Что уж там говорить о корейцах, китайцах и вьетнамцах, беседовать с которыми все равно, что с марсианами.
Каждое утро вы ездите по линии метро номер семь из Маджесты в центр города и встречаетесь в вагоне с иммигрантами из стран третьего мира. Как-то раз ведущий ночного телевизионного ток-шоу шутливо назвал линию номер семь Экспрессом Объединенных Наций. Но ездившие этим поездом иммигранты так и не поняли, что он имел в виду. В другой раз по радио выступил мэр и заявил, что резкие изменения в составе городского населения дают прекрасную возможность наблюдать результаты взаимного влияния различных этнических культур, соотношение представителей которых так же быстротечно, как картинка в калейдоскопе. Никто из слушателей не понял, что он, черт бы его побрал, хотел этим сказать.
И Браун тоже не разобрался, о чем толковал мэр.
Браун знал только, что в прежние времена люди приезжали из-за границы в Америку с твердым намерением укорениться там. Они зарабатывали себе на жизнь, обзаводились семьями, изучали язык, на котором говорили местные жители — короче, становились полноправными гражданами, вносили свой посильный вклад в развитие города и нации.
Современные же иммигранты, заявившиеся в США из Латинской Америки и островов Карибского моря, предпочитают оставаться гражданами стран, где они родились, курсируют, словно дипломаты, из страны в страну, создают микросемьи в США и содержат макросемьи у себя на родине. Другими словами, подавляющее большинство обосновавшихся в городе иммигрантских землячеств не заинтересованы в том, чтобы влиться в американское общество. Попробуйте застрелить торговца наркотиками, промышляющего в районе, заселенном преимущественно выходцами из Санто-Доминго, и тотчас же весь район в знак протеста запестрит красно-бело-синими флагами Доминиканской Республики, и нигде не будет звездно-полосатого флага США. Неудивительно, что так много стен в городе загажены стеномараками. Раз это не наш город, значит, можно гадить, где попало.
У гаитянина оказалась зеленая карточка, по ней и установили его личность. Жан-Пьер Шандрон. Браун поинтересовался, не фальшивка ли это. Потому что документ такого типа можно купить за 25 баксов, а то и дешевле. Пакетик с героином стоит максимум пять баксов, а доза кристаллического кокаина — 75 центов! Это называется шестибитовый кайф. Никто не продаст вам леденцовую палочку за шесть битов, но этих денег будет вполне достаточно, чтобы начать умерщвление мозга, когда вам это заблагорассудится. Вы бросаете двадцатипятицентовики, а то и даже пяти— и десятицентовики, и вам в щель под запертой дверью просовывают трубочку с кокаином. Не принимаются только одноцентовики, потому что такая мелочь делает выручку слишком громоздкой и тяжелой. Только поэтому.
Крупные воротилы завоевывают новые рынки, продавая поначалу свои товары по смехотворно низким ценам. Так и мелкие торговцы наркотиками соблазняют дешевкой начинающих наркоманов. Заходи, приятель! Ты можешь взлететь на луну за свои паршивые шесть битов. Хочешь? Ну так попробуй. Купи и взлетишь. А, может быть, ты желаешь героин?
Мы можем предложить тебе чистейший порошок, белый, как фата невесты. Ты можешь вдыхать его с зеркала, как кокаин, — такой он чистый. И не нужно садиться на иглу, приятель.
И никакая зараза тебе не страшна. Платишь пятицентовик и вдыхай себе на здоровье эту дрянь. Неужели откажешься?
Миновали дни, когда вам было достаточно 10-центового пакетика, а теперь пожалуйте на тусовку наркоманов!
— Ты чего разорялся в той лавке, а? — спросил Браун гаитянина.
В этот момент зазвонил телефон.
— Восемьдесят седьмой участок. Кар...
— Пожалуйста, не кладите трубку, — прозвучал голос Глухого. — Я хочу вам помочь.
— Да что вы говорите!
— Я хочу предотвратить страшную катастрофу.
На дисплее АОН появился тот же номер телефона, что и в прошлый раз. «Неужели он, действительно, звонит из парка?», подивился Карелла. Нет, Глухой не настолько глуп, чтобы торчать на одном и том же месте. Выходит, лейтенант прав. Нужно игнорировать этого сукина сына и...
— Благодаря мне вы легко с этим справитесь, — продолжал Глухой.
— Спасибо, — сказал Карелла.
— Не вздумайте хитрить со мной.
— Я вас слушаю.
— Роман называется «Страж и ярость». Научная фантастика. Вам нравится научная фантастика?
— Иногда мне кажется, что вы сами явились из научной фантастики, — ответил Карелла.
