Я понимаю, что это смешно, но я должен сделать это. Я растерян. Я не чувствую божественного. Я должен пережить все это, чтобы найти ответы и обрести мир.
Пусть этот змей будет змеем Бога, когда змей полетит, Он поднимет в небо и мою душу!
Отец научил меня очень многому, но вот делать змеев я учился по книге. Я обнаружил ее в Египте, в одной из библиотек, которую мы пытались отреставрировать, мне тогда было меньше лет, чем Далиле сейчас. Я помню, как у меня разбежались глаза: передо мной был целый калейдоскоп цветов, книги корешок к корешку. Конечно, мне захотелось ту, что лежала на самой верхней полке, и я не мог до нее дотянуться. Гесса встала на цыпочки и достала ее. Сидя за маленьким столиком, мы вместе читали книгу, и сестра была довольна, что книга пробудила мое воображение. Всякий раз, когда я берусь за изготовление змея, я вспоминаю тот момент невинной радости и трепетного восторга от того, что я могу создать.
– Так и думала, что найду тебя здесь, – слышу я голос.
Это Пенни врывается в мое убежище. В левой руке у нее телефон, правая рука забинтована.
Она нашла меня в часовне святой Марии Магдалины, «места для покаяний» Нимфенбурга, идеально подходящего для уединения и молитвы. Мои тети и кузины почти не пользуются этим гротом, поэтому его не перестраивали. Снаружи кажется, что часовня почти развалилась, но внутри все прекрасно отделано и чисто.
– Ты мне не поможешь? – спрашивает Пенни.
– Честно говоря, я занят, но с удовольствием помогу тебе, если ты можешь чуточку подождать, – отвечаю я.
Она не понимает, усаживается на скамью рядом со мной и начинает говорить:
– Ты делаешь змея, потрясающе, но ты мне нужен прямо сейчас.
– Я пришел сюда потому, что мне нужно тихое место, – начинаю объяснять я, но останавливаюсь: у нее такой несчастный вид. Видимо, она действительно нуждается в моей помощи, причем дело очень важное и срочное. Я откладываю своего черного змея.
– Позвони Пандоре, – просит она.
Она хочет, чтобы я позвонил от ее имени и убедил тетю, что именно Пенни следует дать особое поручение, а не возлюбленной моего брата Нгози Оливии. Это вдвойне неправильно. Во-первых, я уже рекомендовал Пенни Пандоре. Во-вторых, я не имею права судить о заслугах Пенни по сравнению с Оливией. Внутренний мир для меня остается загадкой, а если меня спросят, чей домен мне нравится больше, я без колебаний отвечу – домен Томи.
– Мне плевать, что ты уже звонил ей, – говорит она. – Позвони еще раз.
– И что из этого выйдет?
– Она послушает тебя, Хаджи. Возможно, я ей не нравлюсь, зато к тебе она очень хорошо относится. На это я и рассчитываю.
– Но что еще я могу ей сказать, кроме того, что уже говорил?
– Скажи ей, что Оливия еще не доросла до такого уровня ответственности.
– Откуда мне это знать?
– Потому что она тебя оскорбляла. Она насмехалась над твоей верой. Даже не знаю, она порвала твоего змея – как тебе?
– Ты хочешь, чтобы я что-нибудь наврал?
– Да, наври что-нибудь. Что-нибудь правдоподобное.
Я вздыхаю и смотрю в потолок. На меня с потолка смотрит фреска, изображающая Марию Магдалину.
– Что? Ты не хочешь мне помочь?
– Нет, если при этом требуется врать.
– Но я же не прошу, чтобы ты делал это все время. Просто один разок слегка искази правду, чтобы оказать мне услугу. Просто сделай мне любезность, мне это очень нужно.
– Пенни, ты бьешь в барабан.
Она не знает, что я имею в виду, приходится объяснить.
«Жил да был один юноша, который обожал бить в барабан. Он с радостью лупил в него целый день, не важно, что все окружающие при этом страдали. И что только ни делали его родители, он не желал остановиться. И тогда они обратились к ученому человеку – из тех, кого мы называем суфиями.
Первый суфий пытался урезонить юношу, он говорил, что тот может потерять слух от постоянного барабанного боя. Второй утверждал, что барабан – священный инструмент, на нем следует играть только в особые дни. А третий раздал всем затычки для ушей. Четвертый пытался отвлечь мальчика книгами. Пятый предлагал обучить родителей и соседей жить в этом шуме. Шестой научил юношу медитировать и внушал ему, что барабан лишь плод его воображения. Но ни один из этих людей не был суфием на самом деле, ни одно из предложенных средств не помогло.
И наконец, появился настоящий суфий. Он обдумал сложившуюся ситуацию, сел рядом с мальчиком и вручил ему молоток и долото.
– Как ты думаешь, что находится внутри барабана? – спросил он».
Пенни пристально смотрит на меня и молчит. Покашливает. Хмурится.
– Ты хочешь сказать, что мою проблему легко разрешить?
– Конечно.
– Тогда скажи, – шепчет она.
– Перестань беспокоиться об этом, – говорю я. Она дергает головой, словно я предлагаю нечто чрезмерно трудное.
– Перестань беспокоиться, – повторяю я. – Пусть все идет своим чередом. Не все в нашей жизни сбывается. Лучше постарайся найти другую мечту, раз уж старая подвела.
– Это твой совет? – спрашивает она.
– Возможно, Бог уготовил для тебя нечто иное. Ты станешь ему сопротивляться или примешь с радостью?
– Ты ненавидишь меня? – снова спрашивает она. – Может, в этом все дело?
– Я ни к кому не испытываю ненависти.
– Когда ты смотришь на меня, кого ты видишь перед собой?
Я не знаю, что ответить, и тогда она выплескивает на меня все свои достижения в этой жизни, огромный список своих достоинств, как истинных, так и выдуманных. Несмотря на все это, она самая несчастная девочка на свете. Из всего услышанного я понимаю, что она может совершать добрые поступки, только если кто-то это видит. Мне становится жаль ее, и я пытаюсь взять ее за руку, но она слишком возбуждена и вырывает руку.
– Может деньги? – кричит она. – У меня совсем ничего не осталось, но клянусь, для тебя я что-нибудь добуду.
– Мне не нужны твои деньги.
– Ах так, тогда я знаю, что тебе нужно!
Она скидывает свой блейзер и отбрасывает в сторону. Сняв галстук, она хватается за блузку. Я пытаюсь остановить ее, но она не слушает меня, тогда я закрываю глаза. Она снова и снова повторяет, что знает, чего я хочу. Она говорит все громче и громче, она неистово предлагает мне секс, не испытывая ни малейшего желания.
– Я не желаю участвовать в твоем унижении, – заявляю я и ухожу.
Я слышу, как она в ярости опрокидывает скамейки. Слышу, как откалываются от них щепки. Она плачет. Это не рыдания, а прерывистое, придушенное всхлипывание. Мы ничем не можем помочь друг другу. Я жду, когда у нее пройдет вспышка ярости, и она успокоится. Когда она выходит из часовни, к моему счастью, она снова одета.
– Ты слишком верующий, – говорит она.
Повязка у нее на руке ослабла, и ей приходится затягивать ее зубами.
– Как хорошо быть верующим и воспитанным, когда я теряю все, что у меня было.
Она уходит, а я снова возвращаюсь в часовню, мой змей превратился в лохмотья, она затоптала его так, что теперь не починить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76