..
– В настоящее время сестры посвятили себя второму их призванию– уходу за больными, а это очень привлекает Белину. Очевидно, она предпочла бы «Дев Милости», происхождение их было всегда более скромным, но эти пока еще нигде не нашли пристанища, помещений не хватает... По крайней мере, пока... Что вы об этом думаете?
– А вы, дети?
– Нам будет грустно, – вздохнул Адам, – но мы теперь большие, и если это может сделать Белину счастливой...
Ответ сына позабавил Гийома, и он улыбнулся ему с любовью:
– Причина понятна! Я поговорю с Белиной и позже повидаюсь с матерью-настоятельницей. Наша Белина не поступит к ней бесприданницей... Я не хочу, чтобы женщина, которая провела столько лет в Тринадцати Ветрах, чувствовала себя в монастыре униженной...
– Спасибо! Я меньшего не ждал от вас, отец!
Элизабет обратилась к отцу, голос ее был ласковым, но взгляд отсутствующим. Ее интриговал Артур. Что могло твориться в голове мальчика, почему он так хотел, чтобы сестра уехала? До сегодняшнего вечера он был рад ее присутствию и не стеснялся называть ее жениха-графа «набитым дураком» или «салонным шутом». И вдруг он озаботился тем, что тот может подумать! Странно все это! Она сгорала от желания расспросить его об этом и, будучи хитрой штучкой, выбрала другой путь. Выходя из-за стола, она взяла мальчика за руку, увлекла в салон и весело спросила, не доставит ли ему удовольствие послушать немного музыки. Она знала, что он очень любит ее игру.
– Отъезды всегда нагоняют на меня грусть, сказала она. – Да и погода сегодня такая тоскливая! Я думаю, нам будет полезно немного послушать Моцарта...
Ребенок дал себя увести. Разве он мог в чем-нибудь отказать ей? Она была для него больше чем сестра. Она была сердцем дома, бесценным другом. Элизабет была права. Было грустно, даже салон и мебель, обитые в зеленоватые тона, казалось, потемнели и стали цвета морской волны. Серый дневной свет, проникавший сквозь окна салона, был похожим на пепел. Элизабет села за клавесин, расписанный цветами по неброскому золотистому фону, несколько оживлявший атмосферу, так же как и огонь в камине. В горшках отцветали гиацинты.
Элизабет не была большой музыкантшей, но играла приятно. Вначале она исполнила небольшой менуэт, затем напела арию Аминты из оперы «Король-пастор»
Я всегда буду его любить
Верного супруга и преданного любовника.
Только о нем буду вздыхать ,
Только в нем , нежном и добром
Я найду покой и удовольствие.
Выбор арии был лукавым. Это была одна из любимых арий Лорны. Часто, когда снег держал дом в плену, она пела эту арию своим прекрасным бархатистым голосом, особенно тогда, когда Гийом оказывался поблизости.
Сыграй что-нибудь другое! – попросил Артур. – Это очень красивая мелодия, но в последнее время мы ее очень часто слышали...
Тогда хочешь?
Мое сердце вздыхает дни и ночи.
Кто может сказать мне , не любовь ли это?
– Это тоже не надо! Почему ты так хочешь играть репертуар моей сестры? Спой другое!
– А ты, – возразила девушка, – почему так хочешь, чтобы она поскорее уехала? Ты больше ее не любишь? Ну, Артур, ответь мне! Что-то здесь не так! Я это чувствую!
– Видишь ли, снова начнется война, а она должна выйти замуж, и ей нечего делать здесь... И еще, ты не вынесешь ее долгого пребывания, будешь страдать, а я не могу видеть тебя несчастной. Я никогда с этим не соглашусь...
Взволнованная Элизабет встала, подошла к своему младшему брату и обняла его. Обычно сдержанная в проявлении своих чувств, за исключением гнева, она редко проявляла нежность. По отношению к брату это было впервые, и так как он был почти одного роста с ней, то смог увидеть слезы на ее глазах. Однако она попыталась спрятать свое волнение за шуткой:
– Какое открытие! Наш флегматичный сэр Артур не намекает ли на то, что любит свою сестру?
– Я вовсе ни на что не намекаю! Ты для меня самое дорогое на свете, и поэтому я больше не люблю Лорну...
Гийом, беседуя с Франсуа в библиотеке, тоже услышал музыку. Она напомнила ему о тайном удовольствии, которое он испытывал, когда его красивая племянница пела, ласково глядя на него своими золотистыми глазами... Какая глупость с его стороны, что он не почувствовал тогда, что она начинала его соблазнять. И какую мерзость вкусил он теперь от отравленного любовного напитка! Где набраться мужества, чтобы больше его не просить?
