.. м-м... Ушер?
— Он пишет для газет, — поправил я и развернул «Дневник Куиндла», чтобы отец увидел первую страницу. — Это написал он. Он хочет, чтобы я сказал ему имя моей матери.
Я начал узнавать отца. Двадцать четыре часа назад я бы не уловил крохотного напряжения мышц и молчания длиной в долю секунды, означавшего фантастически быстрое осмысление неблагоприятных фактов. Не только сила мышления, но и ошеломляющая скорость. Не только анализ, но и мгновенный расчет всей цепочки последствий. Бывает такой мозг.
— Мою жену звали Сара. К несчастью, она умерла, — вежливо улыбнулся отец Ушеру Рудду.
— От чего? — разозленный милой откровенностью отца, агрессивно грубо выпалил Ушер Рудд.
— Это было очень давно. — Отец сохранял спокойную вежливость. Пойдем, Бен, иначе мы опоздаем.
Мы повернулись и сделали шага три. Но Ушер Рудд рывком обежал нас и, тормозя пятками спортивных туфель, оказался к нам лицом, загородив дорогу.
Голос прозвучал пискляво, зло и триумфально:
— Я добьюсь, что вас отзовут из кандидатов. Оринде Нэгл вернут ее права.
— Ах. — В единственный слог отец вложил все понимание мира. — Так вы стерли в порошок Пола Бетьюна, чтобы расчистить ей дорогу, не так ли?
— Она стоит десяти таких, как вы. — Ушер Рудд пришел в ярость.
— Она счастливая женщина, что у нее так много болельщиков, — Вы проиграете. — Ушер Рудд почти танцевал от ярости. — Победить должна она.
— Прекрасно... — Отец обошел его, я следом, а Ушер Рудд сзади выкрикнул вопрос, который я никогда бы не задал, но безумно хотел знать ответ:
— Если ваша жена давно умерла, как вы обходитесь с сексом?
Отец явно слышал, но не сбился с шага. Я рискнул и украдкой взглянул на его лицо. И ничего не прочел. Он не выказал ни неловкости, ни тревоги.
Может быть, только веселое изумление.
Ленч в пабе прошел оживленно. Все активисты, возбужденные утренней речью, продолжали обсуждать ее. Во второй половине дня мы побывали на заводе фурнитуры, а потом на фабрике, производившей краски. Кандидат, при ходьбе опираясь на трость, внимательно выслушивал местные проблемы и обещал найти способы их решения, если его выберут. Он пожал бесчисленное количество рук и раздал бесчисленное количество автографов.
Составляя план избирательной кампании. Мервин Тэк ожидал, что кандидатом будет Оринда, которая очарует столяров и составителей красок. В свою очередь, некоторая часть рабочих рассматривала другого кандидата как узурпатора. Отец развеял такие настроения, высоко оценив работу Оринды, но не принося извинений за то, что его выбрали вместо нее.
— Прирожденный политик, — шепнула мне в ухо одна из леди-активисток.
— Учитывая, к чему склоняется страна, с Ориндой мы бы потеряли это переходящее от партии к партии место. Хотя она, конечно, так не считает. С вашим отцом у нас лучшие шансы. Но избиратели непредсказуемы. Часто они могут провалить кандидата в отместку. И они обычно голосуют за партию, а не за личность. Поэтому грязные обвинения не очень повредят Полу Бетьюну, особенно среди голосующих мужчин. В душе они не считают связь на стороне большим грехом, просто подумают: «Повезло парню». И если вы надеетесь, что женщины не проголосуют за человека, имеющего любовницу, то вы ошибаетесь. Проголосуют.
— Значит, Ушер Рудд не передвинул крестик из одной клеточки в другую?
— Если и передвинул, то не так намного, как он воображает, мелкий негодяй. На местах не очень-то обращают на него внимание. Другое дело в Вестминстере. Там до ужаса боятся копания в прошлом. И чем выше человек забрался, тем больше он ненавидит «разгребателя грязи». Разве вы не замечали: если член парламента подмочил репутацию, то быстрее всех его вышвыривает собственная партия?
Мне следовало бы ответить «нет». Я не замечают, потому что никогда не глядел в ту сторону.
По дороге в Хупуэстерн я спросил отца, что он думает об Ушере Рудде.
Но он зевнул и сказал, что от усталости валится с ног и лодыжка болит. И почти тотчас уснул. Я осторожно вел машину, ведь у меня еще не выработался инстинкт движения. На перекрестке, резко затормозив на красный свет, я разбудил кандидата.
— Ушер Рудд, — без вступления проговорил он, будто между вопросом и ответом не прошло двадцати минут, — обожжется на законах о частной жизни.
— Я не знал, что есть такие законы, — удивился я.
— Будут.
— Ох.
— У Ушера Рудда под бейсболкой рыжие волосы.
— Откуда ты знаешь?
— Он вчера был на встрече, когда кончился обед. Полли показала его мне. На нем был черный теплый тренировочный костюм и теннисные туфли. Ты его не заметил?
