И если найдешь себе башмак по ноге…
– За башмаком дело не станет, – хитро улыбнулся нормандец, – так что как только господин граф мне позволит, я тут же посватаюсь.
– Неужто ты женишься, дурная твоя голова? А с беднягой Кокардасом что будет?
– Тоже женишься…
– Кто, я?! Да никогда! Да разрази меня гром! Да сохрани меня Господь! Женитьба – это не для меня. Чтоб я отказался от вина, Петронильи и веселых девчонок?!
– Твоя Петронилья рано или поздно уйдет на покой, а тогда и от бутылки придется отказаться.
– От бутылки? Ни за что! А где вино, там и юбки, это уж как водится.
Пока длился этот забавный разговор, кавалькада тронулась в путь, и скоро колокольни и крепостные стены Байонны превратились в несколько черных пятнышек на горизонте.
Хасинта временно оставила свой предназначенный для продажи дом на попечение служанки. Теперь ей взгрустнулось, и она бросила прощальный взгляд на родное гнездо. Глаза ее увлажнились, подбородок задрожал. Но тут госпожа де Невер и Аврора взяли ее за руки, а Флор обняла и поцеловала, и басконка улыбнулась, откинулась на подушки кареты и устремила взгляд вперед, туда, где ждал их Париж.
Впереди экипажа ехал Навай, по бокам – граф и маркиз. Сзади скакали оба мастера фехтования.
…Несколько дней пути прошли спокойно. Никакие мало-мальски серьезные события не задержали отряд. Лагардер и его друзья торопились. В городах они останавливались лишь для того, чтобы подкрепиться и отдохнуть; Готье Жандри и его зловещие сообщники не появлялись. Они, вероятно, последовали совету Лагардера и решили держаться от него подальше.
Единственная серьезная задержка случилась в Шартре: только лишь кавалькада въехала в его пределы, как губернатор де Фловиль приказал немедленно закрыть городские ворота. Он даже выслал навстречу гонца, пригласившего графа де Лагардера и его спутников в ратушу.
Гонцом оказалась госпожа Льебо; сам губернатор в сопровождении начальника городской полиции мэтра Амбруаза Льебо явился почти тотчас же, и Анри пришлось подчиниться.
Прекрасные глаза Мелани Льебо заблистали от радости при виде Лагардера и затуманились печалью при расставании с ним, однако это обстоятельство не помешало нежной красавице засвидетельствовать свои лучшие чувства обеим девушкам.
Когда городские ворота вновь распахнулись, чтобы пропустить путников, прощальные поцелуи и объятия задержали их еще на четверть часа; последние слова были: «До скорой встречи!»
Дело в том, что господин де Фловиль обещал побывать на свадьбах Авроры и Флор, а госпожа Мелани даже прикидывала, какие платья захватит с собой в Париж, чтобы блистать в них на обеих церемониях. Одно лишь омрачало ее радость: с нее взяли обещание, что вместе со своими дорожными сундуками она привезет и своего дражайшего супруга мэтра Амбруаза.
Распрощавшись с восторженной Мелани, Аврора сказала своему жениху:
– Это, конечно, замечательно – чувствовать, что все вокруг тебя любят и что это из-за вас, мой Анри! Но только что с нами будет, если каждый встречный станет домогаться вашей дружбы?
– Я дарю ее далеко не всем, – засмеялся граф, – а те, кому я друг, будут счастливы сложить свою преданность к ногам моей жены.
– А что за добро вы сделали этим людям? – спросил Шаверни.
– Вы хотите сказать, что они для меня сделали? Губернатор предоставил мне дом, лошадей, кредит, а эта горожанка, которую вы только что видели… У нее возвышенная душа, она подарила мне свое сердце. Прекрасный подарок, не правда ли?
Маленькая кавалькада быстро продвигалась вперед: еще один день, еще несколько часов – и Лагардер счастливым и гордым вернется в Париж, который оставил когда-то в унынии и отчаянии.
Вдруг Аврора де Невер громко вскрикнула от радости: вдали показался величественный силуэт Собора Парижской богоматери. Торжественно зазвучали колокола, как бы приветствуя путников. Пожалуй, только их перезвон и ознаменовал возвращение в столицу тех, кто столько страдал и так любил.
VIII
АУДИЕНЦИЯ В ПАЛЕ-РОЯЛЕ
У регента Франции была короткая память, и о тех, кто на некоторое время удалялся от двора, он с легкостью забывал. Он спокойно позволил бы своим лучшим друзьям поседеть в каменных мешках Бастилии, если бы ему своевременно не напомнили, что их посадили туда всего на неделю в наказание за какую-то мелкую провинность. Но когда друзья были возвращены ко двору, он стремился загладить свою забывчивость многочисленными благодеяниями.
