более склонны к раздражительности рыжие, а рыжая как раз я. Помнится, она даже обвиняла меня в зависти — ведь я, мол, выбрала такое неженское ремесло, что ни один мужчина на меня не польстится. .
Погруженная в мрачные размышления, Агелла мимолетно усмехнулась, припомнив старшего конюха Фергиста — вдовца, с которым она частенько делила ложе; необременительная связь, приятная для обоих. Вот так-то, дорогая Виора, торжествующе подумала она — и спохватилась, со стыдом поняв, что отвлеклась. Проклятье, да она ничем не лучше Улиаса! Ей так больно думать о катастрофе, постигшей семью сестры, что она с радостью хватается за любую постороннюю мысль. А впрочем, она не одинока. Виора, ее муж и дочь, потрясенные, оцепеневшие, казалось, истратили остаток сил на то, чтобы добраться до безопасного места. Теперь, когда им ничто не угрожает, силы окончательно покинули их, а боль и ужас случившегося вернулись с новой силой. Проклятье, мысленно повторила Агелла, а я-то торчу рядом, точно парализованная, и даже не пытаюсь им помочь — а ведь они пришли ко мне за помощью. Что ж, пора действовать! Вот только чем поможешь людям, которые потеряли все? Женщина-кузнец горестно покачала головой. Я привыкла управляться с огнем и железом, подумала она. Как же мне управиться с этим! Агелла стремительно повернулась к сестре.
— Виора… — Она положила руку на плечо рыдающей женщины и, пошарив другой рукой в кармане, извлекла на свет внушительных размеров лоскут, который сегодня в кузне использовала для многих целей — в том числе и как носовой платок. Агелла сунула грязный лоскут сестре. — Ничего страшного, — беспомощно пробормотала она, — всего лишь чуточка сажи.
Она хотела еще добавить, что все будет хорошо, но мельком глянула на Фелиссу — и прикусила язык.
— Я позабочусь о вас, — сказала она вместо этого. — Здесь вы в безопасности.
Виора шумно высморкалась и глубоко вдохнула, начиная приходить в себя, а Агелла между тем скрылась в тесной кладовой. Она отыскала в шкафчике флягу вина — слабое, кислое, но все же вино, лучшее, что мог сделать Дживарн в этот неурожайный год. Поставив на поднос флягу и четыре кружки, Агелла вдруг припомнила, что среди ее родных не хватает одного человека. Куда, во имя всех демонов, подевался Ивар? Виора вроде бы намекала, что он жив — но в таком случае, неодобрительно подумала Агелла, ему следовало быть здесь, со своей женой. Качая головой, женщина вернулась в кухню и щедро плеснула вина во все кружки. Потом поставила стул поближе к огню и усадила Виору.
— А теперь, — сказала она мягко, протянув сестре кружку, — расскажи мне, что случилось. Виора жадно глотнула терпкого вина.
— Наемники Серимы… — В ее голосе звенела лютая ненависть. — По ее приказу они выгнали нас из дома. Нас, и наших соседей, и все Козье Подворье. А потом подожгли дома, чтобы мы не смогли вернуться. — Кружка задрожала в руке Виоры, голос сорвался на визг. — Я почти что с ними поладила! Мы ушли бы оттуда, целые и невредимые, но тут вернулся Ивар и сразу затеял драку…
Оцепенев от ужаса, Агелла выслушала рассказ о том, что произошло во дворе дома, и потом, как все семейство несколько часов скиталось по городу, чтобы скрыться от солдата, которого послал следить за ними Гальверон. Закончить рассказ Виора не успела — ее дочь вдруг пронзительно завыла:
— Нет-нет-нет-нет-не-е-ет!
Агелла тотчас вскочила, бросилась к ней, чтобы доброй оплеухой прекратить истерику, но сдержалась, сочувственно глянув на распухшее от побоев лицо Фелиссы. Вместо этого она вынула из рук молодой женщины кружку с вином, к которому та и не притронулась, а затем крепко схватила Фелиссу за плечи и как следует встряхнула.
— Прекрати! — повелительно рявкнула она. Фелисса, точно и не слыша ничего, принялась с воем раскачиваться из стороны в сторону, и движения ее становились все резче и лихорадочней. Тогда Агелла в отчаянии перешла на рык, которым она привыкла перекрывать рев пылающего горна:
— ФЕЛИССА! ПРЕКРАТИ!
На миг воцарилась тишина, в затем девушка принялась тихо скулить, но, с облегчением отметила Агелла, вой и безумное раскачивание прекратились.
— Оставь ее в покое! — завопила Виора с яростью, изумившей ее сестру. — Как ты смеешь… после всего, что она пережила!
Агеллу ужаснула дикая гримаса на лице сестры.
— После всего, что она пережила, ей нужна наша помощь. — Она говорила намеренно спокойно, но в душе так и вскипела. Мириаль всеблагой, и она смеет так говорить со мной после того, как я их приютила! Я рискнула своим положением в Пределах, подольстилась к этим треклятым гвардейцам — и вот она, благодарность!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126