немцы аккуратный народ! Дальше: ежедневно у нас, в Париже, убивают людей, в Сену бросаются безработные и обманутые в любви. Мальчишки, начитавшись Купера, покидают родительский дом и бегут в пампасы и прерии. Этих путешественников настигают обычно в Гавре. Очень немногим удается переплыть океан или хотя бы Ла-Манш. Дальше: ежедневно горят дома на окраинах Парижа, в огне погибают драгоценности и документы…
– Вы забыли о людях, – прервал Жюль.
– Из людей, погибших в огне, не выжмешь и страницы, – кинул Пьер Шевалье. – Сгоревшие документы – готовый сюжет, богатейшая фабула! Дальше: каждое утро в Париже находят не меньше десятка подкинутых младенцев обоего пола. В Париже влюбляются, любят, расстаются на неделю и навсегда, проливают потоки слез от горя и радости…
– Слеза от радости не стекает с подбородка и щек, как сказал какой-то мудрец, – опять перебил Жюль.
– Бог с ней, со слезой радости, – махнул рукой Пьер Шевалье. – Талантливый человек использует и такую слезу, а вы не лишены дарования, мой друг. Дальше: ежедневно где-нибудь дерутся, льется кровь, на бирже падают бумаги и акции, разоряются одни и богатеют другие. Каждый день что-нибудь да случается, а вы пишете о том, как люди не ходят, а прыгают на Луне!
– Дорогой земляк, – укоризненно произнес Жюль. – Про себя я только что сказал: «Какой дурак этот Пьер Шевалье!»
– Можете говорить вслух, я не обидчив, – заметил редактор «Семейного музея». – Говорите всё, что вам угодно, но дайте приключения! Я только что перечислил хорошие темы, – возьмите любую, развейте ее, придумайте сюжет; раз, два – и у вас получится как раз то, что нам надо.
– Если вам не нравится рассказ про Луну, то, быть может, понравится охота на тигров? – спросил Жюль. – Меня тревожит эта тема.
– А кто поручится, что вы не соврете? – прямо, без обиняков, выпалил Пьер Шевалье.
– А вот я обидчив, – сказал Жюль. – Жду очередной бестактности, земляк. Ну?
– Вы удивительный человек, – со вздохом проговорил Пьер Шевалье. – Юрист по образованию, а беретесь за такие узкоспециальные, научные темы! Быть может, напишете рассказ и о том, что делается на дне моря?
– Пожалуй, – не сразу ответил Жюль. – В моей картотеке не меньше сорока номеров о дне океана и моря. О, здесь так много волшебного, острого, увлекательного!.. Хотите, расскажу?
Пьер Шевалье разрешил Жюлю писать обо всем, что ему вздумается, но с одним условием: в рассказе должны быть приключения с веселой, благополучной развязкой. Жюль сказал, что для этого необходима не менее благополучная завязка, в просторечии именуемая авансом.
В авансе Пьер Шевалье отказал. Жюль не скрыл своего раздражения и печали. Он решил быть откровенным.
– Мне нечего есть завтра, – сказал он. – Дайте мне двадцать франков, и через неделю я принесу вам рассказ с приключениями, – в конце папа женится, мама выходит замуж!
– В кассе пусто, – развел руками Пьер Шевалье. – Но зато потом я расплачусь по-царски!
Жюль откланялся.
День погасал. Над газовыми рожками на бульваpax и в магазинах плясало фиолетовое пламя. В Париже только и было разговоров, что о новом освещении. Все газеты посвящали газу целые страницы, о газе писали стихи и фельетоны, художники рисовали на него карикатуры, и даже детские журналы печатали картинки, на которых послушные девочка и мальчик снимали юбочку и штанишки подле кроваток, освещенных двумя парами газовых рожков. Непослушные мальчик и девочка раздевались при мерцающем свете тоненькой свечки. В хронике происшествий регистрировались случаи умышленного отравления светильным газом.
Жюль едва передвигал ноги, голова кружилась от слабости. Он упрекал себя в том, что не догадался попросить взаймы у Пьера Шевалье не как у редактора, а по-дружески, как у хорошего знакомого, у земляка. Франков пять… Дома ни куска хлеба. Аристид израсходовал последние два франка на нотную бумагу.
Неподалеку от дома кто-то взял Жюля под руку, женский голосок подле уха кокетливо произнес:
– Противный! Стал писателем и не хочет узнавать друзей!
– Жанна! Все хорошеешь… Какая ты изящная, прелестная!..
– А ты похудел! У тебя такой вид, словно ты дней пять не ел.
– Мне очень трудно, Жанна… В самом деле я не ел с утра и не знаю, буду ли есть завтра.