— Я не поклонник этого жанра, — продолжал Глухой, — но мне кажется, что его наивность и непритязательность должны импонировать вам. Его автор — боливиец Артуро Ривера. Вам непременно нужно будет прочитать первую главу этой книги. Думаю, она вас заинтересует.
— Почему я должен...
Глухой, не дав закончить, повесил трубку.
— Кто-нибудь говорит здесь по-французски? — спросил Браун, обращаясь к четырем стенам.
— Va te faire foutre, — произнес гаитянин.
В этот момент через проход в барьере в помещение вошли Мейер и Хейз.
— Вы говорите по-французски? — спросил их Браун.
— Oui, — ответил Хейз.
— Поговори с этим парнем. Ладно?
— Я уже исчерпал свой словарный запас, — разочаровал его Хейз.
— А ты?
— По-французски говорит моя жена, — сообщил Мейер.
— Никто не желает мне помочь.
Мейер подошел к телефону, набрал номер Отдела розыска без вести пропавших и попросил пригласить к аппарату Гастингса, детектива, с которым он разговаривал утром. За его спиной Карелла расспрашивал гаитянина по-итальянски, Хейз — по-испански, а Браун упрашивал сержанта отряда патрульных поискать среди его подчиненных человека, говорящего по-французски.
— Гастингс, — услышал наконец Мейер голос из трубки.
— Это Мейер из 87-го участка. Я вам уже звонил сегодня утром. Около восьми. Помните? Спрашивал, есть ли у вас какие-нибудь данные на Джона Доу, называющего себя Чарли. Это парень...
— В такую рань я собственное имя едва помню, — сообщил Гастингс.
— Старик примерно 75 лет от роду, помните, мы говорили о нем?
— А, так что нам о нем известно? К нам пока не поступило никаких сведений о людях но имени Чарли.
— Вы тогда еще как-то выразились насчет эпидемии.
Помните?
— Ничего не помню.
— Что вы хотели этим сказать? Насчет эпидемии?
— Понятия не имею.
— Почему вы употребили слово «эпидемия»?
— Наверное, потому, что это уже стало эпидемическим явлением. Иногда мне кажется, что все жители нашего проклятого города постепенно исчезнут с лица земли.
— Когда я вам сказал, что этому парню Чарли приблизительно 75 лет, вы взорвались: «Что за чертова эпидемия!»
Вспоминаете?
— Смутно.
— Почему вы так сказали? У вас есть другой 75-летний Джон Доу?
— Да, да, вспомнил наконец.
— Другого Джона Доу?
— Некую Джейн Доу.
— А это кто такая?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
Каждое утро вы ездите по линии метро номер семь из Маджесты в центр города и встречаетесь в вагоне с иммигрантами из стран третьего мира. Как-то раз ведущий ночного телевизионного ток-шоу шутливо назвал линию номер семь Экспрессом Объединенных Наций. Но ездившие этим поездом иммигранты так и не поняли, что он имел в виду. В другой раз по радио выступил мэр и заявил, что резкие изменения в составе городского населения дают прекрасную возможность наблюдать результаты взаимного влияния различных этнических культур, соотношение представителей которых так же быстротечно, как картинка в калейдоскопе. Никто из слушателей не понял, что он, черт бы его побрал, хотел этим сказать.
И Браун тоже не разобрался, о чем толковал мэр.
Браун знал только, что в прежние времена люди приезжали из-за границы в Америку с твердым намерением укорениться там. Они зарабатывали себе на жизнь, обзаводились семьями, изучали язык, на котором говорили местные жители — короче, становились полноправными гражданами, вносили свой посильный вклад в развитие города и нации.
Современные же иммигранты, заявившиеся в США из Латинской Америки и островов Карибского моря, предпочитают оставаться гражданами стран, где они родились, курсируют, словно дипломаты, из страны в страну, создают микросемьи в США и содержат макросемьи у себя на родине. Другими словами, подавляющее большинство обосновавшихся в городе иммигрантских землячеств не заинтересованы в том, чтобы влиться в американское общество. Попробуйте застрелить торговца наркотиками, промышляющего в районе, заселенном преимущественно выходцами из Санто-Доминго, и тотчас же весь район в знак протеста запестрит красно-бело-синими флагами Доминиканской Республики, и нигде не будет звездно-полосатого флага США. Неудивительно, что так много стен в городе загажены стеномараками. Раз это не наш город, значит, можно гадить, где попало.
У гаитянина оказалась зеленая карточка, по ней и установили его личность. Жан-Пьер Шандрон. Браун поинтересовался, не фальшивка ли это. Потому что документ такого типа можно купить за 25 баксов, а то и дешевле. Пакетик с героином стоит максимум пять баксов, а доза кристаллического кокаина — 75 центов! Это называется шестибитовый кайф. Никто не продаст вам леденцовую палочку за шесть битов, но этих денег будет вполне достаточно, чтобы начать умерщвление мозга, когда вам это заблагорассудится. Вы бросаете двадцатипятицентовики, а то и даже пяти— и десятицентовики, и вам в щель под запертой дверью просовывают трубочку с кокаином. Не принимаются только одноцентовики, потому что такая мелочь делает выручку слишком громоздкой и тяжелой. Только поэтому.
