Но здесь… Я огляделся, припомнил то, что сказал мне мой приятель из Майами: «Состоит из гуано, кораллов и известковой скалы». Что же у них тут радиоактивного? Птичий помет, что ли?
Когда я подносил стерженек к трещинам в бетонных полах, щелчки учащались настолько, что сливались в единый гул.
Я подумал о радоне. Газ радон — это общемировая проблема. Он возникает в результате разложения природного урана в скальной породе и незаметно просачивается в дома, отчего люди заболевают раком. Но радон концентрируется только в замкнутых пространствах, а ураган позаботился о том, чтобы замкнутых пространств на острове не осталось. А потом в известняке нет радиоактивного урана.
Так откуда же здесь радиация? Может, потому островитяне и уехали отсюда — не из-за Никки и уж тем более не из-за Одина, а из-за того, что испугались радиации?
Если рядом с домами счетчик оживился, то возле оснований бывших грибных теплиц он буквально с цепи сорвался. Я нахмурился и отправился к стаду, выяснить, не фонят ли мои коровы, но, к своему облегчению, обнаружил, что нет, не фонят. А то я уже испугался, что молочко у них радиоактивное.
В конце концов я наигрался счетчиком Гейгера и снова убрал его в сейф. Папка тоже лежала там. Я успел запомнить каждый листок «в лицо» и теперь горько сожалел о своей необразованности.
Я закрыл сейф, запер его. Наступил идиллический вечер. Я добавил еще одну щепочку к удлиняющемуся ряду. Каждая щепочка обозначала день, проведенный на острове. Сейчас щепочек стало четыре. Четыре длинных дня, четыре бесконечные ночи.
Отчаяние? Да нет, это сильно сказано.
Вернее будет сказать, что мною овладело уныние.
Когда за мной наконец прилетели люди, они прилетели с автоматами.
ГЛАВА 6
Вечером пятого дня, который я провел на острове, как раз когда я купался у песчаного пляжика в дальнем конце взлетной полосы, над островом прогудел двухмоторный самолет, аккуратно прошел над деревней, прокатил по полосе почти до середины, остановился, развернулся и порулил туда, где до Одина стояли дома.
Я каждый день нарочно расстилал свой яркий желто-оранжевый спасжилет посреди полосы и придавливал его камнями, в надежде, что его заметят с какого-нибудь низко летящего самолета. Пару раз жилет загадили коровы, но я его отстирал в одной из грязных цистерн. Я дико обрадовался, решив, что жилет таки исполнил свое предназначение, и торопливо заковылял наверх по извилистой каменистой тропинке, не обращая внимания на сбитые ноги. Я боялся, что мои спасители решат, будто на острове никого нет, и улетят прежде, чем я успею показаться им на глаза.
Я так спешил, что мне даже в голову не пришло задуматься: а вдруг эти пришельцы опасны? Да и с чего бы? Самолет, на котором они прилетели, был рассчитан примерно на восемнадцать пассажиров — один из тех небольших самолетиков, какие обычно используются для доставки пассажиров и грузов на мелкие островки. Такой самолетик вполне могли отправить на острова искать людей, спасшихся во время урагана. Прокатная машина без особых примет.
Я неуклюже затрусил к самолету по взлетной полосе. Из самолета никто не показался, но это меня не встревожило. День был удушливо-жаркий, и я мог думать только об одном: должно быть, в самолете прохладно, и мне нальют чего-нибудь холодненького… До самолета оставалось футов шестьдесят, когда аппарель откинулась, и на землю по короткой лесенке спустились пять фигур.
Одеты они все были одинаково: в блестящие серебристые комбинезоны с капюшонами и дымчатыми пластиковыми прямоугольниками на месте лиц. Эти скафандры годились скорее для космоса, чем для удушливой карибской жары. Мне уже случалось видеть нечто подобное: это были костюмы радиационной зашиты. И то, что пришельцы несли в руках, мне тоже было знакомо: жуткие угольно-черные автоматические винтовки. Фигуры в серебристых скафандрах выстроились в ряд и направили винтовки мне в грудь, словно намеревались меня расстрелять.
Я остановился как вкопанный. Мне совсем не нравилось снова ощущать себя мишенью. Что ж, по крайней мере, на этот раз никаких «прав» мне никто не сообщал. Никто не говорил, что я имею право не отвечать на вопросы, но все, что скажу, может быть использовано против меня. Собственно, мне и вопросов-то никто не задавал. Ну, и я счел за лучшее помолчать.
Один из скафандров снял руку с винтовки — лишь затем, чтобы сделать мне знак подойти. Бежать явно не было смысла, так что я медленно пошел им навстречу, пока мне не сделали знака остановиться.
