«Любовная история» — не детектив. Не думаю, чтобы хоть один критик обвинил ее в этом.
— А вам не кажется, что именно это ей сейчас и грозит? — спросил Карелла.
Надо попытаться вернуть Корбина к сути дела. А суть заключалась не в содержании Великой Американской Драмы, а в отклонении от нормального, упорядоченного хода вещей, каковое отклонение воплощалось в теле Мишель Кассиди с двадцатью двумя резаными и колотыми ранами.
— Вы имеете в виду — из-за того, что убийство Мишель используют для рекламы?
— Да. И связывают его с тем, что в самой пьесе есть сцена нападения. Кто-нибудь из критиков...
— В жопу критиков, — сказал Корбин.
Карелла поморщился.
— Я пишу не для критиков. Я пишу для себя и для моих зрителей. Мои зрители поймут, что я не пишу дешевых детективов, никогда не писал и никогда не буду писать ничего подобного. Мои зрители...
— Я понимаю...
— Это были вовсе не детективы. Простите, вы слыхали о «Синем значке»?
— На самом деле, я не знаю...
— ..."Синий значок" и...
— ...названий...
— ..."Уличный ноктюрн". Два романа, которые я написал о нью-йоркских копах. Но это не детективы, это именно романы о копах.
— Правильно, документаль...
— Нет! — пронзительно завопил Корбин. — Никакой документальности! Я не пишу документальных книг. Так же, как детективов. Это просто романы о копах. О мужчинах и женщинах в синей форме и в штатском, об их женах, любовницах, друзьях, любовниках, детях, об их мигренях, болях в желудке, менструальных циклах. Романы. Которые, само собой, я теперь считаю более низким жанром, чем слово, произнесенное на сцене.
— Что вы чувствовали после того, как на Мишель было совершено нападение?
— Первый раз? В переулке?
— Да.
— Сказать честно?
— Да, пожалуйста.
— Я был рад. Это было неплохой рекламой для пьесы. Не подумайте, «Любовная история» — замечательная пьеса, но никогда не помешает привлечь к себе внимание, не правда ли?
— По словам Джонни Мильтона...
— Этого куска дерьма?
— ...идея принадлежала самой Мишель.
— Я бы не удивился. Очень амбициозная девушка, умеет ловить удобный случай.
— Как вы отнеслись к ее убийству?
— Оно меня очень опечалило.
Карелла продолжал ждать.
— Прискорбное событие, — сказал Корбин. — Но я обещал говорить честно. До этого момента я хорошо относился к рекламе. До тех пор, пока она не обернулась против нас. Пока из-за нее моя пьеса не начала выглядеть как какой-то дешевый детектив.
— Насколько хорошо вы знали Мишель?
— Это именно я настоял на том, чтобы ей дали роль — вопреки желанию Эшли, да и Марвина тоже, но у того вообще нет вкуса. Хотя нет, беру свои слова обратно. В конце концов, решил же он ставить «Любовную историю». Но Мишель получила роль именно потому, что на этом настоял я.
Такой ответ Кареллу не устраивал. Он предпринял еще одну попытку:
— Насколько хорошо вы ее знали, мистер Корбин?
— К сожалению, не так уж хорошо. Еще одна упущенная возможность в жизни, не так ли? Но теперь уже слишком поздно.
— Какую именно упущенную возможность вы имеете в виду? — спросил Карелла.
— Ну как же — возможность узнать ее получше.
— Что вы думаете об актрисе, заменившей Мишель?
— Джози? Я думаю, что она великолепна. Честно говоря, я вынужден признать, что я совершил ошибку, не отдав эту роль ей сразу же.
— Она играет лучше?
— Да, гораздо лучше. Я считаю, что наши шансы повысились. Даже безо всей этой шумихи вокруг смерти Мишель наши шансы стали гораздо выше, когда роль перешла к Джози.
— И конечно, если пьеса станет гвоздем сезона...
— Я, разумеется, буду доволен. Но ценность пьесы зависит от ее внутренней ценности. И десять лет, и сто лет спустя успех пьесы будет зависеть лишь от нее самой, что бы там ни говорили критики.
— Однако вы будете рады, если пьеса получит признание?
— Да, конечно.
— Успех пьесы будет означать, что вы заработаете много денег, не так ли?
— Деньги особого значения не имеют.
— Шесть процентов от еженедельных сборов...
— Да, но...
— Предполагаемые сборы составляют сто восемьдесят три тысячи долларов.
— Если мы переберемся в нижний город.
— Ну, вы наверняка туда переберетесь, если пьеса станет гвоздем сезона.
— Да.
— Значит, шесть процентов от сборов — это почти одиннадцать тысяч долларов в неделю.
— Да, я знаю.
— Вы это подсчитывали?
— И не раз.
— Это около шестисот тысяч долларов в год.
— Да.
— Как долго может продержаться на сцене пьеса вроде «Любовной истории»?