Крупные воротилы завоевывают новые рынки, продавая поначалу свои товары по смехотворно низким ценам. Так и мелкие торговцы наркотиками соблазняют дешевкой начинающих наркоманов. Заходи, приятель! Ты можешь взлететь на луну за свои паршивые шесть битов. Хочешь? Ну так попробуй. Купи и взлетишь. А, может быть, ты желаешь героин?
Мы можем предложить тебе чистейший порошок, белый, как фата невесты. Ты можешь вдыхать его с зеркала, как кокаин, — такой он чистый. И не нужно садиться на иглу, приятель.
И никакая зараза тебе не страшна. Платишь пятицентовик и вдыхай себе на здоровье эту дрянь. Неужели откажешься?
Миновали дни, когда вам было достаточно 10-центового пакетика, а теперь пожалуйте на тусовку наркоманов!
— Ты чего разорялся в той лавке, а? — спросил Браун гаитянина.
В этот момент зазвонил телефон.
— Восемьдесят седьмой участок. Кар...
— Пожалуйста, не кладите трубку, — прозвучал голос Глухого. — Я хочу вам помочь.
— Да что вы говорите!
— Я хочу предотвратить страшную катастрофу.
На дисплее АОН появился тот же номер телефона, что и в прошлый раз. «Неужели он, действительно, звонит из парка?», подивился Карелла. Нет, Глухой не настолько глуп, чтобы торчать на одном и том же месте. Выходит, лейтенант прав. Нужно игнорировать этого сукина сына и...
— Благодаря мне вы легко с этим справитесь, — продолжал Глухой.
— Спасибо, — сказал Карелла.
— Не вздумайте хитрить со мной.
— Я вас слушаю.
— Роман называется «Страж и ярость». Научная фантастика. Вам нравится научная фантастика?
— Иногда мне кажется, что вы сами явились из научной фантастики, — ответил Карелла.
— Я не поклонник этого жанра, — продолжал Глухой, — но мне кажется, что его наивность и непритязательность должны импонировать вам. Его автор — боливиец Артуро Ривера. Вам непременно нужно будет прочитать первую главу этой книги. Думаю, она вас заинтересует.
— Почему я должен...
Глухой, не дав закончить, повесил трубку.
— Кто-нибудь говорит здесь по-французски? — спросил Браун, обращаясь к четырем стенам.
— Va te faire foutre, — произнес гаитянин.
В этот момент через проход в барьере в помещение вошли Мейер и Хейз.
— Вы говорите по-французски? — спросил их Браун.
— Oui, — ответил Хейз.
— Поговори с этим парнем. Ладно?
— Я уже исчерпал свой словарный запас, — разочаровал его Хейз.
— А ты?
— По-французски говорит моя жена, — сообщил Мейер.
— Никто не желает мне помочь.
Мейер подошел к телефону, набрал номер Отдела розыска без вести пропавших и попросил пригласить к аппарату Гастингса, детектива, с которым он разговаривал утром. За его спиной Карелла расспрашивал гаитянина по-итальянски, Хейз — по-испански, а Браун упрашивал сержанта отряда патрульных поискать среди его подчиненных человека, говорящего по-французски.
— Гастингс, — услышал наконец Мейер голос из трубки.
— Это Мейер из 87-го участка. Я вам уже звонил сегодня утром. Около восьми. Помните? Спрашивал, есть ли у вас какие-нибудь данные на Джона Доу, называющего себя Чарли. Это парень...
— В такую рань я собственное имя едва помню, — сообщил Гастингс.
— Старик примерно 75 лет от роду, помните, мы говорили о нем?
— А, так что нам о нем известно? К нам пока не поступило никаких сведений о людях но имени Чарли.
— Вы тогда еще как-то выразились насчет эпидемии.
Помните?
— Ничего не помню.
— Что вы хотели этим сказать? Насчет эпидемии?
— Понятия не имею.
— Почему вы употребили слово «эпидемия»?
— Наверное, потому, что это уже стало эпидемическим явлением. Иногда мне кажется, что все жители нашего проклятого города постепенно исчезнут с лица земли.
— Когда я вам сказал, что этому парню Чарли приблизительно 75 лет, вы взорвались: «Что за чертова эпидемия!»
Вспоминаете?
— Смутно.
— Почему вы так сказали? У вас есть другой 75-летний Джон Доу?
— Да, да, вспомнил наконец.
— Другого Джона Доу?
— Некую Джейн Доу.
— А это кто такая?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86