Жанна закрыла лицо руками. Жюль воспользовался этим театральным жестом и отошел на край тротуара. Когда Жанна сыграла коротенькую сценку ужаса и удивленно посмотрела по сторонам, Жюль успел перейти дорогу и издали наблюдал за тем, как Жанна уныло искала его в толпе пешеходов. Жюль готов был расплакаться от досады, – надо же так случиться, что Жанна встретила его именно сегодня, когда ему совсем не до нее… Смешно, конечно, бежать и прятаться, но всё же это лучше, чем слушать, как тебя жалеют… Всё это напоминает отрывки из тех пьес, которые сочинял сам Жюль.
Придется написать что-нибудь про девицу, влюбленную в клерка из банка. Кавалер катает свою даму в лодке, потом объясняется в любви. Луна. Музыка. Серпантин и конфетти. Нужно спросить кого-нибудь, как и что говорят, объясняясь в любви. Страница пейзажа. Две страницы нежных чувств цвета горных вершин. Первый поцелуй. Разговор про маму и папу. Еще немножко про луну, которая заливает влюбленных пышным светом, подобно прожектору в «Историческом театре».
Три дня подряд Иньяр и Жюль обедали у Барнаво. Старик переменил место, он служил теперь в маленьком театрике курьером. Жюль спросил, нет ли там и для него местечка.
– Попробую, – сокрушенно произнес Барнаво. – У меня легкая рука, мой мальчик.
Рука у Барнаво оказалась легкой: директор театра принял Жюля на должность своего секретаря, выдал аванс в размере тридцати франков. В ближайшее воскресенье обед состоялся в кафе «Синяя звезда», – на этот раз угощал Жюль. Иньяр дал слово, что ровно через две недели кормить своих друзей в кафе «Барабан и флейта» будет он.
– Я сочиню что-нибудь такое, что наверное пойдет, – сказал Иньяр. – Ты, Жюль, напишешь текст. Пятьдесят франков мы заработаем.
– Мне такие фокусы не нравятся, – вздохнул Барнаво. – Этак можно жить до самой смерти и тосковать каждый день. Если ты, мой мальчик, пристроился в театре, – значит, нужно постараться сделаться директором или уйти. Я сторонник быстрого продвижения. Если вы, Аристид, пишете музыку – нужно однажды в жизни сочинить такую музыку, чтобы она играла и после вашей смерти. Боюсь, что в следующее воскресенье я буду обедать на ваш счет… Еще через неделю приду на обед к тебе, Жюль. Потом вы дадите мне возможность накормить вас обоих. И так до бесконечности. Это очень нехорошо, дети мои!
– Мы в этом не виноваты, – сказали Иньяр и Жюль. – Повинны обстоятельства.
– У обстоятельств должны быть фамилии, – тоном мудреца изрек Барнаво.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
– Вы забыли о людях, – прервал Жюль.
– Из людей, погибших в огне, не выжмешь и страницы, – кинул Пьер Шевалье. – Сгоревшие документы – готовый сюжет, богатейшая фабула! Дальше: каждое утро в Париже находят не меньше десятка подкинутых младенцев обоего пола. В Париже влюбляются, любят, расстаются на неделю и навсегда, проливают потоки слез от горя и радости…
– Слеза от радости не стекает с подбородка и щек, как сказал какой-то мудрец, – опять перебил Жюль.
– Бог с ней, со слезой радости, – махнул рукой Пьер Шевалье. – Талантливый человек использует и такую слезу, а вы не лишены дарования, мой друг. Дальше: ежедневно где-нибудь дерутся, льется кровь, на бирже падают бумаги и акции, разоряются одни и богатеют другие. Каждый день что-нибудь да случается, а вы пишете о том, как люди не ходят, а прыгают на Луне!
– Дорогой земляк, – укоризненно произнес Жюль. – Про себя я только что сказал: «Какой дурак этот Пьер Шевалье!»
– Можете говорить вслух, я не обидчив, – заметил редактор «Семейного музея». – Говорите всё, что вам угодно, но дайте приключения! Я только что перечислил хорошие темы, – возьмите любую, развейте ее, придумайте сюжет; раз, два – и у вас получится как раз то, что нам надо.
– Если вам не нравится рассказ про Луну, то, быть может, понравится охота на тигров? – спросил Жюль. – Меня тревожит эта тема.
– А кто поручится, что вы не соврете? – прямо, без обиняков, выпалил Пьер Шевалье.
– А вот я обидчив, – сказал Жюль. – Жду очередной бестактности, земляк. Ну?
– Вы удивительный человек, – со вздохом проговорил Пьер Шевалье. – Юрист по образованию, а беретесь за такие узкоспециальные, научные темы! Быть может, напишете рассказ и о том, что делается на дне моря?
– Пожалуй, – не сразу ответил Жюль. – В моей картотеке не меньше сорока номеров о дне океана и моря. О, здесь так много волшебного, острого, увлекательного!.. Хотите, расскажу?
