— Нет. Редактору «Крика!».
— Тебе понадобится адвокат, — после паузы заметил отец. — Адвокаты — дорогое удовольствие.
— Посмотрю, что я могу сделать сам.
— Бен, мне это не нравится.
— Мне тоже. Но если я сумею обвинить «Крик!» в клевете, то Хэдсону Херсту придется заткнуться. И времени терять нельзя. По-моему, ты говорил, что первый круг голосования за нового лидера партии на следующей неделе?
— Да, в понедельник.
— Тогда ты возвращайся к своим рыбе и чипсам, а я подниму меч на Ушера, проклятого Рудда.
От Дэрриджа, из Кента, я поехал почти через всю Англию на юг в Эксетер, заглянув по дороге в конюшни, которые показались мне родным домом, во владения Спенсера Сталлуорти. Я добрался туда только к шести тридцати, когда он как раз заканчивал вечерний обход конюшен.
— Привет, — удивленно воскликнул он. — Я не знал, что вы приедете.
— Да... — Я понаблюдал, как он кормит морковкой последнюю пару лошадей. Потом сделал несколько шагов и заглянул в стойло, где три великолепных года держал Будущее Сары. Сейчас в нем был гнедой с длинной шеей. Я с печалью подумал о простом счастье ушедших дней. Джим по-прежнему запирал на ночь стойла и доверял, наполнили ли конюхи кормушки сеном и доставили ли ведра с водой. Все такое знакомое. И как мне его не хватало.
Вечерний обход закончился. Я спросил, могу ли с ними немного поговорить. Это значило, что мы должны чуть-чуть проехать по дороге до дома Сталлуорти и посидеть там за хорошо запомнившейся бутылкой хереса.
Они знали, что мой отец — член кабинета министров. И я рассказал о борьбе за власть. Потом показал центральные страницы «Крика!». Они оба были потрясены и снова потянулись к бутылке. Джим быстро моргал бесцветными ресницами, у него это всегда признак возмущения.
— Но это же неправда? — проворчал Сталлуорти. — Вы никогда не пользовались наркотиками. Я бы знал об этом.
— Конечно, — с благодарностью проговорил я. — И я бы хотел, чтобы вы написали об этом. Заявление о том, что я работал с лошадью из вашей конюшни три года, побеждал на скачках и не показывал никаких признаков заинтересованности в наркотиках. Я хочу собрать столько письменных подтверждений, сколько смогу получить. Тогда у меня будет право сказать, что я не нахожусь в наркозависимости и никогда не находился, насколько способны судить окружавшие меня люди. И я предъявлю журналу иск за клевету.
Оба, Сталлуорти и Джим, были возмущены и в своих заявлениях защищали меня с большей страстью, чем я мог бы даже просить.
Сталлуорти оставил меня у себя ночевать и рано утром дал лошадь, чтобы я мог немного покататься. Я расстался с ним после завтрака и по знакомым местам поехал в университет.
Два года после окончания университета будто исчезли. Я поставил машину на дороге возле студенческого городка Стритэм и поднялся по крутой тропинке в Лейвер-билдинг — в здание математического факультета. После долгих метаний по этажам и расспросов я нашел своего куратора, который два года назад написал характеристику для «Уэдербис». Как и Сталлуорти и Джиму, я объяснил, что хотел бы получить от него.
— Наркотики? Конечно, многие студенты экспериментировали с ними. И знаете, мы пытались избавиться от тех, кто попадал в тяжелую зависимость.
Но вас я бы никогда не заподозрил в употреблении этой гадости. Начнем с того, что наркотики и математика несовместимы. И ваши работы, в частности, всегда были выполнены с ясной головой. Статья в журнале совершенная чушь.
Я попросил его изложить эти взгляды на бумаге, что он и сделал.
— Желаю удачи, — сказал он на прощание. — Эти журналисты готовы убить человека.
Я вернулся к машине и опять через всю страну поехал в свою старую школу в Молверне.
Там на крутом склоне раскинулся такой же городок, как и в Эксетере, только меньше. Сначала я нашел человека, который учил меня математике. Он отпасовал меня к заведующему пансионом, где я одно время жил. Тот выслушал мою просьбу и направил к директору. Директор школы прошел со мной по знакомому широкому коридору с каменным полом в главное здание. Там мы поднялись по каменным ступеням в его кабинет, где я показал ему статью в журнале и копию письма Вивиана Дэрриджа.
— Конечно, я поддержу вас, — без колебания объявил он и сел писать.
Потом вручил мне от руки написанную страницу. И В ней говорилось:
"Бенедикт Джулиард посещал Молверн-колледж в течение пяти лет. В последние два года, когда он успешно занимался, чтобы получить диплом "А" и право поступления в университет, все свободное время он отдавал верховой езде и горным лыжам. Он и выиграл три скачки и первенство Европы для юношей моложе восемнадцати лет по скоростному впуску на лыжах.
Вдобавок к этим умениям он добился значительных успехов в стрельбе из ружья. Он входил в школьную стрелковую команду, которая завоевала престижный приз «Щит Эшбертона». Во всех этих видах спорта он проявил четкость мышления, природное мужество и высокий уровень сосредоточенности. Смешно предполагать, что это было бы возможно под влиянием галлюциногенных наркотиков".
Я искал слова, не зная, что сказать.
— Я восхищаюсь вашим отцом, — признался директор. — Не могу сказать, что я всегда согласен с ним политически, но определенно без него положение в стране могло бы быть хуже.
— Спасибо, — растерянно пробормотал я, а он с улыбкой пожал мне руку.
Затем без передышки я направился в Уэллингборо, где на минутку забежал к шефу, чтобы рассказать, что я сделал и что собираюсь сделать. Потом взял из папки копии письма и характеристики Вивиана Дэрриджа, сделал копии всех писем, которые собрал, и помчался на вокзал в Уэллингборо. Устав от машины и дорог, я отправился в Лондон поездом.
Как выяснилось, «Крик!» исходил из маленького обшарпанного здания на южном берегу Темзы. Редактор меньше всего на свете хотел бы видеть меня. Но во второй половине дня я промаршировал по его офису, раздвигая, как нос корабля волны, секретарш. Он сидел в пропотевшей рубашке за письменным столом, где бы сам черт сломал ногу, и тыкал пальцами в клавиатуру компьютера.
Конечно, он не узнал меня. Когда я назвал себя, он попросил меня уйти.
— Я собираюсь предъявить вам иск за клевету, — заявил я, открывая центральные страницы «Крика!». — В начале журнала я видел фамилию редактора, напечатанную крохотными буквами. Руфус Кроссмид. Если это вы, то я предъявлю иск лично Руфусу Кроссмиду.
Маленький задиристый человечек расправил грудь и, будто боксер, выставил подбородок. У меня мелькнула мысль, что иметь дело с оболганными и разъяренными жертвами его разрушительных моральных принципов стало для него частью жизни.
Я вспомнил, как пять лет назад отец стер в порошок редактора «Газеты Хупуэстерна». Но я не мог воспроизвести его спокойный уровень возмущения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63