— Я его не помню.
— Узнай, мог ли он выстрелить.
Я открыл рот, чтобы сказать «Вау» или «Оу», но, подумав, воздержался от обоих восклицаний. Отец искоса смотрел на меня, и я почувствовал, что он улыбается.
— Не думаю, что это он, — наконец ответил я.
— Почему?
— Вместо пуль он выбирает ядовитые чернила.
— Ты уверен, что хочешь быть математиком? Почему бы тебе не попробовать писать?
— Я хочу быть жокеем. — Это так же возможно, как погулять по Луне.
— В университете Эксетсра, прежде чем дадут отсрочку в поступлении, потребуют сообщить, где ты собираешься проводить «окно на год». Это в том случае, если ты приедешь туда не в этом октябре, а в следующем году. Они не будут в восторге, узнав о скачках.
— В Эксетере есть скачки.
— Ты чертовски хорошо знаешь, что имеется в виду.
— Мне не нравятся политики. — Переменим тему.
— Политики — смазочное масло мира.
— Ты имеешь в виду, что мир не будет вертеться без смазки?
Он кивнул.
— Когда политики упираются лбом в стену, в мире начинаются войны.
— Отец, — начал я.
— Папа.
— Нет, отец. Почему ты хочешь быть политиком?
— Такой я есть, — помолчав, ответил он. — Ничего не могу поделать.
— Но ты же никогда... Я имею в виду...
— Я никогда раньше к этому не шел? Не думай, что я не взвесил все. С тех пор как я был в твоем возрасте или даже моложе, я знал, что придет день, и я попытаюсь попасть в парламент. Но для этого требовалась солидная база. Мне надо было убедиться, что я могу зарабатывать деньги. Надо было научиться разбираться в экономике. И, наконец, пришло время, совсем недавно, когда я сказал себе: «Сейчас или никогда». И вот это сейчас.
Самое длинное объяснение, какое он когда-нибудь давал мне. И ради меня он упростил его, подумал я. Стремлению требовалось время, чтобы созреть.
И вчера в «Спящем драконе» коробочка лопнула. Стремление встало в полный рост. Сейчас дракон Джулиарда проснулся, ревет и крадется через Уайтхолл на Даунинг-стрит, 10. Размышляя о нем, я сбился с дороги. Пока я останавливался и изучал карту, потом, найдя, где сделал ошибку, подъезжал к стоянке с неожиданной стороны, отец не делал никаких комментариев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
— Он пишет для газет, — поправил я и развернул «Дневник Куиндла», чтобы отец увидел первую страницу. — Это написал он. Он хочет, чтобы я сказал ему имя моей матери.
Я начал узнавать отца. Двадцать четыре часа назад я бы не уловил крохотного напряжения мышц и молчания длиной в долю секунды, означавшего фантастически быстрое осмысление неблагоприятных фактов. Не только сила мышления, но и ошеломляющая скорость. Не только анализ, но и мгновенный расчет всей цепочки последствий. Бывает такой мозг.
— Мою жену звали Сара. К несчастью, она умерла, — вежливо улыбнулся отец Ушеру Рудду.
— От чего? — разозленный милой откровенностью отца, агрессивно грубо выпалил Ушер Рудд.
— Это было очень давно. — Отец сохранял спокойную вежливость. Пойдем, Бен, иначе мы опоздаем.
Мы повернулись и сделали шага три. Но Ушер Рудд рывком обежал нас и, тормозя пятками спортивных туфель, оказался к нам лицом, загородив дорогу.
Голос прозвучал пискляво, зло и триумфально:
— Я добьюсь, что вас отзовут из кандидатов. Оринде Нэгл вернут ее права.
— Ах. — В единственный слог отец вложил все понимание мира. — Так вы стерли в порошок Пола Бетьюна, чтобы расчистить ей дорогу, не так ли?
— Она стоит десяти таких, как вы. — Ушер Рудд пришел в ярость.
— Она счастливая женщина, что у нее так много болельщиков, — Вы проиграете. — Ушер Рудд почти танцевал от ярости. — Победить должна она.
— Прекрасно... — Отец обошел его, я следом, а Ушер Рудд сзади выкрикнул вопрос, который я никогда бы не задал, но безумно хотел знать ответ:
— Если ваша жена давно умерла, как вы обходитесь с сексом?
Отец явно слышал, но не сбился с шага. Я рискнул и украдкой взглянул на его лицо. И ничего не прочел. Он не выказал ни неловкости, ни тревоги.
Может быть, только веселое изумление.
Ленч в пабе прошел оживленно. Все активисты, возбужденные утренней речью, продолжали обсуждать ее. Во второй половине дня мы побывали на заводе фурнитуры, а потом на фабрике, производившей краски. Кандидат, при ходьбе опираясь на трость, внимательно выслушивал местные проблемы и обещал найти способы их решения, если его выберут. Он пожал бесчисленное количество рук и раздал бесчисленное количество автографов.
