– В чем я могу отказать вам, когда вы согласились принять мою мятежную дочь?
– Я думаю, вы в этом не сомневались! Она – моя крестница, и я надеюсь однажды назвать ее своей дочерью. Я хочу верить, что здесь она обретет душевный покой. Однако я хочу поставить вам одно условие.
– Какое? Я согласен на все...
– Оно будет для вас тяжелым: знайте, я буду за вас просить, но я буду уважать волю Элизабет. Не рассчитывайте, что моя к ней нежность поможет вам расставить ей ловушку: вашей ноги здесь не будет, разве что она об этом будет очень просить.
– Вы меня отталкиваете, – сказал он, задетый за самое больное.
– Да... Для вашего же добра. Ей нужно время!.. И мне тоже...
К этому нечего было добавить... Сгорбившись под тяжестью этой словесной анафемы, Гийом вернулся к коню. Он ушел в темноту, унося с собой образ Розы, стоявшей на зеленом ковре своей «исповедальни». В кружевном пеньюаре, наброшенном наспех, чтобы принять его, она походила на ангела, поставленного Богом у врат рая, чтобы закрыть вход туда виновным в первородном грехе. Недоставало только пылающего меча, но гнев, сверкающий в изумрудных глазах, обладал гораздо большей силой. Гийом был уверен, что она никогда не простит его, хотя об этом не обмолвилась ни словом...
В этом он ошибался. Роза никогда не простит себе, что позволила новой любви захватить ее сердце, где должно было царить только воспоминание об ее ушедшем супруге. Сейчас, несомненно, она платила за свою ошибку, перестав соблюдать траур и снова став кокеткой из желания выглядеть прекрасной в глазах мужчины. Теперь ее ждали более благородные задачи, прежде всего вернуть прежнюю радость жизни той, которая доверилась ей...
Элизабет плакала не долго. Она не принадлежала к числу слезливых девушек, готовых часами проливать слезы. После вчерашнего нервного напряжения у нее было желание открыть краны, как только она оказалась вне поля зрения своих. Роза и не пыталась помешать ей или утешить. Она молча дала ей выплакаться и ограничилась только тем, что ласково гладила по голове девушки, лежащей на ее плече. Облегчение наступило быстро. Карета еще не проехала полпути, как Элизабет успокоилась и заулыбалась, как прежде, своей крестной...
– Я не могу даже думать, что бы я делала без вас, – вздохнула она и вытерла слезы. – Вы всегда были моим прибежищем. А я опять вам надоедаю!
– Я запрещаю тебе произносить это слово! Крестная должна заменять мать, когда та не может помочь своему ребенку. Это – моя роль. Тебе у нас всегда рады... и потом я тебя очень люблю! Кроме того, никто не будет тебе досаждать вопросами...
Действительно, должна была распространиться официальная версия, по которой Элизабет сильно поссорилась с английской кузиной и отказалась принести ей свои извинения, как того требовал Гийом. Это, по крайней мере на время, могло объяснить его отсутствие в Варанвиле и отсрочить скандальную развязку истории, которая станет неизбежной, как только положение Лорны невозможно будет больше скрывать.
– Мы будем посмешищем в глазах наших соседей и всей округи! – простонала Элизабет, когда карета въезжала в большую аллею Варанвиля. – Как отец не понимает этого?
– Он хорошо это понимает, моя маленькая, но в целом эта женитьба будет наименьшим злом.
– Наименьшим злом, в то время как мы, я и вы, хорошо знаем, и другие тоже это понимают, что он делает всех очень несчастными? Как вы думаете, что будут говорить, узнав, что отец женится на своей племяннице, да и в довершение всего на дочери своей бывшей любовницы, потому что сделал ей ребенка? Он прослывет тем, кем он не является – страшным развратником, как... мой дед Нервиль! Не будет ли это хуже, чем если бы он позволил Лорне осуществить ее угрозы?
– О, нет! Конечно, если он исправит положение, реакция будет менее опасной. Ты знаешь, в наших замках за прошедшие века произошло много забавных происшествий. Кроме того, характер и положение твоего отца таковы, что прежде чем на него нападать, люди дважды подумают, стоит ли. Наконец, – добавила она меланхолично, – красота всегда была смягчающим вину обстоятельством в глазах мужчин...
– Но не женщин! Эта интриганка поймет это, когда все встанут против нее...
На этот раз Роза не ответила. Она только улыбнулась Белине, которая в продолжение всей поездки упорно смотрела в окно, словно видела этот пейзаж впервые. Естественно, она полностью одобряла Элизабет. Кроме того, она была довольна, что возвращается в Варанвиль, где ей очень нравилось...
