.. самозванца... там есть семья! Отец не собирался привозить его к нам!
– Потише! – попросила Амелия. – Если ты будешь орать, как осел, все услышат! А что думает по этому поводу Элизабет?
– А ничего! У нее такой вид, будто все так и должно быть. Я припозднился вчера вечером, все уже сидели за столом. Посмотрела бы ты! Можно подумать, этот парень всегда там сидел. Но самое ужасное... он похож на отца... даже больше, чем я.
И гнев, и горечь, и рыдания – всего было понемножку в голосе Адама.
– Ты... не можешь понять... что я почувствовал, когда-когда увидел... его... этого парня за столом... Он сидел как будто у себя дома! И смотрел на меня... этот вор!.. как будто смеялся надо мной. Я... я не мог этого вынести...
Амелия села рядом с другом, вынула из кармана фартучка не очень чистый носовой платочек и принялась вытирать ему слезы. Горе Адама тронуло ее. Впервые она видела, как он плачет, и в ее сердечке взошли ростки злобы на Гийома.
– И что ты сделал?
– Я... я вышел из-за стола и... закрылся в своей комнате.
– И никто к тебе не пришел?
– Да нет, отец подходил, но я ему даже не ответил. Потом... постучала Элизабет. Я попросил, чтобы меня оставили в покое...
– А как же тебе удалось убежать? Тебя кто-нибудь видел?
– Дело было ночью. Я привязал простыни к окну и спустился.
– И прибежал сюда?
– Ну, конечно. Я же сказал: я хотел тебя видеть...
– А почему ты не побежал прямиком в Эскарбосвиль? Разве Жюльен де Ронделер больше не твой лучший друг?
– Да нет, конечно же, лучший. И искать меня в первую очередь будут там. Да еще этот аббат. От него ничего не спрячешь, да и Жюльен пальцем не пошевельнет без его одобрения. Они быстренько отправили бы меня обратно домой. А я не хочу...
Амелия растерялась. Ее поразила суровая решимость обычно спокойного и любезного мальчика. Ей даже показалось, что за одну ночь Адам повзрослел на несколько лет. Но он же совершает величайшую глупость! А не попробовать ли ей его уговорить?
– И куда ты собрался?
– Я долго думал об этом ночью, складывая вещи. Лучше всего отправиться к крестной. Она меня очень любит и, мне кажется, поймет, почему я сбежал.
– Тетя Флора? – удивленно воскликнула девочка. – Что за мысль! Ты же знаешь, что в это время ее никогда не бывает в Бекетьере.
– Конечно. Она сейчас в замке неподалеку от Парижа. Только не знаю точно, где. Это еще одна причина, по которой я пришел к тебе: ты должна дать мне ее адрес.
– Ты никогда ей не писал?
– Писал, но отдавал письма отцу, и он отправлял мое вместе со своим.
Амелия чувствовала себя не в своей тарелке. Ей очень хотелось помочь Адаму, но девочка спрашивала себя, не потерял ли он с горя рассудок. Она напомнила другу, что Париж далеко, несколько суток езды на дилижансе, что, в конце концов, на дорогу необходимы деньги.
– Деньги есть. Я захватил все свои сбережения.
Адам вытащил из кармана шелковый зеленый кошелечек с пятью луидорами. Чтобы дети знали цену деньгам, Гийом на каждый день рождения, начиная с семи лет, торжественно вручал им по луидору, сопровождая подарок небольшой наставительной речью.
Глаза Амелии широко открылись от изумления. У Варанвилей дети не получали столь щедрых подарков, хотя Розе удалось во время Революции сохранить часть состояния. Исключение составлял старший сын Александр. У девочек изредка водились мелкие деньги, но в основном в качестве подарков они получали безделушки или неброские украшения. Девочка восхищенно и без всякой зависти разглядывала богатство кошелька, при этом она еще больше встревожилась:
– Ни в коем случае никому его не показывай, а то украдут. Мама говорит, что разбойников становится все больше.– Не беспокойся, я буду внимательным. А ты, пожалуйста, раздобудь хоть какие-нибудь сведения, как мне найти крестную. И... принеси, если сможешь, что-нибудь поесть. Мне кажется, я никогда не был так голоден.
– Еще бы, ты даже не поужинал как следует. Пойду попытаюсь принести тебе поесть. Главное – сиди тихо, не высовывайся.
Уже стоя на пороге, Амелия повернулась.
– У меня такое впечатление, что ты собрался в дальнюю дорогу ни за чем. Тетя Флора тебя, конечно, любит, но ведь есть еще ее муж, а он – друг твоего отца... Он все равно отошлет тебя обратно домой.
– Не думаю. Крестная вертит месье де Бугенвилем, как хочет. Я ей объясню, что мечтаю поступить в высшую школу, как твой брат, и стать ученым. Уверен, она поможет. А потом, когда я буду много знать, я уеду в далекую страну...