В эту ночь он не мог уснуть. Запершись в своей комнате, он ходил взад и вперед, как плененный зверь, не находя ни минуты покоя. Он ненавидел сам себя, потому что с тревогой думал о том, что однажды Роза может принять Франсуа, а тело его требовало Лорны. Он попал в ситуацию Буриданова осла, который не мог понять, чего он больше хочет, пить или есть, и был потому обречен на смерть, находясь на равном расстоянии от охапки сена и от ведра воды. Эта нестерпимая ситуация требовала скорейшего решения.
Всегда легче отдавать приказания, чем их исполнять! Особенно в такую ночь! С самого вечера сильный северный ветер бушевал в окрестностях Пернеля, грозя сорвать крыши зданий, переломать кроны деревьев. К завываниям ветра добавился шум разъяренных волн. Все это соответствовало его душевной буре, напоминавшей предыдущую бурную ночь и ее сладострастное завершение. Какое укрытие может быть приятней в подобную ночь, чем шелковистое тело женщины в теплой постели?
Воспоминания были невыносимы, и Тремэн, желая от них избавиться, решил оглушить себя крепким напитком. Он пошел за бутылкой рома и осушил ее до дна, пока алкоголь не взял наконец свое...
От храпа Гийома, казалось, могли рухнуть стены, когда Потантен еще до рассвета пошел выпить молока. Проходя мимо библиотеки, он заглянул в нее, и ему стало ясно все, что произошло: в воздухе стоял крепкий запах рома, пустая бутылка валялась на полу.
Старый слуга хорошо знал, как помочь такого рода несчастью, хотя прошло более десяти лет с того случая. Действовать надо было скорее, чтобы дети не увидели отца в таком состоянии! Оставив все как есть, он отправился за Клеманс, чтобы она приготовила крепкий кофе. В это время он вытащил Гийома из кресла, куда тот свалился, с трудом дотащил его до вестибюля, плеснул ему в лицо ведро воды. Этого оказалось достаточно, чтобы привести Гийома в чувство и, несмотря на вялые протесты пьяного хозяина, довести его до кухни. Там с помощью мадам Белек его усадили у огня и стали поить подсоленным кофе, эффект которого оказался чудесным. Через полчаса, когда Тремэн выходил из своего кабинета, он уже обрел достаточную ясность мысли и смог дойти до спальни в сопровождении Потантена, который помог ему сменить промокшую одежду.
Скорее смущенный, нежели сердитый, хозяин Тринадцати Ветров избегал, как мог, проницательного взгляда Потантена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
– В настоящее время сестры посвятили себя второму их призванию– уходу за больными, а это очень привлекает Белину. Очевидно, она предпочла бы «Дев Милости», происхождение их было всегда более скромным, но эти пока еще нигде не нашли пристанища, помещений не хватает... По крайней мере, пока... Что вы об этом думаете?
– А вы, дети?
– Нам будет грустно, – вздохнул Адам, – но мы теперь большие, и если это может сделать Белину счастливой...
Ответ сына позабавил Гийома, и он улыбнулся ему с любовью:
– Причина понятна! Я поговорю с Белиной и позже повидаюсь с матерью-настоятельницей. Наша Белина не поступит к ней бесприданницей... Я не хочу, чтобы женщина, которая провела столько лет в Тринадцати Ветрах, чувствовала себя в монастыре униженной...
– Спасибо! Я меньшего не ждал от вас, отец!
Элизабет обратилась к отцу, голос ее был ласковым, но взгляд отсутствующим. Ее интриговал Артур. Что могло твориться в голове мальчика, почему он так хотел, чтобы сестра уехала? До сегодняшнего вечера он был рад ее присутствию и не стеснялся называть ее жениха-графа «набитым дураком» или «салонным шутом». И вдруг он озаботился тем, что тот может подумать! Странно все это! Она сгорала от желания расспросить его об этом и, будучи хитрой штучкой, выбрала другой путь. Выходя из-за стола, она взяла мальчика за руку, увлекла в салон и весело спросила, не доставит ли ему удовольствие послушать немного музыки. Она знала, что он очень любит ее игру.
– Отъезды всегда нагоняют на меня грусть, сказала она. – Да и погода сегодня такая тоскливая! Я думаю, нам будет полезно немного послушать Моцарта...
Ребенок дал себя увести. Разве он мог в чем-нибудь отказать ей? Она была для него больше чем сестра. Она была сердцем дома, бесценным другом. Элизабет была права. Было грустно, даже салон и мебель, обитые в зеленоватые тона, казалось, потемнели и стали цвета морской волны. Серый дневной свет, проникавший сквозь окна салона, был похожим на пепел. Элизабет села за клавесин, расписанный цветами по неброскому золотистому фону, несколько оживлявший атмосферу, так же как и огонь в камине. В горшках отцветали гиацинты.