Когда карета остановилась, Оноре, один из конюхов, пришедший из Тринадцати Ветров, взял лошадей под уздцы. Он приветствовал молодую девушку веселым «здравствуйте», и это придало ей бодрости. Как хорошо встретить здесь тех, кто был частью ее повседневного окружения! Как приятно было приехать в старое жилище из розоватого гранита! Варанвиль стоял уже дольше, чем Тринадцать Ветров, века на три. Очень гармоничный, с остроконечными крышами, покрытыми зеленоватой черепицей, уложенной, как широкая юбка, вокруг элегантного силуэта восьмиугольной башни. Патина времени сообщала определенную грацию этому жилищу со слуховыми окнами, украшенными виньетками, выглядевшему как драгоценное украшение посреди сада, изобиловавшего цветами, где весенние гиацинты уступали место летним розам. Их были сотни. Так хотел Феликс в честь Розы, которая их очень любила... Наконец, река Сэра, скрытая легкой завесой серебристых ив, как бы играя, плескала свои воды по старым камням вблизи замка.
Окна комнаты, где Роза поселила Элизабет, выходили на реку. Во время строительства Тринадцати Ветров Гийом жил здесь. В то время это была довольно грустная комната с выцветшими обоями и обшарпанной деревянной обшивкой стен, как, впрочем, и в большей части дома. Семья Варанвилей, состоявшая из одного Феликса, вернувшегося после войны с англичанами в Индии вместе со своим другом Тремэном, была далеко не богатой. По этой причине восхитительная и лукавая Роза де Монтандр потратила немало труда, чтобы убедить его жениться на ней. Достигнув своей цели, молодая женщина при помощи своего состояния привела в порядок замок и самого хозяина. Теперь комната Элизабет была обтянута шелковой тафтой с золотистым отливом и белым атласом, на столиках в вазах стояли крупные белые тюльпаны, мебель была отполирована до зеркального блеска и так весело смотрелась, что просто трудно себе представить. Поэтому Виктория и Амелия так хотели сами показать ее Элизабет.
– Это я нарвала цветов! – объявила белокурая Виктория, помогая Элизабет снять пальто, а темноволосая Амелия сказала, сморщив, как котенок, свою мордашку:
– Эта ведьма не позволила мне выбрать ни одного цветка! Тогда я попросила Мари Гоэль приготовить тебе желе с миндалем и кремом и клубничным вареньем, которое ты очень любишь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
– Я думаю, вы в этом не сомневались! Она – моя крестница, и я надеюсь однажды назвать ее своей дочерью. Я хочу верить, что здесь она обретет душевный покой. Однако я хочу поставить вам одно условие.
– Какое? Я согласен на все...
– Оно будет для вас тяжелым: знайте, я буду за вас просить, но я буду уважать волю Элизабет. Не рассчитывайте, что моя к ней нежность поможет вам расставить ей ловушку: вашей ноги здесь не будет, разве что она об этом будет очень просить.
– Вы меня отталкиваете, – сказал он, задетый за самое больное.
– Да... Для вашего же добра. Ей нужно время!.. И мне тоже...
К этому нечего было добавить... Сгорбившись под тяжестью этой словесной анафемы, Гийом вернулся к коню. Он ушел в темноту, унося с собой образ Розы, стоявшей на зеленом ковре своей «исповедальни». В кружевном пеньюаре, наброшенном наспех, чтобы принять его, она походила на ангела, поставленного Богом у врат рая, чтобы закрыть вход туда виновным в первородном грехе. Недоставало только пылающего меча, но гнев, сверкающий в изумрудных глазах, обладал гораздо большей силой. Гийом был уверен, что она никогда не простит его, хотя об этом не обмолвилась ни словом...
В этом он ошибался. Роза никогда не простит себе, что позволила новой любви захватить ее сердце, где должно было царить только воспоминание об ее ушедшем супруге. Сейчас, несомненно, она платила за свою ошибку, перестав соблюдать траур и снова став кокеткой из желания выглядеть прекрасной в глазах мужчины. Теперь ее ждали более благородные задачи, прежде всего вернуть прежнюю радость жизни той, которая доверилась ей...
Элизабет плакала не долго. Она не принадлежала к числу слезливых девушек, готовых часами проливать слезы. После вчерашнего нервного напряжения у нее было желание открыть краны, как только она оказалась вне поля зрения своих. Роза и не пыталась помешать ей или утешить. Она молча дала ей выплакаться и ограничилась только тем, что ласково гладила по голове девушки, лежащей на ее плече. Облегчение наступило быстро. Карета еще не проехала полпути, как Элизабет успокоилась и заулыбалась, как прежде, своей крестной...