Выглядел я, должно быть, несколько диковато. Из одежды на мне было только то, что оставил мне Один: трусы и драная рубашка. Подбородок почернел от многодневной щетины, ноги были ободраны и распухли. Да, уважаемые телезрители у меня дома, привыкшие видеть меня чисто выбритым, причесанным и при галстуке, были бы ужасно разочарованы. Глядишь бы, еще и не поверили, что это я.
Пять скафандров переговорили между собой, но до них было слишком далеко, и я не слышал, о чем они говорят. Под конец я с облегчением догадался, что они обрядились в эти костюмы не столько затем, чтобы защититься от радиации, сколько затем, чтобы я их не признал, если когда-нибудь потом с ними встречусь. А это, в свою очередь, означало, что они отказались от идеи пристрелить меня и бросить мой труп в море — еще всплывет, не дай бог! А еще это означало, что они вообще не предполагали найти на острове меня.
У меня было четверо суток на размышления — четыре долгих дня и бесконечные ночи. И за это время многое прояснилось. Если они готовы отпустить меня восвояси, значит, они считают, что мне по-прежнему ничего не известно. И пусть считают дальше.
Трое скафандров развернулись и направились в сторону деревни. Двое оставшихся по-прежнему держали меня под прицелом. Эти двое выглядели не столько кровожадными, сколько нервными: они беспокойно переминались с ноги на ногу. Но это встревожило меня куда больше: нервный человек с оружием куда опаснее хладнокровного убийцы, который знает свое дело. Так что я стоял неподвижно, помалкивал и тихо радовался, что мне хотя бы не приходится потеть в защитном костюме.
Когда те трое наконец вернулись со своей прогулки, они несли — причем на виду, даже не пытаясь спрятать, — и счетчик Гейгера, и папку с бумагами. Они вполне могли найти и мой фотоаппарат, подвешенный к балке, но на этот счет они мне ничего не сказали.
Все пятеро посовещались возле самолета, потом другие трое поднялись по лесенке в самолет, и аппарель закрылась.
Они завели оба мотора. Сердце у меня упало. Но те двое, которых оставили охранять меня, продолжали невозмутимо держать меня на мушке, и я терпеливо стоял и ждал, хотя мне очень хотелось заорать и броситься к самолету. Я мечтал о еде, башмаках и нормальной кровати.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
Когда я подносил стерженек к трещинам в бетонных полах, щелчки учащались настолько, что сливались в единый гул.
Я подумал о радоне. Газ радон — это общемировая проблема. Он возникает в результате разложения природного урана в скальной породе и незаметно просачивается в дома, отчего люди заболевают раком. Но радон концентрируется только в замкнутых пространствах, а ураган позаботился о том, чтобы замкнутых пространств на острове не осталось. А потом в известняке нет радиоактивного урана.
Так откуда же здесь радиация? Может, потому островитяне и уехали отсюда — не из-за Никки и уж тем более не из-за Одина, а из-за того, что испугались радиации?
Если рядом с домами счетчик оживился, то возле оснований бывших грибных теплиц он буквально с цепи сорвался. Я нахмурился и отправился к стаду, выяснить, не фонят ли мои коровы, но, к своему облегчению, обнаружил, что нет, не фонят. А то я уже испугался, что молочко у них радиоактивное.
В конце концов я наигрался счетчиком Гейгера и снова убрал его в сейф. Папка тоже лежала там. Я успел запомнить каждый листок «в лицо» и теперь горько сожалел о своей необразованности.
Я закрыл сейф, запер его. Наступил идиллический вечер. Я добавил еще одну щепочку к удлиняющемуся ряду. Каждая щепочка обозначала день, проведенный на острове. Сейчас щепочек стало четыре. Четыре длинных дня, четыре бесконечные ночи.
Отчаяние? Да нет, это сильно сказано.
Вернее будет сказать, что мною овладело уныние.
Когда за мной наконец прилетели люди, они прилетели с автоматами.
ГЛАВА 6
Вечером пятого дня, который я провел на острове, как раз когда я купался у песчаного пляжика в дальнем конце взлетной полосы, над островом прогудел двухмоторный самолет, аккуратно прошел над деревней, прокатил по полосе почти до середины, остановился, развернулся и порулил туда, где до Одина стояли дома.
