Кукольник почувствовал, что ему в плечо вцепилась чья-то рука. Он холодно повернул голову и вдруг увидел стоящего позади Коротышку с перекошенным от страха лицом. Сейчас он расширенными, какими-то безумными глазами смотрел на сцену. Кукольник обернулся и похолодел.
В гости к актерам, развалившимся на сцене в самых вальяжных позах и греющимся в лучах славы и признания, щедро исходящих снизу от зрителей, уже стучались двое новых персонажей. Один был молодым и улыбчивым парнем, другая кукла изображала старуху – на одну из кукол набросили большой драный платок, повязали платок поменьше, надвинули его до самых глаз и сунули старухе в руку… Нет, не клюку, что было бы привычнее для столь колоритного фольклорного персонажа. У старой ведьмы в руке был плоский ящичек с двумя замками. Кукольник почувствовал, как у него волосы встают дыбом. За спиной он слышал тяжелое, прерывистое дыхание Коротышки, его напарник не сводил со сцены больных блестящих глаз.
Покуда куклы разыгрывали, и надо признать, весьма мастерски, сцены спаивания актеров двумя коварными пришлецами, кукольная братия, рассевшаяся вокруг сцены, покатывалась со смеху, а некоторые весельчаки норовили даже подтягивать пьяным куплетам, раздававшимся во время действия. Но когда пришлецы приступили к самому мрачному своему действию – начали вытягивать из актеров души и помещать их в кукол, среди зрителей воцарилась мертвая тишина. Именно здесь и проявилась в полной мере великая сила пантомимы – искусства жеста, передающего в полной мере каждое чувство. Вся сцена вновь сводилась к последовательному показу чувств, испытываемых несчастными актерами, попавшими в лапы ведьмы и некроманта. А лица и Коротышки, и Кукольника, смотревших все действо, стоя возле своей палатки с вытаращенными глазами, в скором времени стали столь же белы, как у их деревянных прототипов.
Наконец повозка, нагруженная бесчувственными телами актеров и кукол-мимов, постепенно опустилась под ширму под дробный стук крылышек Гвинпина, изображавшего за сценой лошадиные копыта. Зрители сидели не шевелясь, пораженные происшедшим на сцене. Разумеется, никто из них не знал, что показанное соответствует действительности, но такова и сила аллегории – всегда будить воображение и заставлять искать тайну там, где правда зачастую уже всплыла на поверхность.
Внезапно Кукольник сорвался с места, быстро прошел сквозь испуганно раздвинувшуюся толпу кукол, подхватил одной рукой Старшину и поволок его в свою палатку. Ропот пробежал среди кукольных зрителей, но Коротышка состроил ужасную гримасу под стать уже показанным сегодня мимами, погрозил кукольному отродью кулаком и тоже исчез в палатке. Кукольник поставил Мастера кукол на стол, рядом с накрытой тряпицей недоделанной куклой друидессы, и ткнул его твердым узловатым пальцем.
– Это ты все затеял, паршивец? Отвечай!
– Но ты ведь и так все понял, Хозяин… – тихо пробормотал Старшина кукольного народца.
– Кто тебя надоумил, я спрашиваю? – заорал Кукольник, но Коротышка за его спиной издал тихое восклицание, и Кукольник тут же перешел на яростный свистящий шепот. – Кто это все выдумал?!
– Я! – раздался гордый, но немного дрожащий голос, и в палатку на глазах изумленных зорзов вступил Прекрасный и Мужественный Герой!
Немного косолапя оттого, что тут, среди двух стоящих людей было тесновато для его округлых очертаний, Гвинпин прошествовал к столу, забрался на лавку и через миг уже стоял рядом со Старшиной.
– Это еще что за чучело? – поразился Коротышка.
– Гвинпин, – пробормотал Кукольник, с удивлением глядя на самоотверженную куклу. – Тот, который пристал к проклятым друидам.
– И тот, кто может говорить, – сухо заметил Гвиннеус. – Особенно – тем, кому уже давно пора его выслушать.
– Так эти стервецы заодно? – угрожающе протянул Коротышка и двинулся к столу, но Кукольник остановил его.
– Значит, все разведали… Подслушали, разнюхали… Это надо было предположить. Рано или поздно. Но то, что вы показывали тут – это, пожалуй, еще не все? – задумчиво спросил зорз.
– Нет, хозяин, – покачал головой Мастер кукол. – Это – далеко не все.
– Более того, – добавил Гвинпин. – Все – но другое.
– Что ты хочешь этим сказать, дубовый бочонок? – рассвирепел Коротышка, но Кукольник осадил его вновь.
– Остынь, Половиныш…
Коротышка в ужасе воззрился на своего напарника.
– Как ты… сказал?
– Я понял эту пантомиму, – ответил Кукольник, задумчиво глядя на Гвина. – И в отличие от тебя, Половиныш, боюсь, что я понял ее правильно. Там – все наоборот. Это ты хочешь сказать, кукла?
Гвинпин и Старшина оба молча кивнули. Коротышка же только переводил непонимающий взгляд с кукол на своего напарника, не в силах понять ни тех, ни другого.
– Я тоже думал об этом, – тихо сказал Кукольник Старшине. – Иногда. Особенно, когда делал вашего брата. И вчера, когда Клотильда нас приперла к стене. Но у меня нет доказательств, что старая ведьма обманула нас тогда или же обманулась сама.
– Они есть, – печально сказал Мастер кукол. И, увидев вмиг вспыхнувшие удивлением глаза Кукольника, указал на Гвинпина. – Вот он скажет.
Двое зорзов требовательно уставились на Гвиннеуса, и в одной паре глаз была угроза, а в другой – глубоко запрятанная печаль, в которой вдруг вспыхнула маленькая искорка надежды. Гвинпин всегда был высокого мнения о своем красноречии и искусстве убеждать кого бы то ни было с помощью собственной неоспоримой логики. Но еще ни разу от его языка не зависела вся жизнь. Гвинпин быстро состроил первую фразу своего повествования, набрал побольше воздуху, разинул клюв и вдруг… расплакался.
– Я так и знал, – тихо молвил Кукольник после того, как Мастер кукол и расчувствовавшийся Гвинпин закончили свой сбивчивый, но искренний рассказ. – Я даже видел это несколько раз во сне. Эти сны… они были… ужасные…
– Что же теперь нам делать, брат Ветряк? – всхлипнул Коротышка. – Похоже, мы с тобой день назад умерли. А сейчас, кажись, чуть ли не заново родились на свет, так что ли получается?
– И так, и не так, – пробормотал Кукольник, а теперь уже – Ветряк. – Мы теперь с тобой словно две жизни прожили, и даже и не скажешь сразу, какая из них ложная.
– А я никогда не думал, что моя жизнь разорвется надвое из-за простой куклы, – грустно усмехнулся Половиныш, и Ветряк сочувственно похлопал его по плечу.
– Они не простые, эти куклы, – покачал головой Ветряк и улыбнулся. Куклам стало не по себе от этой улыбки – они никогда прежде не видели, чтобы Кукольник делал это хоть раз. – Они – удивительные… И мы это всегда знали. А теперь, видимо, просто проснулись.
– Я бы эту ведьму сейчас… – процедил сквозь зубы Половиныш, делая руками движение, как будто он разрывает крепкую веревку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106