– Прекрасная книга! Ог ее страниц исходит аромат ваших русских степей, леса, озер и рек.
В беседу вмешался Этцель, заявив, что он со своей стороны намерен, в меру сил и способностей своего повара, предложить обед по-русски.
– О, русский обед! – мечтательно проговорил Иван Сергеевич, потирая холеные, чуть припухшие ладони. Жюль Верн обратил внимание на длинные, тонкие пальцы русского писателя. – В мой последний приезд сюда я привез бочонок икры – отличной паюсной икры.
– Целый бочонок! – восхитился Жюль Верн, чувствуя и понимая, что гость всеми этими пустяками начинает очередную искусную беседу.
– Целый бочонок, фунтов на пятнадцать, – продолжал Иван Сергеевич и, взяв Жюля Верна под руку с одной стороны и Этцеля с другой, стал ходить с ними по диагонали большого, просторного кабинета. – Ну-с икру доставили на кухню Флоберу. В назначенное время за стол сели я, Золя, Доде и сам хозяин. Икру поставили посреди стола на особом возвышении. Этакий, представьте, живописный бочонок темно-желтого цвета, опоясанный тремя медными обручами. Золя спрашивает, что в этом бочонке, и, не дождавшись ответа, отвечает себе сам: «Икра!» Засим происходит следующее: милейший Золя берет разливательную суповую ложку, черпает ею икру – этак сразу фунт, не меньше, – и накладывает на тарелку. Засим еще раз, и еще раз, и еще два раза подряд. И, благословясь, начинает есть. Флобер произносит: «Ого!» Доде, неоспоримо соглашаясь с репликой, добавляет: «Н-да-а…» Я деликатно говорю, что икру полагается намазать на хлеб и вкушать, прикрыв глаза и трижды произнеся имя господа. Золя, человек несловоохотливый, чего не скажешь о нем как о романисте, скупо бросает: «Я чуть-чуть, не больше половины». И этак, намазывая икру себе на язык, слопал половину бочонка!
– И отказался от обеда, – заметил Этцель.
– И превеликолепно пообедал, бисируя каждому блюду! Это не человек, а какое-то «чрево Парижа», – закончил Иван Сергеевич, искусно вводя в свою речь название одного из романов Золя. – Я, друзья мои, проголодался.
После обильного, тяжелого, совсем не французского обеда Ивана Сергеевича усадили в глубокое, покойное кресло, и потекла неторопливая дружеская беседа. Жюль Верн по какому-то поводу кстати заметил, что ему уже пятьдесят лет, а сделал он очень мало – каких-то семнадцать романов…
И пренебрежительно махнул рукой.
– Делает много не тот, у кого много книг, – строго произнес Иван Сергеевич. – Очень много книг у покойного Дюма, да что…
– Александр Дюма – моя слабость, – деликатно заметил Жюль Верн, прерывая гостя. – Он – хорошая погода нашей литературы, а вот я…
– А вы грибной дождичек, – ласково улыбнулся Иван Сергеевич. – Светит солнце, машет длинными ветвями березка, идет дождь – и кругом благоухание, всему прибыток, удача, радость.
Жюль Верн поблагодарил за сравнение, сказал, что запомнит его на всю жизнь, и добавил, что не так давно один известный терапевт наговорил ему таких ужасов, так сильно напугал: велел меньше работать, больше гулять…
– Вот чего не скажут нашим, русским писателям, – несколько с грустью и печалью в голосе отозвался Иван Сергеевич. – Больше гулять… У нас в России на долю писателя выпала такая огромная ответственность, такая серьезная обязанность, что жизни не хватит на то, чтобы сказать хотя бы четверть того, что сказать и сделать обязан. Это я такой счастливый, – Иван Сергеевич даже покачал головой неодобрительно и с укором, – что имею возможность бывать за границей. Наши писатели – праведники и чуть ли не святые, иногда на извозчика не имеют, не то что… побольше гулять, поменьше работать…
– Нашему дорогому Жюлю Верну действительно следует поберечь себя, – вмешался Этцель. – Он – неистовый труженик французской литературы.
– В этом году я дам вам только одну книгу, а не две, – серьезно проговорил Жюль Верн.
– И даже одной много, – столь же серьезно вставил Иван Сергеевич. – Одну через год, вот как! Я обещал моему издателю роман через два-три года, не раньше. Я, видите ли, долго думаю и не скоро пишу.
– А я наоборот, – откровенно признался Жюль Верн, – и быстро думаю и скоро пишу.
– Не завидую этому свойству, – вскользь обронил Иван Сергеевич. – А возможно, в данном случае виноват мой возраст…
– Да вот, посудите сами, – горячо, сильно жестикулируя, произнес Жюль Верн и протянул Этцелю письмо: – Читайте, пожалуйста, вслух! Тогда вы, дорогой Тургенев, поймете, почему я должен работать очень быстро.
