Не то, что он мне почему-то не нравился, скорее потому, что, возможно, нравился Прасковье.
Подьяческий сын опасливо покосился на родного батюшку и рискнул повторить, что хочет остаться защищать девушку. Отец его не пожелал услышать и резко приказал не перечить старшим. Времена были дикие, патриархальные, и дети еще не осмеливались не то что перечить, даже прямо возражать родителям.
Недовольные друг другом родственники, наконец, покинули поле боя и удалились восвояси, а я вернулся в терем.
Там, как и следовало ожидать, шло единение панночки с холопами. Все, кто мог, плакали от радости и умиления. Я выдернул из компактной группы какую-то девчонку и отправил ее во второй терем, узнать, как обстоят дела у Веры. Она с трудом уразумела, что я от нее хочу, и неохотно пошла выполнять поручение.
Пока счастливая Прасковья поочередно обнималась с домочадцами, и ей было не до меня, я поднялся в светелку и переоделся в свое обычное платье. Сослужившую свою службу колдовскую одежду запаковал, решив, что при случае она еще сможет пригодиться.
Вечерние события так расшевелили сонное царство мирного купеческого подворья, что когда я спустился в горницу, там собрались едва ли не все здешние обитателя. Как всегда при смене власти, самые предприимчивые спешили засвидетельствовать свою преданность, намозолить глаза и доказать, что раньше они аплодировали против.
Так и не дождавшись возвращения посыльной, я узнал от дворовых, что Вера после удара лежит как мертвая. Заниматься ее лечением у меня не было ни оснований, ни желания. Вообще мне вся эта катавасия начинала порядком действовать на нервы. Все, что я делал последнее время, было как-то мелко и неинтересно. Одно дело спасать отечество, другое разбираться в частных случаях. К тому же мне уже надоело средневековье с его жестокостью и бытовой неустроенностью. Ладно бы были видны результаты усилий, а так получалось, что я какой-то стрелочник, борец за абстрактную справедливость. Что изменится в мире, если купеческим состоянием будет владеть не Вера, а Прасковья? Ровным счетом ничего. К тому же еще этот влюбленный Сидор Иванович...
Нет, сказать, что я приревновал Прасковью, было Вы чересчур, но кому не станет обидно, если любимая девушка, непосредственно после того, как... представляет возлюбленного третьим лицам, как своего старого родственника?! Тоже ведь придумала – дядя! Я начал вспоминать, сколько времени она общалась с семейством подьячего, получилось всего ничего. Прав был Иосиф Бродский, когда писал:
Не смотри в глаза мне, дева,
Все равно пойдешь налево.
У попа была собака,
Оба умерли от рака.
– Боярин, – оторвала меня от грустных дум давешняя девчонка, – хозяйка приказала долго жить.
– Кому приказала? – не сразу понял я, о чем она говорит.
Девчонка удивилась вопросу, задумалась, и когда я уже «владел ситуацией», понял, что она имеет в виду, объяснила:
– Кто ее знает, кому, она не сказывала.
– Умерла, что ли? – повторил я вопрос.
– Я того не знаю, но люди говорят, что приказала долго жить.
– А ты больше слушай, что люди болтают! – пошутил я и, пробравшись сквозь толпу, облепившую воскресшую сироту, отправился наверх спать.
Расположения терема я по-прежнему не узнал, так что вариантов, где устроиться на ночевку, кроме девичьей светелки, у меня не было. Потому, ничтоже сумнящеся, я прикрыл дверь, чтобы не мешал шум из горницы, разделся и лег спать на единственную лавку.
Конечно, после всех сегодняшних треволнений сразу уснуть не удалось. Я лежал в темноте и перебирал в памяти последние события. О Сидоре старался не думать, сосредоточился на всемогущем дьяке Ерастове, которого почему-то так испугался Иван Владимирович. Кто он и в каком приказе служит, я так и не успел узнать. Вообще-то по статусу окольничий был чуточку выше, чем приказной дьяк, но фактически все зависело не от звания, а влияния и связей. Связей у меня было крайне мало, знатной родни – тем более, на защиту царя я не надеялся, так что нужно было выкручиваться самому. Все бы ничего, к передрягами противостояниям я привык, но этот влюбленный Сидор положительно выбивал меня из колеи.
Когда меня сморил сон, я не уследил, а вот проснулся от света и сразу же схватился за кинжал. В комнате горело сразу несколько свечей, и передо мной стояли какие-то женщины.
– Вы кто, вам что нужно? – не поняв, что происходит, спросил я.
– Так, батюшка, как же так, – привел меня в чувство знакомый голос мамки Матрены, – барышне спать пора, а тут ты разлегся!