Элизабет не была большой музыкантшей, но играла приятно. Вначале она исполнила небольшой менуэт, затем напела арию Аминты из оперы «Король-пастор»
Я всегда буду его любить
Верного супруга и преданного любовника.
Только о нем буду вздыхать ,
Только в нем , нежном и добром
Я найду покой и удовольствие.
Выбор арии был лукавым. Это была одна из любимых арий Лорны. Часто, когда снег держал дом в плену, она пела эту арию своим прекрасным бархатистым голосом, особенно тогда, когда Гийом оказывался поблизости.
Сыграй что-нибудь другое! – попросил Артур. – Это очень красивая мелодия, но в последнее время мы ее очень часто слышали...
Тогда хочешь?
Мое сердце вздыхает дни и ночи.
Кто может сказать мне , не любовь ли это?
– Это тоже не надо! Почему ты так хочешь играть репертуар моей сестры? Спой другое!
– А ты, – возразила девушка, – почему так хочешь, чтобы она поскорее уехала? Ты больше ее не любишь? Ну, Артур, ответь мне! Что-то здесь не так! Я это чувствую!
– Видишь ли, снова начнется война, а она должна выйти замуж, и ей нечего делать здесь... И еще, ты не вынесешь ее долгого пребывания, будешь страдать, а я не могу видеть тебя несчастной. Я никогда с этим не соглашусь...
Взволнованная Элизабет встала, подошла к своему младшему брату и обняла его. Обычно сдержанная в проявлении своих чувств, за исключением гнева, она редко проявляла нежность. По отношению к брату это было впервые, и так как он был почти одного роста с ней, то смог увидеть слезы на ее глазах. Однако она попыталась спрятать свое волнение за шуткой:
– Какое открытие! Наш флегматичный сэр Артур не намекает ли на то, что любит свою сестру?
– Я вовсе ни на что не намекаю! Ты для меня самое дорогое на свете, и поэтому я больше не люблю Лорну...
Гийом, беседуя с Франсуа в библиотеке, тоже услышал музыку. Она напомнила ему о тайном удовольствии, которое он испытывал, когда его красивая племянница пела, ласково глядя на него своими золотистыми глазами... Какая глупость с его стороны, что он не почувствовал тогда, что она начинала его соблазнять. И какую мерзость вкусил он теперь от отравленного любовного напитка! Где набраться мужества, чтобы больше его не просить?
В эту ночь он не мог уснуть. Запершись в своей комнате, он ходил взад и вперед, как плененный зверь, не находя ни минуты покоя. Он ненавидел сам себя, потому что с тревогой думал о том, что однажды Роза может принять Франсуа, а тело его требовало Лорны. Он попал в ситуацию Буриданова осла, который не мог понять, чего он больше хочет, пить или есть, и был потому обречен на смерть, находясь на равном расстоянии от охапки сена и от ведра воды. Эта нестерпимая ситуация требовала скорейшего решения.
Всегда легче отдавать приказания, чем их исполнять! Особенно в такую ночь! С самого вечера сильный северный ветер бушевал в окрестностях Пернеля, грозя сорвать крыши зданий, переломать кроны деревьев. К завываниям ветра добавился шум разъяренных волн. Все это соответствовало его душевной буре, напоминавшей предыдущую бурную ночь и ее сладострастное завершение. Какое укрытие может быть приятней в подобную ночь, чем шелковистое тело женщины в теплой постели?
Воспоминания были невыносимы, и Тремэн, желая от них избавиться, решил оглушить себя крепким напитком. Он пошел за бутылкой рома и осушил ее до дна, пока алкоголь не взял наконец свое...
От храпа Гийома, казалось, могли рухнуть стены, когда Потантен еще до рассвета пошел выпить молока. Проходя мимо библиотеки, он заглянул в нее, и ему стало ясно все, что произошло: в воздухе стоял крепкий запах рома, пустая бутылка валялась на полу.
Старый слуга хорошо знал, как помочь такого рода несчастью, хотя прошло более десяти лет с того случая. Действовать надо было скорее, чтобы дети не увидели отца в таком состоянии! Оставив все как есть, он отправился за Клеманс, чтобы она приготовила крепкий кофе. В это время он вытащил Гийома из кресла, куда тот свалился, с трудом дотащил его до вестибюля, плеснул ему в лицо ведро воды. Этого оказалось достаточно, чтобы привести Гийома в чувство и, несмотря на вялые протесты пьяного хозяина, довести его до кухни. Там с помощью мадам Белек его усадили у огня и стали поить подсоленным кофе, эффект которого оказался чудесным. Через полчаса, когда Тремэн выходил из своего кабинета, он уже обрел достаточную ясность мысли и смог дойти до спальни в сопровождении Потантена, который помог ему сменить промокшую одежду.
Скорее смущенный, нежели сердитый, хозяин Тринадцати Ветров избегал, как мог, проницательного взгляда Потантена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93