Видное место среди этих профессоров занимал писатель и ученый Роже Бастид.
С помощью своих бразильских единомышленников они начали активно помогать силам французского сопротивления – «Свободной Франции», де Голлю и маки. Их деятельность не встречала одобрения со стороны правящих кругов, которые проводили политику сближения с третьим рейхом; ходили слухи, что Бразилия примкнет к антикоминтерновскому пакту; глава правительства в отсутствие своего министра иностранных дел вёл переговоры с германским послом, обсуждая пути укрепления идеологических и экономических связей, которые могли бы послужить основой для подписания договора. Несмотря на всё это, французские эмигранты, используя противоречия в кабинете министров и традиционную любовь бразильцев к Франции и французской культуре, сумели развернуть активную деятельность – она не была официально разрешена правительством, но и не подверглась прямому запрету. Полиция не спускала с французов глаз, однако до поры до времени не трогала их. Виднейшие представители политических, военных и литературных кругов – уже упомянутый министр иностранных дел Освалдо де Аранья, генерал Лейтан де Карвальо и, по слухам, даже дочь диктатора Алзира Варгас – всеми силами противились сближению с Гитлером и помогали немногочисленной, но энергичной группе патриотов, которые, живя вдали от своей покорённой родины, сражались за её свободу.
Ближе всех к ним стояли академики Эвандро Нунес дос Сантос, Алсеу де Аморозо Лима, Афранио Портела, Фигейредо Жуниор, поэты Мурило Мендес и Аугусто Фредерико Шмидт, артисты Прокопио Феррейра и Мария-Жоан, писатели Алваро Машадо и редактор литературного журнала «Дон Казмурро» Брисио де Абреу, проживший в Париже больше десяти лет.
Эти и другие антифашисты собрались у Эвандро по случаю приезда в Рио Роже Бастида – он намеревался читать лекции в столичном университете и завести новые знакомства. Двух ученых связывала крепкая дружба, основанная на взаимном восхищении. Эвандро собрал у себя друзей, чтобы сообща обсудить, как лучше помочь голлистским организациям и партизанам. Гостей принимала вместе с братом юная хозяйка дома Изабел, которая не в силах была скрыть гордость: ведь крестил её не кто иной, как Антонио Бруно.
Среди принятых решений одно заслуживает особого внимания, поскольку сулило несомненную выгоду и общественный резонанс. Мария-Жоан предложила возобновить спектакль по пьесе Бруно «Мери-Джон», премьера которого состоялась в 1922 году в театре Леополдо Фроэса. Сбор поступит в пользу «Свободной Франции», Единственное представление состоится в понедельник, когда все театры закрыты, и будет посвящено двадцатилетнему юбилею сценической деятельности Марии-Жоан, Предложение было принято с восторгом. Общее руководство и рекламу взяла на себя редакция «Дона Казмурро»; Алваро Морейра согласился обновить мизансцены, а Санта-Роза – декорации; Фигейредо Жуниор сочинит текст программы, Прокопио сыграет роль мнимой голливудской кинозвезды, – роль, которую в первой постановке исполнял сам Леополдо Фроэс. Кроме того, всем – и в первую очередь дамам – надлежит заняться распространением билетов по самой высокой цене.
Вечер удался: стол был роскошен, вина – высшего качества, собеседники блистали остроумием, Педро и Изабел радовали гостей по-детски непринужденным весельем. После серьезных разговоров приглашенные разбрелись по саду, наслаждаясь в раскаленной декабрьской ночи прохладным дуновением бриза. Местре Афранио, дона Розаринья и Мария-Жоан уселись на скамье под жакейрой.
– Как ты хорошо придумала, Мария-Жоан. – Дона Розаринья нежно гладит руку актрисы.
– Я очень многому научилась от Бруно. И любви к Франции – тоже. Ну а потом мне самой давно хотелось снова сыграть роль в пьесе, которую он написал специально для меня. Сегодня она может показаться наивной, но ведь стихи по-прежнему великолепны, правда? Вся беда в том, что я играла Мери-Джон, когда мне ещё не было двадцати, а сейчас мне скоро тридцать девять…
– Перестань. Больше тридцати тебе не дашь… – галантно замечает местре Афранио, и он недалек от истины.
– Я подумывала, не пригласить ли на эту роль кого-нибудь помоложе; но, признаюсь вам, мне ужасно, просто ужасно хочется сыграть её самой, заново прожить те дни. Мери-Джон – это я в девятнадцать лет. Вот только сойду ли я за девятнадцатилетнюю?
– Запросто! – отвечает дона Розаринья. – Я бы не стала тебя обманывать, если бы ты рисковала оказаться в смешном положении. Чуть больше грима, чем обычно, – и всё… – Она дружила с актрисой ещё со времён первой постановки «Мери-Джон».
