В пять часов общество, собирающееся в кафе на улице Сан-Бернардо, расходится, и примерно к половине шестого, а то и раньше, каждый кулик уже сидит в своем болоте. Дон Пабло и дон Роке — у себя дома, дон Франсиско и его зять — в своих кабинетах, дон Тесифонте — за книгами, а сеньор Рамон приглядывает, как опускают металлические шторы его булочной, его золотых россыпей.
В кафе за столиком, стоящим чуть в стороне, остаются два человека, оба молча курят; одного из них зовут Вентура Агуадо, он изучает нотариальное дело.
— Дай-ка мне сигарету.
— Возьми, пожалуйста.
Мартин Марко закуривает.
— Зовут ее Пурита, прелесть, а не женщина, ласковая, как ребенок, изящная, как принцесса. Ох, и подлая жизнь!
Пура Бартоломе в это время сидит с богатым аферистом в ресторанчике на улице Кучильерос. Мартин вспоминает ее слова при последнем прощании.
— До свидания, Мартин! Ты же знаешь, по вечерам я в пансионе, можешь всегда позвонить мне. Но сегодня не звони, сегодня у меня встреча с одним другом.
— Что ж, ладно.
— До свидания, поцелуй меня.
— Прямо здесь?
— Ох, дурачок, люди подумают, что мы муж и жена.
Мартин Марко затянулся с истинно величественным видом. Потом глубоко вздохнул.
— В общем… Слушай, Вентура, одолжи мне два дуро, я сегодня не обедал.
— Чудак человек, разве можно так жить?
— Сам понимаю!
— И что же, никакой работы не находится?
— Почти никакой, были две статейки по заказу, двести песет, девять процентов вычетов.
— Ловок, нечего сказать! Ладно, бери, пока у меня у самого есть! Нынче мой папаша раскошелился. Бери пять, два — это все равно что ничего.
— Большое спасибо. Ты позволишь заплатить за тебя твоими деньгами?
Мартин Марко подзывает официанта.
— Сколько за два кофе?
— Три песеты.
— Получите, пожалуйста.
Официант засовывает руку в карман и дает сдачу — двадцать две песеты.
Мартин Марко и Вентура Агуадо — друзья, друзья давние, настоящие, когда-то, до войны, вместе учились на юридическом факультете.
— Пошли?
— Как хочешь. Здесь нам больше нечего делать.
— Эх, по правде сказать, мне и в любом другом месте нечего делать. Ты куда идешь?
— Сам не знаю, пойду прогуляюсь, чтобы убить время.
Мартин Марко улыбнулся.
— Подожди-ка, я проглочу щепотку соды. При расстроенном пищеварении нет лучшего средства.
Хулиан Суарес Соброн, он же Заднюшка, пятидесяти трех лет, место рождения Вехадео, провинция Овиедо, и Хосе Хименес Фигерас, он же Сучок, пятидесяти шести лет, место рождения Пуэрто де Санта Мария, провинция Кадис, сидят в подвале Главного управления общественного порядка, дожидаются, пока их поведут в тюрьму.
— Ай, Пепе, хорошо бы сейчас выпить чашечку кофе!
— Да, и тройную порцию коньячку. Попроси, может, тебе дадут.
Сеньор Суарес нервничает больше, чем Пепе Сучок; этот Хименес Фигерас, сразу видно, более привычен к таким передрягам.
— Слушай, а почему нас здесь держат?
— Почем я знаю? Ты, я надеюсь, не обольстил какую-нибудь добродетельную девицу и не бросил ее с деточкой?
— Ах, Пепе, какое у тебя хладнокровие!
— Просто я знаю, малыш, что тут ничем не поможешь.
— Да, конечно, это верно. Больше всего меня огорчает, что я не мог предупредить мамочку.
— Ты опять?
— Нет-нет, не буду.