– «Талантливый учитель по всем предметам, – начал чтение Этцель. – У нас, школьников старших классов, зашел спор: а что, если от нашей планеты оторвется большой кусок…» Оторвется кусок! – в сердцах повторил Этцель. – Хорошенькое выражение для школьников старших классов! Придумают! И читать не хочется!
– Нет, нет, пожалуйста, читайте! – попросил Иван Сергеевич.
– Оторвется большой кусок, – еще раз с презрительной миной произнес Этцель. – «И этот кусок, – продолжал он чтение письма, – будет носиться в мировом пространстве, подобно маленькой планете. Возможен ли такой случай и как должны чувствовать себя люди, которые окажутся на…» Нет, как угодно, – рассмеялся Этцель, – я больше не могу. Непредставимая чепуха!
– Представимая и даже вполне возможная, – возразил Жюль Верн, лукаво посмеиваясь. – Может случиться, дорогой мой друг, что в этом году вы получите роман именно на тему спора школьников старших классов!
– Школьники предлагают писателю тему! – с нескрываемым возмущением и раздражением проговорил Этцель,
– Этим и должны заниматься школьники, – сказал Жюль Верн.
– Читатели, – уточнил Иван Сергеевич. – Это было бы очень хорошо! Очень хорошо и полезно для обеих сторон.
– Милые, умные мальчики, – проговорил Жюль Верн и, взяв из рук Этцеля письмо, прочел последние его строки: – «Вы всё можете и всё знаете, ответьте нам, пожалуйста, или, что лучше, сочините об этом книгу…»
Иван Сергеевич расхохотался, повторяя одну и ту же фразу: «Сочините об этом книгу». Аппетитно рассмеялся и Жюль Верн. Только один Этцель строго и взыскательно оглядывал смеющихся и недовольно бубнил, что для смеха причин здесь нет абсолютно никаких, – письмо должно вызвать чувство возмущения и раздражения.
– Хорошие мальчишки! – воскликнул Иван Сергеевич и, тяжело дыша, стал обмахиваться носовым платком. – Счастлив писатель, получающий подобные письма! Счастливые школьники, у которых есть такой вот Жюль Верн!
– И этот Жюль Верн обязан работать много и быстро, – кланяясь Ивану Сергеевичу, заявил Жюль Верн.
– «Учитель по всем предметам…» – повторил Иван Сергеевич строки из только что прочитанного письма. – Согласен – такому учителю нет времени отдыхать. Желаю счастья, мой дорогой друг, – обратился он к Жюлю Верну и протянул руку для пожатия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
В беседу вмешался Этцель, заявив, что он со своей стороны намерен, в меру сил и способностей своего повара, предложить обед по-русски.
– О, русский обед! – мечтательно проговорил Иван Сергеевич, потирая холеные, чуть припухшие ладони. Жюль Верн обратил внимание на длинные, тонкие пальцы русского писателя. – В мой последний приезд сюда я привез бочонок икры – отличной паюсной икры.
– Целый бочонок! – восхитился Жюль Верн, чувствуя и понимая, что гость всеми этими пустяками начинает очередную искусную беседу.
– Целый бочонок, фунтов на пятнадцать, – продолжал Иван Сергеевич и, взяв Жюля Верна под руку с одной стороны и Этцеля с другой, стал ходить с ними по диагонали большого, просторного кабинета. – Ну-с икру доставили на кухню Флоберу. В назначенное время за стол сели я, Золя, Доде и сам хозяин. Икру поставили посреди стола на особом возвышении. Этакий, представьте, живописный бочонок темно-желтого цвета, опоясанный тремя медными обручами. Золя спрашивает, что в этом бочонке, и, не дождавшись ответа, отвечает себе сам: «Икра!» Засим происходит следующее: милейший Золя берет разливательную суповую ложку, черпает ею икру – этак сразу фунт, не меньше, – и накладывает на тарелку. Засим еще раз, и еще раз, и еще два раза подряд. И, благословясь, начинает есть. Флобер произносит: «Ого!» Доде, неоспоримо соглашаясь с репликой, добавляет: «Н-да-а…» Я деликатно говорю, что икру полагается намазать на хлеб и вкушать, прикрыв глаза и трижды произнеся имя господа. Золя, человек несловоохотливый, чего не скажешь о нем как о романисте, скупо бросает: «Я чуть-чуть, не больше половины». И этак, намазывая икру себе на язык, слопал половину бочонка!
– И отказался от обеда, – заметил Этцель.
– И превеликолепно пообедал, бисируя каждому блюду! Это не человек, а какое-то «чрево Парижа», – закончил Иван Сергеевич, искусно вводя в свою речь название одного из романов Золя. – Я, друзья мои, проголодался.
После обильного, тяжелого, совсем не французского обеда Ивана Сергеевича усадили в глубокое, покойное кресло, и потекла неторопливая дружеская беседа. Жюль Верн по какому-то поводу кстати заметил, что ему уже пятьдесят лет, а сделал он очень мало – каких-то семнадцать романов…
И пренебрежительно махнул рукой.