– И мы никогда не увидимся? – Девочка была готова разреветься. – И тебе все равно?!
Адам быстро поднялся и обнял ее:
– Да нет, глупышка! Мне тоже тяжело расставаться с тобой. Когда я вырасту, мы поженимся, и ты поедешь со мной.
Амелия успокоилась, поцеловала Адама, выскользнула из старой голубятни и направилась к дому. Добыть еду для Адама было не сложно. Погреб, где хранились фрукты и молоко, никогда не запирался. Не составляло труда и раздобыть на кухне кусок хлеба. Можно было либо удостовериться, что рядом никого нет, либо притвориться голодной.
Амелии сопутствовала удача. На кухне никого не оказалось. Не задумываясь, где может быть Мари Гоэль, девочка отрезала здоровенный ломоть хлеба, немного поколебалась, глядя на полки, где кухарка хранила варенье – оно было гордостью Мари и ее величайшим секретом. А что, если она считает горшочки? Но их было так много, и Амелия решила, что если их чуть-чуть сдвинуть, то кухарка ничего и не заметит. А Адам так любит варенье! Из-за друга можно рискнуть. Это будет ему прощальным подарком, хотя слово «прощание» не очень нравилось девочке.
В погребе Амелия сложила в корзинку все, что стащила на кухне, добавила два больших яблока и две зимние груши. В молочной ей удалось раздобыть небольшую головку сыра и крынку с молоком. С учащенно бьющимся сердцем – ей все-таки было страшно – она отнесла свою добычу обитателю голубятни. При этом она не встретила ни единой живой души и успокоилась, девочке даже показалось, что она совершила богоугодное деяние.
Адам накинулся на еду, как голодный волк. Амелия молча смотрела, как он ест, затем, когда он добрался до яблока, спросила:
– А как ты собираешься попасть на дилижанс? До Валони далеко...
– Я все продумал. Конечно, далеко, а вот Сен-Пьер-Эглиз всего в каких-то двух лье отсюда, и дорога туда легкая. Сегодня днем я буду отдыхать, в путь отправлюсь ночью. Утром я заберусь в какую-нибудь повозку с капустой, доберусь до Шербурга, а там уж сяду в дилижанс. Я знаю, что один отправляется послезавтра. Видишь, как все просто! Теперь я посплю, а ты займись адресом.
Объевшийся Адам с трудом держался на ногах. Волнуясь все больше и больше, Амелия не стала его дальше расспрашивать и торопливо вернулась назад. К тому же сестра Мари-Габриэль уже несколько раз звала ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
– Потише! – попросила Амелия. – Если ты будешь орать, как осел, все услышат! А что думает по этому поводу Элизабет?
– А ничего! У нее такой вид, будто все так и должно быть. Я припозднился вчера вечером, все уже сидели за столом. Посмотрела бы ты! Можно подумать, этот парень всегда там сидел. Но самое ужасное... он похож на отца... даже больше, чем я.
И гнев, и горечь, и рыдания – всего было понемножку в голосе Адама.
– Ты... не можешь понять... что я почувствовал, когда-когда увидел... его... этого парня за столом... Он сидел как будто у себя дома! И смотрел на меня... этот вор!.. как будто смеялся надо мной. Я... я не мог этого вынести...
Амелия села рядом с другом, вынула из кармана фартучка не очень чистый носовой платочек и принялась вытирать ему слезы. Горе Адама тронуло ее. Впервые она видела, как он плачет, и в ее сердечке взошли ростки злобы на Гийома.
– И что ты сделал?
– Я... я вышел из-за стола и... закрылся в своей комнате.
– И никто к тебе не пришел?
– Да нет, отец подходил, но я ему даже не ответил. Потом... постучала Элизабет. Я попросил, чтобы меня оставили в покое...
– А как же тебе удалось убежать? Тебя кто-нибудь видел?
– Дело было ночью. Я привязал простыни к окну и спустился.
– И прибежал сюда?
– Ну, конечно. Я же сказал: я хотел тебя видеть...
– А почему ты не побежал прямиком в Эскарбосвиль? Разве Жюльен де Ронделер больше не твой лучший друг?
– Да нет, конечно же, лучший. И искать меня в первую очередь будут там. Да еще этот аббат. От него ничего не спрячешь, да и Жюльен пальцем не пошевельнет без его одобрения. Они быстренько отправили бы меня обратно домой. А я не хочу...
Амелия растерялась. Ее поразила суровая решимость обычно спокойного и любезного мальчика. Ей даже показалось, что за одну ночь Адам повзрослел на несколько лет. Но он же совершает величайшую глупость! А не попробовать ли ей его уговорить?
– И куда ты собрался?
– Я долго думал об этом ночью, складывая вещи. Лучше всего отправиться к крестной. Она меня очень любит и, мне кажется, поймет, почему я сбежал.
– Тетя Флора? – удивленно воскликнула девочка. – Что за мысль! Ты же знаешь, что в это время ее никогда не бывает в Бекетьере.