– Ну, так пусть идет и ложится, – сердито ответил я, прикрывая рукой глаза от света.
– Как же ей тут ложиться, когда в светелке ты? – гнула свое Матрена.
– Молча, – буркнул я, потом объяснил более вразумительно. – Я Прасковью уже давно от врагов охраняю, поэтому и спим мы с ней одной комнате. Она-то сама где?
– В баню ее повели порчу смывать, – объяснила Матрена, потом вернулась к прежнему разговору. – От кого же ее в отчем доме защищать? Она здесь хозяйка!
– Давно-то хозяйкой? Что же вы ее сами от врагов не уберегли?
Тут возразить оказалось нечего, но, тем не менее, женская делегация не уходила, явно не зная, как поступить. Пришлось им помочь:
– Вы пока идите, а вернется Прасковья, мы с ней сами решим, где мне ночевать.
Таким образом, приличия были соблюдены, и меня оставили одного. Снова ложиться не имело смысла, и я дождался, когда молодая хозяйка в окружении все тех же матрон, появилась в светелке.
Распаренная, розовая девушка казалась счастливой и улыбнулась мне, что называется, лучезарной улыбкой.
– А ты еще не спишь? – спросила она, присаживаясь на скамейку возле небольшого стола.
– Как тут заснешь, когда твои няньки гонят меня прочь.
Прасковья немного смешалась, но женская находчивость помогла ей естественно выйти из щекотливого положения:
– Алексей мой первый помощник и защитник, – сказала она блюстительницам нравственности, – он всегда спит на полу подле моей постели, чтобы враги не причинили вреда.
– Так как же это можно, девонька, ведь он мужеской породы, поди, зазорно с ним под одной крышей пребывать, – подумав, нашла довод Матрена, – как бы люди чего зазорного не сказали!
– Что людская молва, мамонька, на чужой роток не набросишь платок. Мне перед людьми стыдится нечего, я свою девичью честь как зеницу ока берегу! Меня Господь видит и Пресвятая Дева. Мне перед ними ответ держать, а они про меня всю правду ведают!
Такого я, надо сказать, от Прасковьи не ожидал. Она так смело призвала в свидетели высших судий, что я понял, эта девушка далеко пойдет. Особенно мне понравилось о зенице ока. Мамушку и двух других теток, смотрящих, скорбно поджав губы, на мою «мужескую породу», такие доводы убедили, и они, пожелав девственнице покойной ночи, удалились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Подьяческий сын опасливо покосился на родного батюшку и рискнул повторить, что хочет остаться защищать девушку. Отец его не пожелал услышать и резко приказал не перечить старшим. Времена были дикие, патриархальные, и дети еще не осмеливались не то что перечить, даже прямо возражать родителям.
Недовольные друг другом родственники, наконец, покинули поле боя и удалились восвояси, а я вернулся в терем.
Там, как и следовало ожидать, шло единение панночки с холопами. Все, кто мог, плакали от радости и умиления. Я выдернул из компактной группы какую-то девчонку и отправил ее во второй терем, узнать, как обстоят дела у Веры. Она с трудом уразумела, что я от нее хочу, и неохотно пошла выполнять поручение.
Пока счастливая Прасковья поочередно обнималась с домочадцами, и ей было не до меня, я поднялся в светелку и переоделся в свое обычное платье. Сослужившую свою службу колдовскую одежду запаковал, решив, что при случае она еще сможет пригодиться.
Вечерние события так расшевелили сонное царство мирного купеческого подворья, что когда я спустился в горницу, там собрались едва ли не все здешние обитателя. Как всегда при смене власти, самые предприимчивые спешили засвидетельствовать свою преданность, намозолить глаза и доказать, что раньше они аплодировали против.
Так и не дождавшись возвращения посыльной, я узнал от дворовых, что Вера после удара лежит как мертвая. Заниматься ее лечением у меня не было ни оснований, ни желания. Вообще мне вся эта катавасия начинала порядком действовать на нервы. Все, что я делал последнее время, было как-то мелко и неинтересно. Одно дело спасать отечество, другое разбираться в частных случаях. К тому же мне уже надоело средневековье с его жестокостью и бытовой неустроенностью. Ладно бы были видны результаты усилий, а так получалось, что я какой-то стрелочник, борец за абстрактную справедливость. Что изменится в мире, если купеческим состоянием будет владеть не Вера, а Прасковья? Ровным счетом ничего. К тому же еще этот влюбленный Сидор Иванович...
Нет, сказать, что я приревновал Прасковью, было Вы чересчур, но кому не станет обидно, если любимая девушка, непосредственно после того, как... представляет возлюбленного третьим лицам, как своего старого родственника?! Тоже ведь придумала – дядя! Я начал вспоминать, сколько времени она общалась с семейством подьячего, получилось всего ничего. Прав был Иосиф Бродский, когда писал:
Не смотри в глаза мне, дева,
Все равно пойдешь налево.