Таким образом, имена герцогини де Невер, ее дочери и Лагардера давным-давно изгладились из его памяти, поэтому неудивительно, что его высочество очень удивился, когда однажды вечером какой-то незнакомец, сумевший обмануть бдительность дворцовой стражи, с удивительным хладнокровием подал ему конверт, скрепленный печатью с гербом Невера.
Филипп Орлеанский сперва отпрянул, подав знак командиру охраны, но, когда гвардейцы приблизились к экзотического вида гонцу, собираясь вышвырнуть его вон, принц внезапно узнал герб покойного герцога и приказал солдатам удалиться. Затем он быстро взломал черные восковые печати.
Было около десяти часов вечера, и регент находился в превосходном настроении. Он как раз собирался сесть в карету, чтобы отправиться в Сен-Клу. Госпожа де Тенсен вместе с кардиналом Дюбуа затеяли там возрождение некоего старинного праздника – как в угоду его королевскому величеству, так и для собственного удовольствия.
Мы не станем задерживаться на описании тех оргий, которые должны были состояться в окрестностях Парижа. Помимо госпожи де Тенсен и кардинала, в празднествах хотели принять участие многие придворные дамы, причем самые красивые, молодые и доступные. Для особой пикантности в Сен-Клу обещали доставить с завязанными глазами нескольких воспитанниц пансиона мадемуазель Филтон. Нечего и говорить, что галантные кавалеры ожидались на празднике не в меньшем количестве.
Филипп Орлеанский предвкушал нынче ночью многочисленные забавы, так что немудрено, что он пребывал в благодушном настроении и велел не трогать незнакомца.
Тот был без шпаги. Почтительно сняв берет, он звонким голосом произнес:
– Госпожа де Гонзага-Невер поручила мне передать это письмо в собственные руки вашего высочества!
Кардинал Дюбуа поспешил вмешаться.
– Что надо этому наглецу?! – крикнул он.
– Выполнить полученный приказ, – ответил посланец. – Моя миссия окончена, монсеньор, позвольте пожелать вам всего хорошего.
Он отвесил поклон, надел берет на голову и, повернувшись на каблуках, собрался уходить.
– Разрази меня гром! – воскликнул регент, которого немало веселили оригинальные манеры незнакомца. – Ты мог бы, по меньшей мере, подождать нашего ответа, дружище.
– Здесь не может быть ответа, монсеньор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
– За башмаком дело не станет, – хитро улыбнулся нормандец, – так что как только господин граф мне позволит, я тут же посватаюсь.
– Неужто ты женишься, дурная твоя голова? А с беднягой Кокардасом что будет?
– Тоже женишься…
– Кто, я?! Да никогда! Да разрази меня гром! Да сохрани меня Господь! Женитьба – это не для меня. Чтоб я отказался от вина, Петронильи и веселых девчонок?!
– Твоя Петронилья рано или поздно уйдет на покой, а тогда и от бутылки придется отказаться.
– От бутылки? Ни за что! А где вино, там и юбки, это уж как водится.
Пока длился этот забавный разговор, кавалькада тронулась в путь, и скоро колокольни и крепостные стены Байонны превратились в несколько черных пятнышек на горизонте.
Хасинта временно оставила свой предназначенный для продажи дом на попечение служанки. Теперь ей взгрустнулось, и она бросила прощальный взгляд на родное гнездо. Глаза ее увлажнились, подбородок задрожал. Но тут госпожа де Невер и Аврора взяли ее за руки, а Флор обняла и поцеловала, и басконка улыбнулась, откинулась на подушки кареты и устремила взгляд вперед, туда, где ждал их Париж.
Впереди экипажа ехал Навай, по бокам – граф и маркиз. Сзади скакали оба мастера фехтования.
…Несколько дней пути прошли спокойно. Никакие мало-мальски серьезные события не задержали отряд. Лагардер и его друзья торопились. В городах они останавливались лишь для того, чтобы подкрепиться и отдохнуть; Готье Жандри и его зловещие сообщники не появлялись. Они, вероятно, последовали совету Лагардера и решили держаться от него подальше.
Единственная серьезная задержка случилась в Шартре: только лишь кавалькада въехала в его пределы, как губернатор де Фловиль приказал немедленно закрыть городские ворота. Он даже выслал навстречу гонца, пригласившего графа де Лагардера и его спутников в ратушу.
Гонцом оказалась госпожа Льебо; сам губернатор в сопровождении начальника городской полиции мэтра Амбруаза Льебо явился почти тотчас же, и Анри пришлось подчиниться.
Прекрасные глаза Мелани Льебо заблистали от радости при виде Лагардера и затуманились печалью при расставании с ним, однако это обстоятельство не помешало нежной красавице засвидетельствовать свои лучшие чувства обеим девушкам.