— Кто знает? Если отзывы будут хорошими, если мы переберемся в нижний город... Может, пять лет, может, шесть — кто его знает?
— Значит, в это дело замешаны большие деньги. Если пьеса станет хитом.
— Да.
— А с Джози Билз в главной роли и с рекламой, которую создало пьесе убийство Мишель, пьеса наверняка будет иметь огромный успех...
— Чувствую, я должен вам сказать это сразу, пока вы сами не спросили, — произнес Корбин. — У меня нет никакого алиби на тот вечер, когда была убита Мишель.
Карелла посмотрел на него.
— Совершенно никакого, — повторил Корбин. — Я был дома один, по какому-то совпадению работал над той самой сценой, в которой на Актрису нападают. Над сценой в пьесе. Так что, как вы понимаете...
Корбин улыбнулся.
— Я всецело в вашей власти.
* * *
К трем часам пополудни они перегруппировались.
Карелла не удивился, узнав, что алиби Андреа подтвердилось. Клинг очень удивился, узнав, что у Корбина вообще нет алиби.
— Возможно, авторы бессмертных произведений не нуждаются в алиби, — предположил Карелла.
Они позвонили в театр, надеясь застать там Джози Билз, но Чак Мэдден сообщил, что она ушла домой и сегодня ее уже не будет.
— Вы можете попытаться сходить к ней домой, — предложил он. — Хотя актрис невозможно застать дома.
— Что вы имеете в виду? — поинтересовался Карелла.
— Прослушивания, пробы, занятия, бенефисы — их никогда не бывает дома.
— Она не говорила, собирается ли она куда-нибудь? На прослушивание или...
— Я всего лишь помощник режиссера, — беззаботно произнес Мэдден. — Мне никто ничего не говорит.
Карелла точно знал, что в данном случае все обстояло ровно наоборот. Это было частью обязанностей помощника режиссера — знать, где в любое время можно найти каждого человека, участвующего в постановке.
— Давайте я посмотрю в записной книжке, — предложил Мэдден, — и дам вам ее домашний телефон. По крайней мере, попробовать стоит. — Карелла слышал, как тот шелестит страницами. — Ага, вот он, — наконец сказал Мэдден и прочитал номер. — Если ее там нет, вы можете попозже позвонить в школу Галлоуэя. По-моему, у нее по четвергам занятия.
— У вас нет телефона этой школы?
— Есть. Это здесь, на Северной Лоринг-стрит, — ответил Мэдден и продиктовал еще один номер.
— Когда у вас следующая репетиция?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
— А вам не кажется, что именно это ей сейчас и грозит? — спросил Карелла.
Надо попытаться вернуть Корбина к сути дела. А суть заключалась не в содержании Великой Американской Драмы, а в отклонении от нормального, упорядоченного хода вещей, каковое отклонение воплощалось в теле Мишель Кассиди с двадцатью двумя резаными и колотыми ранами.
— Вы имеете в виду — из-за того, что убийство Мишель используют для рекламы?
— Да. И связывают его с тем, что в самой пьесе есть сцена нападения. Кто-нибудь из критиков...
— В жопу критиков, — сказал Корбин.
Карелла поморщился.
— Я пишу не для критиков. Я пишу для себя и для моих зрителей. Мои зрители поймут, что я не пишу дешевых детективов, никогда не писал и никогда не буду писать ничего подобного. Мои зрители...
— Я понимаю...
— Это были вовсе не детективы. Простите, вы слыхали о «Синем значке»?
— На самом деле, я не знаю...
— ..."Синий значок" и...
— ...названий...
— ..."Уличный ноктюрн". Два романа, которые я написал о нью-йоркских копах. Но это не детективы, это именно романы о копах.
— Правильно, документаль...
— Нет! — пронзительно завопил Корбин. — Никакой документальности! Я не пишу документальных книг. Так же, как детективов. Это просто романы о копах. О мужчинах и женщинах в синей форме и в штатском, об их женах, любовницах, друзьях, любовниках, детях, об их мигренях, болях в желудке, менструальных циклах. Романы. Которые, само собой, я теперь считаю более низким жанром, чем слово, произнесенное на сцене.
— Что вы чувствовали после того, как на Мишель было совершено нападение?
— Первый раз? В переулке?
— Да.
— Сказать честно?
— Да, пожалуйста.
— Я был рад. Это было неплохой рекламой для пьесы. Не подумайте, «Любовная история» — замечательная пьеса, но никогда не помешает привлечь к себе внимание, не правда ли?
— По словам Джонни Мильтона...
— Этого куска дерьма?
— ...идея принадлежала самой Мишель.
— Я бы не удивился. Очень амбициозная девушка, умеет ловить удобный случай.
— Как вы отнеслись к ее убийству?
— Оно меня очень опечалило.
Карелла продолжал ждать.