Я каждый день нарочно расстилал свой яркий желто-оранжевый спасжилет посреди полосы и придавливал его камнями, в надежде, что его заметят с какого-нибудь низко летящего самолета. Пару раз жилет загадили коровы, но я его отстирал в одной из грязных цистерн. Я дико обрадовался, решив, что жилет таки исполнил свое предназначение, и торопливо заковылял наверх по извилистой каменистой тропинке, не обращая внимания на сбитые ноги. Я боялся, что мои спасители решат, будто на острове никого нет, и улетят прежде, чем я успею показаться им на глаза.
Я так спешил, что мне даже в голову не пришло задуматься: а вдруг эти пришельцы опасны? Да и с чего бы? Самолет, на котором они прилетели, был рассчитан примерно на восемнадцать пассажиров — один из тех небольших самолетиков, какие обычно используются для доставки пассажиров и грузов на мелкие островки. Такой самолетик вполне могли отправить на острова искать людей, спасшихся во время урагана. Прокатная машина без особых примет.
Я неуклюже затрусил к самолету по взлетной полосе. Из самолета никто не показался, но это меня не встревожило. День был удушливо-жаркий, и я мог думать только об одном: должно быть, в самолете прохладно, и мне нальют чего-нибудь холодненького… До самолета оставалось футов шестьдесят, когда аппарель откинулась, и на землю по короткой лесенке спустились пять фигур.
Одеты они все были одинаково: в блестящие серебристые комбинезоны с капюшонами и дымчатыми пластиковыми прямоугольниками на месте лиц. Эти скафандры годились скорее для космоса, чем для удушливой карибской жары. Мне уже случалось видеть нечто подобное: это были костюмы радиационной зашиты. И то, что пришельцы несли в руках, мне тоже было знакомо: жуткие угольно-черные автоматические винтовки. Фигуры в серебристых скафандрах выстроились в ряд и направили винтовки мне в грудь, словно намеревались меня расстрелять.
Я остановился как вкопанный. Мне совсем не нравилось снова ощущать себя мишенью. Что ж, по крайней мере, на этот раз никаких «прав» мне никто не сообщал. Никто не говорил, что я имею право не отвечать на вопросы, но все, что скажу, может быть использовано против меня. Собственно, мне и вопросов-то никто не задавал. Ну, и я счел за лучшее помолчать.
Один из скафандров снял руку с винтовки — лишь затем, чтобы сделать мне знак подойти. Бежать явно не было смысла, так что я медленно пошел им навстречу, пока мне не сделали знака остановиться.
Выглядел я, должно быть, несколько диковато. Из одежды на мне было только то, что оставил мне Один: трусы и драная рубашка. Подбородок почернел от многодневной щетины, ноги были ободраны и распухли. Да, уважаемые телезрители у меня дома, привыкшие видеть меня чисто выбритым, причесанным и при галстуке, были бы ужасно разочарованы. Глядишь бы, еще и не поверили, что это я.
Пять скафандров переговорили между собой, но до них было слишком далеко, и я не слышал, о чем они говорят. Под конец я с облегчением догадался, что они обрядились в эти костюмы не столько затем, чтобы защититься от радиации, сколько затем, чтобы я их не признал, если когда-нибудь потом с ними встречусь. А это, в свою очередь, означало, что они отказались от идеи пристрелить меня и бросить мой труп в море — еще всплывет, не дай бог! А еще это означало, что они вообще не предполагали найти на острове меня.
У меня было четверо суток на размышления — четыре долгих дня и бесконечные ночи. И за это время многое прояснилось. Если они готовы отпустить меня восвояси, значит, они считают, что мне по-прежнему ничего не известно. И пусть считают дальше.
Трое скафандров развернулись и направились в сторону деревни. Двое оставшихся по-прежнему держали меня под прицелом. Эти двое выглядели не столько кровожадными, сколько нервными: они беспокойно переминались с ноги на ногу. Но это встревожило меня куда больше: нервный человек с оружием куда опаснее хладнокровного убийцы, который знает свое дело. Так что я стоял неподвижно, помалкивал и тихо радовался, что мне хотя бы не приходится потеть в защитном костюме.
Когда те трое наконец вернулись со своей прогулки, они несли — причем на виду, даже не пытаясь спрятать, — и счетчик Гейгера, и папку с бумагами. Они вполне могли найти и мой фотоаппарат, подвешенный к балке, но на этот счет они мне ничего не сказали.
Все пятеро посовещались возле самолета, потом другие трое поднялись по лесенке в самолет, и аппарель закрылась.
Они завели оба мотора. Сердце у меня упало. Но те двое, которых оставили охранять меня, продолжали невозмутимо держать меня на мушке, и я терпеливо стоял и ждал, хотя мне очень хотелось заорать и броситься к самолету. Я мечтал о еде, башмаках и нормальной кровати.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68