– Я не могу даже думать, что бы я делала без вас, – вздохнула она и вытерла слезы. – Вы всегда были моим прибежищем. А я опять вам надоедаю!
– Я запрещаю тебе произносить это слово! Крестная должна заменять мать, когда та не может помочь своему ребенку. Это – моя роль. Тебе у нас всегда рады... и потом я тебя очень люблю! Кроме того, никто не будет тебе досаждать вопросами...
Действительно, должна была распространиться официальная версия, по которой Элизабет сильно поссорилась с английской кузиной и отказалась принести ей свои извинения, как того требовал Гийом. Это, по крайней мере на время, могло объяснить его отсутствие в Варанвиле и отсрочить скандальную развязку истории, которая станет неизбежной, как только положение Лорны невозможно будет больше скрывать.
– Мы будем посмешищем в глазах наших соседей и всей округи! – простонала Элизабет, когда карета въезжала в большую аллею Варанвиля. – Как отец не понимает этого?
– Он хорошо это понимает, моя маленькая, но в целом эта женитьба будет наименьшим злом.
– Наименьшим злом, в то время как мы, я и вы, хорошо знаем, и другие тоже это понимают, что он делает всех очень несчастными? Как вы думаете, что будут говорить, узнав, что отец женится на своей племяннице, да и в довершение всего на дочери своей бывшей любовницы, потому что сделал ей ребенка? Он прослывет тем, кем он не является – страшным развратником, как... мой дед Нервиль! Не будет ли это хуже, чем если бы он позволил Лорне осуществить ее угрозы?
– О, нет! Конечно, если он исправит положение, реакция будет менее опасной. Ты знаешь, в наших замках за прошедшие века произошло много забавных происшествий. Кроме того, характер и положение твоего отца таковы, что прежде чем на него нападать, люди дважды подумают, стоит ли. Наконец, – добавила она меланхолично, – красота всегда была смягчающим вину обстоятельством в глазах мужчин...
– Но не женщин! Эта интриганка поймет это, когда все встанут против нее...
На этот раз Роза не ответила. Она только улыбнулась Белине, которая в продолжение всей поездки упорно смотрела в окно, словно видела этот пейзаж впервые. Естественно, она полностью одобряла Элизабет. Кроме того, она была довольна, что возвращается в Варанвиль, где ей очень нравилось...
Когда карета остановилась, Оноре, один из конюхов, пришедший из Тринадцати Ветров, взял лошадей под уздцы. Он приветствовал молодую девушку веселым «здравствуйте», и это придало ей бодрости. Как хорошо встретить здесь тех, кто был частью ее повседневного окружения! Как приятно было приехать в старое жилище из розоватого гранита! Варанвиль стоял уже дольше, чем Тринадцать Ветров, века на три. Очень гармоничный, с остроконечными крышами, покрытыми зеленоватой черепицей, уложенной, как широкая юбка, вокруг элегантного силуэта восьмиугольной башни. Патина времени сообщала определенную грацию этому жилищу со слуховыми окнами, украшенными виньетками, выглядевшему как драгоценное украшение посреди сада, изобиловавшего цветами, где весенние гиацинты уступали место летним розам. Их были сотни. Так хотел Феликс в честь Розы, которая их очень любила... Наконец, река Сэра, скрытая легкой завесой серебристых ив, как бы играя, плескала свои воды по старым камням вблизи замка.
Окна комнаты, где Роза поселила Элизабет, выходили на реку. Во время строительства Тринадцати Ветров Гийом жил здесь. В то время это была довольно грустная комната с выцветшими обоями и обшарпанной деревянной обшивкой стен, как, впрочем, и в большей части дома. Семья Варанвилей, состоявшая из одного Феликса, вернувшегося после войны с англичанами в Индии вместе со своим другом Тремэном, была далеко не богатой. По этой причине восхитительная и лукавая Роза де Монтандр потратила немало труда, чтобы убедить его жениться на ней. Достигнув своей цели, молодая женщина при помощи своего состояния привела в порядок замок и самого хозяина. Теперь комната Элизабет была обтянута шелковой тафтой с золотистым отливом и белым атласом, на столиках в вазах стояли крупные белые тюльпаны, мебель была отполирована до зеркального блеска и так весело смотрелась, что просто трудно себе представить. Поэтому Виктория и Амелия так хотели сами показать ее Элизабет.
– Это я нарвала цветов! – объявила белокурая Виктория, помогая Элизабет снять пальто, а темноволосая Амелия сказала, сморщив, как котенок, свою мордашку:
– Эта ведьма не позволила мне выбрать ни одного цветка! Тогда я попросила Мари Гоэль приготовить тебе желе с миндалем и кремом и клубничным вареньем, которое ты очень любишь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93