Когда городские ворота вновь распахнулись, чтобы пропустить путников, прощальные поцелуи и объятия задержали их еще на четверть часа; последние слова были: «До скорой встречи!»
Дело в том, что господин де Фловиль обещал побывать на свадьбах Авроры и Флор, а госпожа Мелани даже прикидывала, какие платья захватит с собой в Париж, чтобы блистать в них на обеих церемониях. Одно лишь омрачало ее радость: с нее взяли обещание, что вместе со своими дорожными сундуками она привезет и своего дражайшего супруга мэтра Амбруаза.
Распрощавшись с восторженной Мелани, Аврора сказала своему жениху:
– Это, конечно, замечательно – чувствовать, что все вокруг тебя любят и что это из-за вас, мой Анри! Но только что с нами будет, если каждый встречный станет домогаться вашей дружбы?
– Я дарю ее далеко не всем, – засмеялся граф, – а те, кому я друг, будут счастливы сложить свою преданность к ногам моей жены.
– А что за добро вы сделали этим людям? – спросил Шаверни.
– Вы хотите сказать, что они для меня сделали? Губернатор предоставил мне дом, лошадей, кредит, а эта горожанка, которую вы только что видели… У нее возвышенная душа, она подарила мне свое сердце. Прекрасный подарок, не правда ли?
Маленькая кавалькада быстро продвигалась вперед: еще один день, еще несколько часов – и Лагардер счастливым и гордым вернется в Париж, который оставил когда-то в унынии и отчаянии.
Вдруг Аврора де Невер громко вскрикнула от радости: вдали показался величественный силуэт Собора Парижской богоматери. Торжественно зазвучали колокола, как бы приветствуя путников. Пожалуй, только их перезвон и ознаменовал возвращение в столицу тех, кто столько страдал и так любил.
VIII
АУДИЕНЦИЯ В ПАЛЕ-РОЯЛЕ
У регента Франции была короткая память, и о тех, кто на некоторое время удалялся от двора, он с легкостью забывал. Он спокойно позволил бы своим лучшим друзьям поседеть в каменных мешках Бастилии, если бы ему своевременно не напомнили, что их посадили туда всего на неделю в наказание за какую-то мелкую провинность. Но когда друзья были возвращены ко двору, он стремился загладить свою забывчивость многочисленными благодеяниями.
Таким образом, имена герцогини де Невер, ее дочери и Лагардера давным-давно изгладились из его памяти, поэтому неудивительно, что его высочество очень удивился, когда однажды вечером какой-то незнакомец, сумевший обмануть бдительность дворцовой стражи, с удивительным хладнокровием подал ему конверт, скрепленный печатью с гербом Невера.
Филипп Орлеанский сперва отпрянул, подав знак командиру охраны, но, когда гвардейцы приблизились к экзотического вида гонцу, собираясь вышвырнуть его вон, принц внезапно узнал герб покойного герцога и приказал солдатам удалиться. Затем он быстро взломал черные восковые печати.
Было около десяти часов вечера, и регент находился в превосходном настроении. Он как раз собирался сесть в карету, чтобы отправиться в Сен-Клу. Госпожа де Тенсен вместе с кардиналом Дюбуа затеяли там возрождение некоего старинного праздника – как в угоду его королевскому величеству, так и для собственного удовольствия.
Мы не станем задерживаться на описании тех оргий, которые должны были состояться в окрестностях Парижа. Помимо госпожи де Тенсен и кардинала, в празднествах хотели принять участие многие придворные дамы, причем самые красивые, молодые и доступные. Для особой пикантности в Сен-Клу обещали доставить с завязанными глазами нескольких воспитанниц пансиона мадемуазель Филтон. Нечего и говорить, что галантные кавалеры ожидались на празднике не в меньшем количестве.
Филипп Орлеанский предвкушал нынче ночью многочисленные забавы, так что немудрено, что он пребывал в благодушном настроении и велел не трогать незнакомца.
Тот был без шпаги. Почтительно сняв берет, он звонким голосом произнес:
– Госпожа де Гонзага-Невер поручила мне передать это письмо в собственные руки вашего высочества!
Кардинал Дюбуа поспешил вмешаться.
– Что надо этому наглецу?! – крикнул он.
– Выполнить полученный приказ, – ответил посланец. – Моя миссия окончена, монсеньор, позвольте пожелать вам всего хорошего.
Он отвесил поклон, надел берет на голову и, повернувшись на каблуках, собрался уходить.
– Разрази меня гром! – воскликнул регент, которого немало веселили оригинальные манеры незнакомца. – Ты мог бы, по меньшей мере, подождать нашего ответа, дружище.
– Здесь не может быть ответа, монсеньор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72