Местре Афранио меняет тему разговора.
– Ну-с, как поживают наши избиратели? Как они отнеслись к tournaets de'histoire?
Под деревьями звенит смех Марии-Жоан.
– Ничего смешней в жизни своей не видела! Я добыла для этого генерала четыре голоса, не считая Пайву, а теперь всё надо порушить и повернуть в обратную сторону! Вы не представляете, как вытянулись лица у моих поклонников!..
– А как ты им объясняла свои хлопоты за генерала?
– Очень просто: голос крови – я двоюродная сестра и ближайшая подруга его жены.
– А задний ход?
– Пришлось сочинить целую историю, от которой поклонничков бросило в дрожь. Я чуть не плакала от возмущения, когда живописала гнусное поведение генерала. Он якобы собирался презреть узы брака, оставить на поругание семейный очаг и дружбу, заманить к себе и овладеть мною на супружеском ложе. Эта сцена сделала бы честь лучшему итальянскому драматургу: генерал пытается меня изнасиловать – я героически отбиваюсь. Еле-еле высвободившись, вся в синяках, запахивая разорванное платье, я убегаю, а генерал вслед кроет меня последними словами. Сцена имела потрясающий успех: у поклонников волосы встали дыбом. Все знают, что я ни разу в жизни не согласилась переспать с мужем подруги, какой бы он ни был.
Афранио Портела поднимает голову и ни с того ни с сего начинает любоваться звездным небом. Уж кто-кто, а он осведомлён о немногих, но суровых принципах Марии-Жоан. Однажды, через много лет после окончания её романа с Бруно, Афранио предложил взамен свою кандидатуру, по актриса поцеловала его и сказала как отрезала:
– Это невозможно, милый мой. Ты ведь знаешь, как я тебя люблю, но мы подруги с Розариньей. Это невозможно. И не настаивай, а то я вконец огорчусь.
…Налетевший с моря ветерок перебирает волосы великой актрисы.
– Поклоннички возмутились. Кто станет голосовать за такое чудовище? Бедный Морейра… Чем вдруг стал плох этот генерал?
– Он ничем не плох. Он генерал.
Приближается Фигейредо. В глазах у него алчный огонек.
– Мария, мы тут посоветовались с Алвиньо (имеется в виду Алваро Морейра), кое-что придумали насчет спектакля…
Мария-Жоан встает и протягивает руку драматургу, который перевел пьесу Ибсена только для того, чтобы она сыграла Гедду Габлер:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
С помощью своих бразильских единомышленников они начали активно помогать силам французского сопротивления – «Свободной Франции», де Голлю и маки. Их деятельность не встречала одобрения со стороны правящих кругов, которые проводили политику сближения с третьим рейхом; ходили слухи, что Бразилия примкнет к антикоминтерновскому пакту; глава правительства в отсутствие своего министра иностранных дел вёл переговоры с германским послом, обсуждая пути укрепления идеологических и экономических связей, которые могли бы послужить основой для подписания договора. Несмотря на всё это, французские эмигранты, используя противоречия в кабинете министров и традиционную любовь бразильцев к Франции и французской культуре, сумели развернуть активную деятельность – она не была официально разрешена правительством, но и не подверглась прямому запрету. Полиция не спускала с французов глаз, однако до поры до времени не трогала их. Виднейшие представители политических, военных и литературных кругов – уже упомянутый министр иностранных дел Освалдо де Аранья, генерал Лейтан де Карвальо и, по слухам, даже дочь диктатора Алзира Варгас – всеми силами противились сближению с Гитлером и помогали немногочисленной, но энергичной группе патриотов, которые, живя вдали от своей покорённой родины, сражались за её свободу.
Ближе всех к ним стояли академики Эвандро Нунес дос Сантос, Алсеу де Аморозо Лима, Афранио Портела, Фигейредо Жуниор, поэты Мурило Мендес и Аугусто Фредерико Шмидт, артисты Прокопио Феррейра и Мария-Жоан, писатели Алваро Машадо и редактор литературного журнала «Дон Казмурро» Брисио де Абреу, проживший в Париже больше десяти лет.
Эти и другие антифашисты собрались у Эвандро по случаю приезда в Рио Роже Бастида – он намеревался читать лекции в столичном университете и завести новые знакомства. Двух ученых связывала крепкая дружба, основанная на взаимном восхищении. Эвандро собрал у себя друзей, чтобы сообща обсудить, как лучше помочь голлистским организациям и партизанам. Гостей принимала вместе с братом юная хозяйка дома Изабел, которая не в силах была скрыть гордость: ведь крестил её не кто иной, как Антонио Бруно.