– Конечно. Она сейчас в замке неподалеку от Парижа. Только не знаю точно, где. Это еще одна причина, по которой я пришел к тебе: ты должна дать мне ее адрес.
– Ты никогда ей не писал?
– Писал, но отдавал письма отцу, и он отправлял мое вместе со своим.
Амелия чувствовала себя не в своей тарелке. Ей очень хотелось помочь Адаму, но девочка спрашивала себя, не потерял ли он с горя рассудок. Она напомнила другу, что Париж далеко, несколько суток езды на дилижансе, что, в конце концов, на дорогу необходимы деньги.
– Деньги есть. Я захватил все свои сбережения.
Адам вытащил из кармана шелковый зеленый кошелечек с пятью луидорами. Чтобы дети знали цену деньгам, Гийом на каждый день рождения, начиная с семи лет, торжественно вручал им по луидору, сопровождая подарок небольшой наставительной речью.
Глаза Амелии широко открылись от изумления. У Варанвилей дети не получали столь щедрых подарков, хотя Розе удалось во время Революции сохранить часть состояния. Исключение составлял старший сын Александр. У девочек изредка водились мелкие деньги, но в основном в качестве подарков они получали безделушки или неброские украшения. Девочка восхищенно и без всякой зависти разглядывала богатство кошелька, при этом она еще больше встревожилась:
– Ни в коем случае никому его не показывай, а то украдут. Мама говорит, что разбойников становится все больше.– Не беспокойся, я буду внимательным. А ты, пожалуйста, раздобудь хоть какие-нибудь сведения, как мне найти крестную. И... принеси, если сможешь, что-нибудь поесть. Мне кажется, я никогда не был так голоден.
– Еще бы, ты даже не поужинал как следует. Пойду попытаюсь принести тебе поесть. Главное – сиди тихо, не высовывайся.
Уже стоя на пороге, Амелия повернулась.
– У меня такое впечатление, что ты собрался в дальнюю дорогу ни за чем. Тетя Флора тебя, конечно, любит, но ведь есть еще ее муж, а он – друг твоего отца... Он все равно отошлет тебя обратно домой.
– Не думаю. Крестная вертит месье де Бугенвилем, как хочет. Я ей объясню, что мечтаю поступить в высшую школу, как твой брат, и стать ученым. Уверен, она поможет. А потом, когда я буду много знать, я уеду в далекую страну...
– И мы никогда не увидимся? – Девочка была готова разреветься. – И тебе все равно?!
Адам быстро поднялся и обнял ее:
– Да нет, глупышка! Мне тоже тяжело расставаться с тобой. Когда я вырасту, мы поженимся, и ты поедешь со мной.
Амелия успокоилась, поцеловала Адама, выскользнула из старой голубятни и направилась к дому. Добыть еду для Адама было не сложно. Погреб, где хранились фрукты и молоко, никогда не запирался. Не составляло труда и раздобыть на кухне кусок хлеба. Можно было либо удостовериться, что рядом никого нет, либо притвориться голодной.
Амелии сопутствовала удача. На кухне никого не оказалось. Не задумываясь, где может быть Мари Гоэль, девочка отрезала здоровенный ломоть хлеба, немного поколебалась, глядя на полки, где кухарка хранила варенье – оно было гордостью Мари и ее величайшим секретом. А что, если она считает горшочки? Но их было так много, и Амелия решила, что если их чуть-чуть сдвинуть, то кухарка ничего и не заметит. А Адам так любит варенье! Из-за друга можно рискнуть. Это будет ему прощальным подарком, хотя слово «прощание» не очень нравилось девочке.
В погребе Амелия сложила в корзинку все, что стащила на кухне, добавила два больших яблока и две зимние груши. В молочной ей удалось раздобыть небольшую головку сыра и крынку с молоком. С учащенно бьющимся сердцем – ей все-таки было страшно – она отнесла свою добычу обитателю голубятни. При этом она не встретила ни единой живой души и успокоилась, девочке даже показалось, что она совершила богоугодное деяние.
Адам накинулся на еду, как голодный волк. Амелия молча смотрела, как он ест, затем, когда он добрался до яблока, спросила:
– А как ты собираешься попасть на дилижанс? До Валони далеко...
– Я все продумал. Конечно, далеко, а вот Сен-Пьер-Эглиз всего в каких-то двух лье отсюда, и дорога туда легкая. Сегодня днем я буду отдыхать, в путь отправлюсь ночью. Утром я заберусь в какую-нибудь повозку с капустой, доберусь до Шербурга, а там уж сяду в дилижанс. Я знаю, что один отправляется послезавтра. Видишь, как все просто! Теперь я посплю, а ты займись адресом.
Объевшийся Адам с трудом держался на ногах. Волнуясь все больше и больше, Амелия не стала его дальше расспрашивать и торопливо вернулась назад. К тому же сестра Мари-Габриэль уже несколько раз звала ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93