Пьер Шевалье разрешил Жюлю писать обо всем, что ему вздумается, но с одним условием: в рассказе должны быть приключения с веселой, благополучной развязкой. Жюль сказал, что для этого необходима не менее благополучная завязка, в просторечии именуемая авансом.
В авансе Пьер Шевалье отказал. Жюль не скрыл своего раздражения и печали. Он решил быть откровенным.
– Мне нечего есть завтра, – сказал он. – Дайте мне двадцать франков, и через неделю я принесу вам рассказ с приключениями, – в конце папа женится, мама выходит замуж!
– В кассе пусто, – развел руками Пьер Шевалье. – Но зато потом я расплачусь по-царски!
Жюль откланялся.
День погасал. Над газовыми рожками на бульваpax и в магазинах плясало фиолетовое пламя. В Париже только и было разговоров, что о новом освещении. Все газеты посвящали газу целые страницы, о газе писали стихи и фельетоны, художники рисовали на него карикатуры, и даже детские журналы печатали картинки, на которых послушные девочка и мальчик снимали юбочку и штанишки подле кроваток, освещенных двумя парами газовых рожков. Непослушные мальчик и девочка раздевались при мерцающем свете тоненькой свечки. В хронике происшествий регистрировались случаи умышленного отравления светильным газом.
Жюль едва передвигал ноги, голова кружилась от слабости. Он упрекал себя в том, что не догадался попросить взаймы у Пьера Шевалье не как у редактора, а по-дружески, как у хорошего знакомого, у земляка. Франков пять… Дома ни куска хлеба. Аристид израсходовал последние два франка на нотную бумагу.
Неподалеку от дома кто-то взял Жюля под руку, женский голосок подле уха кокетливо произнес:
– Противный! Стал писателем и не хочет узнавать друзей!
– Жанна! Все хорошеешь… Какая ты изящная, прелестная!..
– А ты похудел! У тебя такой вид, словно ты дней пять не ел.
– Мне очень трудно, Жанна… В самом деле я не ел с утра и не знаю, буду ли есть завтра.
Жанна закрыла лицо руками. Жюль воспользовался этим театральным жестом и отошел на край тротуара. Когда Жанна сыграла коротенькую сценку ужаса и удивленно посмотрела по сторонам, Жюль успел перейти дорогу и издали наблюдал за тем, как Жанна уныло искала его в толпе пешеходов. Жюль готов был расплакаться от досады, – надо же так случиться, что Жанна встретила его именно сегодня, когда ему совсем не до нее… Смешно, конечно, бежать и прятаться, но всё же это лучше, чем слушать, как тебя жалеют… Всё это напоминает отрывки из тех пьес, которые сочинял сам Жюль.
Придется написать что-нибудь про девицу, влюбленную в клерка из банка. Кавалер катает свою даму в лодке, потом объясняется в любви. Луна. Музыка. Серпантин и конфетти. Нужно спросить кого-нибудь, как и что говорят, объясняясь в любви. Страница пейзажа. Две страницы нежных чувств цвета горных вершин. Первый поцелуй. Разговор про маму и папу. Еще немножко про луну, которая заливает влюбленных пышным светом, подобно прожектору в «Историческом театре».
Три дня подряд Иньяр и Жюль обедали у Барнаво. Старик переменил место, он служил теперь в маленьком театрике курьером. Жюль спросил, нет ли там и для него местечка.
– Попробую, – сокрушенно произнес Барнаво. – У меня легкая рука, мой мальчик.
Рука у Барнаво оказалась легкой: директор театра принял Жюля на должность своего секретаря, выдал аванс в размере тридцати франков. В ближайшее воскресенье обед состоялся в кафе «Синяя звезда», – на этот раз угощал Жюль. Иньяр дал слово, что ровно через две недели кормить своих друзей в кафе «Барабан и флейта» будет он.
– Я сочиню что-нибудь такое, что наверное пойдет, – сказал Иньяр. – Ты, Жюль, напишешь текст. Пятьдесят франков мы заработаем.
– Мне такие фокусы не нравятся, – вздохнул Барнаво. – Этак можно жить до самой смерти и тосковать каждый день. Если ты, мой мальчик, пристроился в театре, – значит, нужно постараться сделаться директором или уйти. Я сторонник быстрого продвижения. Если вы, Аристид, пишете музыку – нужно однажды в жизни сочинить такую музыку, чтобы она играла и после вашей смерти. Боюсь, что в следующее воскресенье я буду обедать на ваш счет… Еще через неделю приду на обед к тебе, Жюль. Потом вы дадите мне возможность накормить вас обоих. И так до бесконечности. Это очень нехорошо, дети мои!
– Мы в этом не виноваты, – сказали Иньяр и Жюль. – Повинны обстоятельства.
– У обстоятельств должны быть фамилии, – тоном мудреца изрек Барнаво.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94