Среди принятых решений одно заслуживает особого внимания, поскольку сулило несомненную выгоду и общественный резонанс. Мария-Жоан предложила возобновить спектакль по пьесе Бруно «Мери-Джон», премьера которого состоялась в 1922 году в театре Леополдо Фроэса. Сбор поступит в пользу «Свободной Франции», Единственное представление состоится в понедельник, когда все театры закрыты, и будет посвящено двадцатилетнему юбилею сценической деятельности Марии-Жоан, Предложение было принято с восторгом. Общее руководство и рекламу взяла на себя редакция «Дона Казмурро»; Алваро Морейра согласился обновить мизансцены, а Санта-Роза – декорации; Фигейредо Жуниор сочинит текст программы, Прокопио сыграет роль мнимой голливудской кинозвезды, – роль, которую в первой постановке исполнял сам Леополдо Фроэс. Кроме того, всем – и в первую очередь дамам – надлежит заняться распространением билетов по самой высокой цене.
Вечер удался: стол был роскошен, вина – высшего качества, собеседники блистали остроумием, Педро и Изабел радовали гостей по-детски непринужденным весельем. После серьезных разговоров приглашенные разбрелись по саду, наслаждаясь в раскаленной декабрьской ночи прохладным дуновением бриза. Местре Афранио, дона Розаринья и Мария-Жоан уселись на скамье под жакейрой.
– Как ты хорошо придумала, Мария-Жоан. – Дона Розаринья нежно гладит руку актрисы.
– Я очень многому научилась от Бруно. И любви к Франции – тоже. Ну а потом мне самой давно хотелось снова сыграть роль в пьесе, которую он написал специально для меня. Сегодня она может показаться наивной, но ведь стихи по-прежнему великолепны, правда? Вся беда в том, что я играла Мери-Джон, когда мне ещё не было двадцати, а сейчас мне скоро тридцать девять…
– Перестань. Больше тридцати тебе не дашь… – галантно замечает местре Афранио, и он недалек от истины.
– Я подумывала, не пригласить ли на эту роль кого-нибудь помоложе; но, признаюсь вам, мне ужасно, просто ужасно хочется сыграть её самой, заново прожить те дни. Мери-Джон – это я в девятнадцать лет. Вот только сойду ли я за девятнадцатилетнюю?
– Запросто! – отвечает дона Розаринья. – Я бы не стала тебя обманывать, если бы ты рисковала оказаться в смешном положении. Чуть больше грима, чем обычно, – и всё… – Она дружила с актрисой ещё со времён первой постановки «Мери-Джон».
Местре Афранио меняет тему разговора.
– Ну-с, как поживают наши избиратели? Как они отнеслись к tournaets de'histoire?
Под деревьями звенит смех Марии-Жоан.
– Ничего смешней в жизни своей не видела! Я добыла для этого генерала четыре голоса, не считая Пайву, а теперь всё надо порушить и повернуть в обратную сторону! Вы не представляете, как вытянулись лица у моих поклонников!..
– А как ты им объясняла свои хлопоты за генерала?
– Очень просто: голос крови – я двоюродная сестра и ближайшая подруга его жены.
– А задний ход?
– Пришлось сочинить целую историю, от которой поклонничков бросило в дрожь. Я чуть не плакала от возмущения, когда живописала гнусное поведение генерала. Он якобы собирался презреть узы брака, оставить на поругание семейный очаг и дружбу, заманить к себе и овладеть мною на супружеском ложе. Эта сцена сделала бы честь лучшему итальянскому драматургу: генерал пытается меня изнасиловать – я героически отбиваюсь. Еле-еле высвободившись, вся в синяках, запахивая разорванное платье, я убегаю, а генерал вслед кроет меня последними словами. Сцена имела потрясающий успех: у поклонников волосы встали дыбом. Все знают, что я ни разу в жизни не согласилась переспать с мужем подруги, какой бы он ни был.
Афранио Портела поднимает голову и ни с того ни с сего начинает любоваться звездным небом. Уж кто-кто, а он осведомлён о немногих, но суровых принципах Марии-Жоан. Однажды, через много лет после окончания её романа с Бруно, Афранио предложил взамен свою кандидатуру, по актриса поцеловала его и сказала как отрезала:
– Это невозможно, милый мой. Ты ведь знаешь, как я тебя люблю, но мы подруги с Розариньей. Это невозможно. И не настаивай, а то я вконец огорчусь.
…Налетевший с моря ветерок перебирает волосы великой актрисы.
– Поклоннички возмутились. Кто станет голосовать за такое чудовище? Бедный Морейра… Чем вдруг стал плох этот генерал?
– Он ничем не плох. Он генерал.
Приближается Фигейредо. В глазах у него алчный огонек.
– Мария, мы тут посоветовались с Алвиньо (имеется в виду Алваро Морейра), кое-что придумали насчет спектакля…
Мария-Жоан встает и протягивает руку драматургу, который перевел пьесу Ибсена только для того, чтобы она сыграла Гедду Габлер:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66