Удивительно, но в ответ я почувствовал не страх, а возбуждение. Адреналин, ринувшийся в кровь, требовал борьбы, а не отступления. Воспринял ли он мою реакцию с такой же силой, с какой я переживал ее, не знаю. Но он будто спустил шторы на линзы очков в темной оправе и спрятал злобность глаз. Потом с минимальной любезностью извинился перед Образованием и Социальной безопасностью. Когда он медленно уходил, казалось, что каждый шаг контролируется разумом.
— Ого! — воскликнула Джилл Виничек. — Я знала, что он неразговорчив, но, боюсь, он был... невежлив.
Не невежлив, подумал я. Смертоносен.
После приема отец, Полли и я обедали в одном из немногих хороших ресторанов Лондона. Время обеда уже прошло, и можно было слышать слова собеседников.
Отец радовался дружеской встрече с премьер-министром. Полли заметила, что, по ее мнению, круглые глаза министра внутренних дел, видимо, все же не свидетельствовали о маниакальности.
Я спросил, разве не министр внутренних дел держит людей в заключении и высылает нелегальных иммигрантов из страны? Более-менее, согласился отец.
— Ты знаешь, что есть список, своего рода выставочный стенд, который подробно перечисляет все должности в правительстве? — опять спросил я.
Отец, по обязанности поглощая брокколи, которые он вообще-то не любил, кивнул, а Полли сказала, что ничего не знает.
— Есть фантастические должности, — пояснил я, — вроде министра бывших стран или помощник министра по автобусам. — Полли выглядела удивленной, но отец опять кивнул.
— Каждый премьер-министр изобретает названия должностей, чтобы описать то, что он хочет сделать.
— Значит, — не унимался я, — теоретически ты можешь изобрести министра, ответственного за запрещение продажи желтых пластмассовых уток.
— Бенедикт, дорогой, ты говоришь глупости, — не выдержала Полли.
— Он имеет в виду, — пояснил отец, — что это кратчайший способ заставить людей хотеть какой-нибудь предмет или услугу. Люди всегда борются, чтобы получить то, что запрещено, то есть чего нельзя иметь.
— В таком случае, — спокойно продолжал я, — по-моему, премьер-министру надо бы представить закон, запрещающий Алдерни Уайверну пить шампанское на Даунинг-стрит, десять.
Полли и отец так и застыли с открытыми ртами.
— Он присутствовал на приеме, — заметил я. — Разве вы его не видели?
Они покачали головами.
— Он держался в тени в дальнем конце комнаты и просто не попался вам на глаза. Теперь он выглядит по-другому. Стал старше, чуть полысел. Носит очки. Но, я уверен, он обращается по имени к министрам образования, социальной безопасности и обороны. Оринда и Деннис Нэгл — это детский сад.
Теперь в руках у Алдерни Уайверна рычаги, которыми он может воздействовать на все области жизни нации.
— Не верю, — отрезал отец.
— Любезные леди, Образование и Социальная безопасность, похвалились, что у них есть друг, который удивительно изменит гардероб моей... матери.
Они сказали, что он уже превратил Хэдсона Херста из пародии на бандита в утонченного джентльмена. Как ты думаешь, что они дали Алдерни взамен?
— Нет, — возмутился отец. — Никаких секретных данных. Они не могут этого сделать!
Он был в шоке. Я покачал головой.
— Тогда что? — спросила Полли. — Что они ему дали?
— По-моему, — начал я, — они уделили ему внимание. По-моему, они прислушиваются к нему и поступают по его совету. Несколько лет назад Оринда говорила, что он потрясающе разбирается в том, что произойдет в политике.
Он предсказывал, что случится, и говорил Деннису Нэглу, что надо делать. И Оринда подчеркивала, что почти всегда Уайверн оказывался прав. Деннис Нэгл стоял на тропинке, ведущей вверх. И, если бы не умер, он сейчас, по-моему, был бы в кабинете министров с Уайверном за спиной.
Отец оттолкнул тарелку с брокколи. Хорошо, что этого не видели его избиратели-фермеры, выращивавшие эту капусту. Они выступали за проведение недели знакомства с брокколи, чтобы британцы ели их зелень. Закон, запрещающий производство излишков брокколи, по-моему, принес бы оздоравливающий результат.
— Если он такой умный, почему сам не сидит в кабинете министров? спросила Полли.
— Оринда говорила, что он хочет иметь такую власть, чтобы нажимать на рычаги, оставаясь за сценой. Тогда я подумал, что это безумное предположение. Но с тех пор я повзрослел.
— Власть без ответственности, — проворчал отец.
— И к тому же, — печально добавил я, — пугающая склонность к насилию, если кто-то перебежит ему дорогу.
Отец фактически не видел, как Уайверн ударил Оринду. Он не видел скорость, силу и бессердечность удара. Но он видел кровь и слезы. И одно это толкнуло его к попытке отплатить. Уайверн хотел повредить репутации отца, провоцируя его на драку. Уже тогда я смутно это понял, но не продумал до конца. Нападение на Уайверна в конце концов нанесет непоправимый вред нападавшему. Мой босс, Эван, согласился, что я соединю прием на Даунинг-стрит, десять, в четверг с пятничной деловой поездкой. Мне предстояло встретиться с инспектором, подавшим заявку на выплату страховки, и проверить, сгорел ли амбар с сеном случайно или «случайность» была подготовлена. Потом я собирался вернуться в Лондон, провести вечер с Полли и отцом, а в субботу участвовать в скачках в Стратфорде-на-Эйвоне. Но по дороге я получил от отца сообщение, что мне надо вернуться и встретиться с ним в пятницу в два часа дня на Даунинг стрит, десять.
— Я подумал, — весело проговорил он, — что тебе, наверно, захочется осмотреть дом. Во время приема ты многого не видел.
Отец договорился с сотрудником из персонала дома, что тот будет сопровождать нас и покажет все официальные помещения. Так мы снова поднялись по желтой лестнице. Провели больше времени перед портретами. Осмотрели три больших гостиных, ведущих в приемную на самом верху лестницы. Белую гостиную, зеленую гостиную и гостиную с колоннами, где был устроен прием.
Наш гид гордился домом, который, как он сказал, выглядит теперь лучше, чем во все времена своей неровной истории. Сначала здесь стояли стена к стене два дома (похоже на сгоревший офис в Хупуэстерне). Маленький дом выходил на Даунинг-стрит, а большой особняк позади него смотрел фасадом на другую улицу. За два с половиной столетия внутренняя планировка и убранство не раз переделывались. И нынешнее восстановление полностью возрождает обстановку XVIII века, чего раньше никогда не делалось.
— Зеленая гостиная, — довольным тоном рассказывал гид, — раньше обычно называлась голубой гостиной. Красивые лепные украшения на всех потолках относительно новые. Облицовка каминов сохранена классическая. Сейчас все выглядит, как и должно выглядеть, но никогда таким не было.
К его удовольствию, мы, не скупясь, выражали свое восхищение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63