У попа была собака,
Оба умерли от рака.
– Боярин, – оторвала меня от грустных дум давешняя девчонка, – хозяйка приказала долго жить.
– Кому приказала? – не сразу понял я, о чем она говорит.
Девчонка удивилась вопросу, задумалась, и когда я уже «владел ситуацией», понял, что она имеет в виду, объяснила:
– Кто ее знает, кому, она не сказывала.
– Умерла, что ли? – повторил я вопрос.
– Я того не знаю, но люди говорят, что приказала долго жить.
– А ты больше слушай, что люди болтают! – пошутил я и, пробравшись сквозь толпу, облепившую воскресшую сироту, отправился наверх спать.
Расположения терема я по-прежнему не узнал, так что вариантов, где устроиться на ночевку, кроме девичьей светелки, у меня не было. Потому, ничтоже сумнящеся, я прикрыл дверь, чтобы не мешал шум из горницы, разделся и лег спать на единственную лавку.
Конечно, после всех сегодняшних треволнений сразу уснуть не удалось. Я лежал в темноте и перебирал в памяти последние события. О Сидоре старался не думать, сосредоточился на всемогущем дьяке Ерастове, которого почему-то так испугался Иван Владимирович. Кто он и в каком приказе служит, я так и не успел узнать. Вообще-то по статусу окольничий был чуточку выше, чем приказной дьяк, но фактически все зависело не от звания, а влияния и связей. Связей у меня было крайне мало, знатной родни – тем более, на защиту царя я не надеялся, так что нужно было выкручиваться самому. Все бы ничего, к передрягами противостояниям я привык, но этот влюбленный Сидор положительно выбивал меня из колеи.
Когда меня сморил сон, я не уследил, а вот проснулся от света и сразу же схватился за кинжал. В комнате горело сразу несколько свечей, и передо мной стояли какие-то женщины.
– Вы кто, вам что нужно? – не поняв, что происходит, спросил я.
– Так, батюшка, как же так, – привел меня в чувство знакомый голос мамки Матрены, – барышне спать пора, а тут ты разлегся!
– Ну, так пусть идет и ложится, – сердито ответил я, прикрывая рукой глаза от света.
– Как же ей тут ложиться, когда в светелке ты? – гнула свое Матрена.
– Молча, – буркнул я, потом объяснил более вразумительно. – Я Прасковью уже давно от врагов охраняю, поэтому и спим мы с ней одной комнате. Она-то сама где?
– В баню ее повели порчу смывать, – объяснила Матрена, потом вернулась к прежнему разговору. – От кого же ее в отчем доме защищать? Она здесь хозяйка!
– Давно-то хозяйкой? Что же вы ее сами от врагов не уберегли?
Тут возразить оказалось нечего, но, тем не менее, женская делегация не уходила, явно не зная, как поступить. Пришлось им помочь:
– Вы пока идите, а вернется Прасковья, мы с ней сами решим, где мне ночевать.
Таким образом, приличия были соблюдены, и меня оставили одного. Снова ложиться не имело смысла, и я дождался, когда молодая хозяйка в окружении все тех же матрон, появилась в светелке.
Распаренная, розовая девушка казалась счастливой и улыбнулась мне, что называется, лучезарной улыбкой.
– А ты еще не спишь? – спросила она, присаживаясь на скамейку возле небольшого стола.
– Как тут заснешь, когда твои няньки гонят меня прочь.
Прасковья немного смешалась, но женская находчивость помогла ей естественно выйти из щекотливого положения:
– Алексей мой первый помощник и защитник, – сказала она блюстительницам нравственности, – он всегда спит на полу подле моей постели, чтобы враги не причинили вреда.
– Так как же это можно, девонька, ведь он мужеской породы, поди, зазорно с ним под одной крышей пребывать, – подумав, нашла довод Матрена, – как бы люди чего зазорного не сказали!
– Что людская молва, мамонька, на чужой роток не набросишь платок. Мне перед людьми стыдится нечего, я свою девичью честь как зеницу ока берегу! Меня Господь видит и Пресвятая Дева. Мне перед ними ответ держать, а они про меня всю правду ведают!
Такого я, надо сказать, от Прасковьи не ожидал. Она так смело призвала в свидетели высших судий, что я понял, эта девушка далеко пойдет. Особенно мне понравилось о зенице ока. Мамушку и двух других теток, смотрящих, скорбно поджав губы, на мою «мужескую породу», такие доводы убедили, и они, пожелав девственнице покойной ночи, удалились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79