— Прискорбное событие, — сказал Корбин. — Но я обещал говорить честно. До этого момента я хорошо относился к рекламе. До тех пор, пока она не обернулась против нас. Пока из-за нее моя пьеса не начала выглядеть как какой-то дешевый детектив.
— Насколько хорошо вы знали Мишель?
— Это именно я настоял на том, чтобы ей дали роль — вопреки желанию Эшли, да и Марвина тоже, но у того вообще нет вкуса. Хотя нет, беру свои слова обратно. В конце концов, решил же он ставить «Любовную историю». Но Мишель получила роль именно потому, что на этом настоял я.
Такой ответ Кареллу не устраивал. Он предпринял еще одну попытку:
— Насколько хорошо вы ее знали, мистер Корбин?
— К сожалению, не так уж хорошо. Еще одна упущенная возможность в жизни, не так ли? Но теперь уже слишком поздно.
— Какую именно упущенную возможность вы имеете в виду? — спросил Карелла.
— Ну как же — возможность узнать ее получше.
— Что вы думаете об актрисе, заменившей Мишель?
— Джози? Я думаю, что она великолепна. Честно говоря, я вынужден признать, что я совершил ошибку, не отдав эту роль ей сразу же.
— Она играет лучше?
— Да, гораздо лучше. Я считаю, что наши шансы повысились. Даже безо всей этой шумихи вокруг смерти Мишель наши шансы стали гораздо выше, когда роль перешла к Джози.
— И конечно, если пьеса станет гвоздем сезона...
— Я, разумеется, буду доволен. Но ценность пьесы зависит от ее внутренней ценности. И десять лет, и сто лет спустя успех пьесы будет зависеть лишь от нее самой, что бы там ни говорили критики.
— Однако вы будете рады, если пьеса получит признание?
— Да, конечно.
— Успех пьесы будет означать, что вы заработаете много денег, не так ли?
— Деньги особого значения не имеют.
— Шесть процентов от еженедельных сборов...
— Да, но...
— Предполагаемые сборы составляют сто восемьдесят три тысячи долларов.
— Если мы переберемся в нижний город.
— Ну, вы наверняка туда переберетесь, если пьеса станет гвоздем сезона.
— Да.
— Значит, шесть процентов от сборов — это почти одиннадцать тысяч долларов в неделю.
— Да, я знаю.
— Вы это подсчитывали?
— И не раз.
— Это около шестисот тысяч долларов в год.
— Да.
— Как долго может продержаться на сцене пьеса вроде «Любовной истории»?
— Кто знает? Если отзывы будут хорошими, если мы переберемся в нижний город... Может, пять лет, может, шесть — кто его знает?
— Значит, в это дело замешаны большие деньги. Если пьеса станет хитом.
— Да.
— А с Джози Билз в главной роли и с рекламой, которую создало пьесе убийство Мишель, пьеса наверняка будет иметь огромный успех...
— Чувствую, я должен вам сказать это сразу, пока вы сами не спросили, — произнес Корбин. — У меня нет никакого алиби на тот вечер, когда была убита Мишель.
Карелла посмотрел на него.
— Совершенно никакого, — повторил Корбин. — Я был дома один, по какому-то совпадению работал над той самой сценой, в которой на Актрису нападают. Над сценой в пьесе. Так что, как вы понимаете...
Корбин улыбнулся.
— Я всецело в вашей власти.
* * *
К трем часам пополудни они перегруппировались.
Карелла не удивился, узнав, что алиби Андреа подтвердилось. Клинг очень удивился, узнав, что у Корбина вообще нет алиби.
— Возможно, авторы бессмертных произведений не нуждаются в алиби, — предположил Карелла.
Они позвонили в театр, надеясь застать там Джози Билз, но Чак Мэдден сообщил, что она ушла домой и сегодня ее уже не будет.
— Вы можете попытаться сходить к ней домой, — предложил он. — Хотя актрис невозможно застать дома.
— Что вы имеете в виду? — поинтересовался Карелла.
— Прослушивания, пробы, занятия, бенефисы — их никогда не бывает дома.
— Она не говорила, собирается ли она куда-нибудь? На прослушивание или...
— Я всего лишь помощник режиссера, — беззаботно произнес Мэдден. — Мне никто ничего не говорит.
Карелла точно знал, что в данном случае все обстояло ровно наоборот. Это было частью обязанностей помощника режиссера — знать, где в любое время можно найти каждого человека, участвующего в постановке.
— Давайте я посмотрю в записной книжке, — предложил Мэдден, — и дам вам ее домашний телефон. По крайней мере, попробовать стоит. — Карелла слышал, как тот шелестит страницами. — Ага, вот он, — наконец сказал Мэдден и прочитал номер. — Если ее там нет, вы можете попозже позвонить в школу Галлоуэя. По-моему, у нее по четвергам занятия.
— У вас нет телефона этой школы?
— Есть. Это здесь, на Северной Лоринг-стрит, — ответил Мэдден и продиктовал еще один номер.
— Когда у вас следующая репетиция?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73