Обоих друзей задержали накануне вечером в баре на улице Вентуры де ла Веги. Полицейские, идя за ними следом, вошли в бар, огляделись и — хлоп! — пулей кинулись прямо к ним. Вот собаки, опытные, видно!
— Следуйте за нами!
— Ай! Почему вы меня хватаете? Я честный человек, я никого не трогаю, у меня все документы в порядке.
— Очень хорошо. Все это вы объясните, когда вас спросят. Выкиньте этот цветок.
— Ай! Почему? Мне вовсе незачем следовать за вами, я ничего плохого не делаю.
— Пожалуйста, не скандальте. Взгляните сюда. Сеньор Суарес взглянул. Из кармана у полицейского торчали серебристые браслеты наручников.
Пепе Сучок поднялся.
— Пойдем с этими господами, Хулиан, там все выяснится.
— Пойдем, конечно, но только какие манеры!
В управлении на них не пришлось заполнять карточки, они уже там значились. Записали только дату задержания да два-три слова, которых им не удалось прочесть.
— Почему нас арестовали?
— Вы не знаете?
— Нет, ничего не знаю. Откуда мне знать?
— Погодите, узнаете.
— Скажите, я не могу известить, что меня арестовали?
— Завтра, завтра известите.
— У меня, видите ли, мамочка старушка, она, бедная, будет очень беспокоиться.
— Ваша мать?
— Да, ей уже семьдесят шесть лет.
— Ничего не могу сделать. И сказать вам тоже ничего не могу. Завтра все выяснится.
В камере, куда их привели, огромном квадратном помещении с низким потолком, при скудном свете пятнадцатисвечовой лампочки в проволочной сетке сперва ничего нельзя было разглядеть. Немного погодя, когда глаза стали привыкать, сеньор Суарес и Пепе Сучок начали постепенно узнавать знакомые лица — злосчастных педерастов, карманников, алкоголиков, профессиональных шулеров, всяких людишек, которые привычны к каверзам судьбы и всегда ходят с потупленной головой.
— Ай, Пепе, хорошо бы сейчас выпить чашечку кофе!
Пахло в камере очень противно — прогорклый, резкий запах, от которого свербило в носу.
— О, сегодня ты рано. Где был?
_Как всегда, выпил чашечку кофе с друзьями.
Донья Виси целует мужа в плешь.
— Если б ты знал, как я рада, когда ты приходишь пораньше!
— Скажи пожалуйста! Старый что малый.
Донья Виси улыбается, бедная донья Виси всегда улыбается.
— Знаешь, кто придет сегодня вечером?
— Еще бы, какая-нибудь сплетница.
Донья Виси никогда не обижается.
— Нет, моя приятельница Монсеррат.
— Великое счастье!
— Она очень добрая женщина!
— Она сообщила тебе еще о каком-нибудь чуде этого обманщика из Бильбао?
— Замолчи, что за еретические слова! И почему тебе так нравится говорить гадости — ведь ты думаешь иначе.
— Да уж нравится.
Дон Роке с каждым днем все больше проникается убеждением, что его жена глупа.
— Ты посидишь с нами?
— Нет.
— Ох упрямец!
Раздается звонок у двери, и в квартиру входит приятельница доньи Виси, как раз в ту минуту, когда попугай на третьем этаже изрыгает ругательства.
— Слушай, Роке, это просто невыносимо. Если их попугай не научится вести себя прилично, я донесу в полицию.
— Ну что ты болтаешь! Ты представляешь себе, какая потеха будет в комиссариате, когда ты явишься туда с доносом на попугая?
Прислуга ведет донью Монсеррат в гостиную.
— Я сейчас скажу хозяйке, присаживайтесь.
Донья Виси помчалась приветствовать подругу, а дон Роке, немного поглядев из-за занавесок на улицу, сел у жаровни и вытащил колоду карт.
— Если трефовый валет выйдет раньше, чем пятерка, — хороший знак. Если туз — это ни к чему, я уже не мальчишка.
У дона Роке свои приемы гадания на картах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59