Составляя план избирательной кампании. Мервин Тэк ожидал, что кандидатом будет Оринда, которая очарует столяров и составителей красок. В свою очередь, некоторая часть рабочих рассматривала другого кандидата как узурпатора. Отец развеял такие настроения, высоко оценив работу Оринды, но не принося извинений за то, что его выбрали вместо нее.
— Прирожденный политик, — шепнула мне в ухо одна из леди-активисток.
— Учитывая, к чему склоняется страна, с Ориндой мы бы потеряли это переходящее от партии к партии место. Хотя она, конечно, так не считает. С вашим отцом у нас лучшие шансы. Но избиратели непредсказуемы. Часто они могут провалить кандидата в отместку. И они обычно голосуют за партию, а не за личность. Поэтому грязные обвинения не очень повредят Полу Бетьюну, особенно среди голосующих мужчин. В душе они не считают связь на стороне большим грехом, просто подумают: «Повезло парню». И если вы надеетесь, что женщины не проголосуют за человека, имеющего любовницу, то вы ошибаетесь. Проголосуют.
— Значит, Ушер Рудд не передвинул крестик из одной клеточки в другую?
— Если и передвинул, то не так намного, как он воображает, мелкий негодяй. На местах не очень-то обращают на него внимание. Другое дело в Вестминстере. Там до ужаса боятся копания в прошлом. И чем выше человек забрался, тем больше он ненавидит «разгребателя грязи». Разве вы не замечали: если член парламента подмочил репутацию, то быстрее всех его вышвыривает собственная партия?
Мне следовало бы ответить «нет». Я не замечают, потому что никогда не глядел в ту сторону.
По дороге в Хупуэстерн я спросил отца, что он думает об Ушере Рудде.
Но он зевнул и сказал, что от усталости валится с ног и лодыжка болит. И почти тотчас уснул. Я осторожно вел машину, ведь у меня еще не выработался инстинкт движения. На перекрестке, резко затормозив на красный свет, я разбудил кандидата.
— Ушер Рудд, — без вступления проговорил он, будто между вопросом и ответом не прошло двадцати минут, — обожжется на законах о частной жизни.
— Я не знал, что есть такие законы, — удивился я.
— Будут.
— Ох.
— У Ушера Рудда под бейсболкой рыжие волосы.
— Откуда ты знаешь?
— Он вчера был на встрече, когда кончился обед. Полли показала его мне. На нем был черный теплый тренировочный костюм и теннисные туфли. Ты его не заметил?
— Я его не помню.
— Узнай, мог ли он выстрелить.
Я открыл рот, чтобы сказать «Вау» или «Оу», но, подумав, воздержался от обоих восклицаний. Отец искоса смотрел на меня, и я почувствовал, что он улыбается.
— Не думаю, что это он, — наконец ответил я.
— Почему?
— Вместо пуль он выбирает ядовитые чернила.
— Ты уверен, что хочешь быть математиком? Почему бы тебе не попробовать писать?
— Я хочу быть жокеем. — Это так же возможно, как погулять по Луне.
— В университете Эксетсра, прежде чем дадут отсрочку в поступлении, потребуют сообщить, где ты собираешься проводить «окно на год». Это в том случае, если ты приедешь туда не в этом октябре, а в следующем году. Они не будут в восторге, узнав о скачках.
— В Эксетере есть скачки.
— Ты чертовски хорошо знаешь, что имеется в виду.
— Мне не нравятся политики. — Переменим тему.
— Политики — смазочное масло мира.
— Ты имеешь в виду, что мир не будет вертеться без смазки?
Он кивнул.
— Когда политики упираются лбом в стену, в мире начинаются войны.
— Отец, — начал я.
— Папа.
— Нет, отец. Почему ты хочешь быть политиком?
— Такой я есть, — помолчав, ответил он. — Ничего не могу поделать.
— Но ты же никогда... Я имею в виду...
— Я никогда раньше к этому не шел? Не думай, что я не взвесил все. С тех пор как я был в твоем возрасте или даже моложе, я знал, что придет день, и я попытаюсь попасть в парламент. Но для этого требовалась солидная база. Мне надо было убедиться, что я могу зарабатывать деньги. Надо было научиться разбираться в экономике. И, наконец, пришло время, совсем недавно, когда я сказал себе: «Сейчас или никогда». И вот это сейчас.
Самое длинное объяснение, какое он когда-нибудь давал мне. И ради меня он упростил его, подумал я. Стремлению требовалось время, чтобы созреть.
И вчера в «Спящем драконе» коробочка лопнула. Стремление встало в полный рост. Сейчас дракон Джулиарда проснулся, ревет и крадется через Уайтхолл на Даунинг-стрит, 10. Размышляя о нем, я сбился с дороги. Пока я останавливался и изучал карту, потом, найдя, где сделал ошибку, подъезжал к стоянке с неожиданной стороны, отец не делал никаких комментариев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63