– Делает много не тот, у кого много книг, – строго произнес Иван Сергеевич. – Очень много книг у покойного Дюма, да что…
– Александр Дюма – моя слабость, – деликатно заметил Жюль Верн, прерывая гостя. – Он – хорошая погода нашей литературы, а вот я…
– А вы грибной дождичек, – ласково улыбнулся Иван Сергеевич. – Светит солнце, машет длинными ветвями березка, идет дождь – и кругом благоухание, всему прибыток, удача, радость.
Жюль Верн поблагодарил за сравнение, сказал, что запомнит его на всю жизнь, и добавил, что не так давно один известный терапевт наговорил ему таких ужасов, так сильно напугал: велел меньше работать, больше гулять…
– Вот чего не скажут нашим, русским писателям, – несколько с грустью и печалью в голосе отозвался Иван Сергеевич. – Больше гулять… У нас в России на долю писателя выпала такая огромная ответственность, такая серьезная обязанность, что жизни не хватит на то, чтобы сказать хотя бы четверть того, что сказать и сделать обязан. Это я такой счастливый, – Иван Сергеевич даже покачал головой неодобрительно и с укором, – что имею возможность бывать за границей. Наши писатели – праведники и чуть ли не святые, иногда на извозчика не имеют, не то что… побольше гулять, поменьше работать…
– Нашему дорогому Жюлю Верну действительно следует поберечь себя, – вмешался Этцель. – Он – неистовый труженик французской литературы.
– В этом году я дам вам только одну книгу, а не две, – серьезно проговорил Жюль Верн.
– И даже одной много, – столь же серьезно вставил Иван Сергеевич. – Одну через год, вот как! Я обещал моему издателю роман через два-три года, не раньше. Я, видите ли, долго думаю и не скоро пишу.
– А я наоборот, – откровенно признался Жюль Верн, – и быстро думаю и скоро пишу.
– Не завидую этому свойству, – вскользь обронил Иван Сергеевич. – А возможно, в данном случае виноват мой возраст…
– Да вот, посудите сами, – горячо, сильно жестикулируя, произнес Жюль Верн и протянул Этцелю письмо: – Читайте, пожалуйста, вслух! Тогда вы, дорогой Тургенев, поймете, почему я должен работать очень быстро.
– «Талантливый учитель по всем предметам, – начал чтение Этцель. – У нас, школьников старших классов, зашел спор: а что, если от нашей планеты оторвется большой кусок…» Оторвется кусок! – в сердцах повторил Этцель. – Хорошенькое выражение для школьников старших классов! Придумают! И читать не хочется!
– Нет, нет, пожалуйста, читайте! – попросил Иван Сергеевич.
– Оторвется большой кусок, – еще раз с презрительной миной произнес Этцель. – «И этот кусок, – продолжал он чтение письма, – будет носиться в мировом пространстве, подобно маленькой планете. Возможен ли такой случай и как должны чувствовать себя люди, которые окажутся на…» Нет, как угодно, – рассмеялся Этцель, – я больше не могу. Непредставимая чепуха!
– Представимая и даже вполне возможная, – возразил Жюль Верн, лукаво посмеиваясь. – Может случиться, дорогой мой друг, что в этом году вы получите роман именно на тему спора школьников старших классов!
– Школьники предлагают писателю тему! – с нескрываемым возмущением и раздражением проговорил Этцель,
– Этим и должны заниматься школьники, – сказал Жюль Верн.
– Читатели, – уточнил Иван Сергеевич. – Это было бы очень хорошо! Очень хорошо и полезно для обеих сторон.
– Милые, умные мальчики, – проговорил Жюль Верн и, взяв из рук Этцеля письмо, прочел последние его строки: – «Вы всё можете и всё знаете, ответьте нам, пожалуйста, или, что лучше, сочините об этом книгу…»
Иван Сергеевич расхохотался, повторяя одну и ту же фразу: «Сочините об этом книгу». Аппетитно рассмеялся и Жюль Верн. Только один Этцель строго и взыскательно оглядывал смеющихся и недовольно бубнил, что для смеха причин здесь нет абсолютно никаких, – письмо должно вызвать чувство возмущения и раздражения.
– Хорошие мальчишки! – воскликнул Иван Сергеевич и, тяжело дыша, стал обмахиваться носовым платком. – Счастлив писатель, получающий подобные письма! Счастливые школьники, у которых есть такой вот Жюль Верн!
– И этот Жюль Верн обязан работать много и быстро, – кланяясь Ивану Сергеевичу, заявил Жюль Верн.
– «Учитель по всем предметам…» – повторил Иван Сергеевич строки из только что прочитанного письма. – Согласен – такому учителю нет времени отдыхать. Желаю счастья, мой дорогой друг, – обратился он к Жюлю Верну и протянул руку для пожатия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94