– Размечтался. Патлы отрастут, как у битла, если больше не стричься до дома: сто дней до Приказа и потом еще сто. Сразу не отпустят ведь.
– Думаешь, после Приказа еще сто дней будем здесь торчать?
– Как пить дать! Пока замена прилетит, то да се. Так что дней двести еще.
–……! ……!
– Ну, это не то, что молодым: семьсот. Захару – семьсот, и ничего, не жалуется, служит потихоньку.
– Захар, я бы на твоем месте повесился.
– Ему нельзя, жена ждет.
– Какое там ждет! Х-ха! Балбес ты, Захарка, распечатал бутыль – пей, кто хочет. А хочут все.
– Смотря, что за бутыль. А то, может, и в лютый зной язык не шевельнется. Захар, красивая жена? Фотографию не прислала?
– Нет.
– Ну, не кор…кро…дил? Рыженькая? беленькая?
– Жена?
– Скот! я тебя сейчас!..
– Темная.
– Негритоска, что ли?
– Нет, русская.
– Глаза темные?
– Нет.
– Какие?
– Серые.
– А что темное?
– Ну, там…
– Хх!.. Где, где там? Отвечать.
– Да нигде… Это как говорится: ну там.
– Что там?
– Ну там брови.
– Ага, брови и глаза установлены. Дальше. Сейчас, мы, как фоторобот, установим личность его жены. Что там дальше. Волосы? Отвечать. Не слышу. В чем дело? Вопрос ясен? Не слышу. Не слышу… Ты что не в себе, малый?
– …Темные.
– Ага. Поехали дальше. Усиков нет?
– Он же сказал: русская.
– У русских тоже бывают. Пушок. Есть пушок или нет? Отвечать
– …Нет.
– Жаль. Ладно. А может, есть, а ты врешь? Врешь?
– Нет.
– Родинки на лице? на шее?
– О, мужики, я тащусь и прикалываюсь, это настоящий прикол.
– Значит, родинок ни на лице, ни на шейке нет, и пушок над верхней губой отсутствует. А шейка беленькая?
– Мужики, я уже начинаю ее видеть. Особенно шейку с родинками и пушок.
– Хх! у наших ворот все наоборот.
– Тише! тише! Слушаем дальше показания…
– …подсудимого Захаренкова. Встать! вашу мать! Суд идет.
– А что xx!xaxa, что он такого сделал, товарищ прокурор?
– Преступление совершил.
– Преступник! падло! То-то у него морда такая преступная.
– Товарищи, прошу соблюдать тишину и приличности. А то выведут из зала суда, на хрен.
– Хотел бы я видеть, кто это меня тут выведет.
– Товарищ прокурор, так что ему…
– Вменяется.
– Да, за что его вменяют?
– Его вменяют за то, что он высказывался…
– Высказывался?!
– …о свободе…
– О свободе?!
– любви. И довысказывался. Будучи не в… в не…, то есть он не был трезв, то есть пребывал, одним словом, как говорится, в состоянии алкогольного опьянения…
– Так он и пьет?
– алкогольного опьянения…
– И в состоянии полового аффекта!
– и в состоянии полового эффекта…
– Стоп! ша! я активно протестую.
– Гражданин, здесь тебе, бляха-муха, не английский парк, а приличный зал суда.
– Вы будете слушать обвинительный акт?
– Короче, начальник! ближе к телу! Что он сделал?
– Он?..
– …ворвался буром к женщине.
– Она еще была девушкой.
– Именно: к девушке Марине. И теперь мы должны установить истину.
– Всю! до мельчайших подробностей! до цвета трусов!
– А как мы его накажем? Когда преступный элемент будет изобличен и прижат к стенке?
– Я бы хотел прижать к стенке потерпевшую.
– Соблюдать приличности, вашу мать!.. сколько раз повторять?
– Товарищ прокурор, но действительно очень хочется.
– А я активно и бескомпромиссно протестую. Вношу протест. Опротестование.
– Ну чего ты протестуешь? чего?
– Где защита?
– Чего-о?
– Адвокат. Каждый советский подсудимый имеет право иметь, мы же, действительно, не в Англии.
– Слушай сюда: один дурачок тоже пошел в кабинет и спрашивает: имею ли я право… Ему: имеете. Он: а вот имею ли я право… Имеете. Он: а имею ли я право… И на это имеете полное право! Он: так, значит, я могу? А! нет, не можете!
– Но с адвокатом интересней. Он бы защищал, а мы нападали.
– Махаться, что ли, будем? Из-за Захарки?..
– Словесно.
– Ну, тут я слаб.
– Хорошо, кто будет адвокатом?.. Ты куда?
– Спать.
– Нууу, Череп… Молчал, молчал, и вот на тебе, высказался. А кто же будет адвокатом?
– Тот, кто предложил.
Над баней худой громоздкий Лебедь, распятый у Млечного Пути. Когда-то баня была без крыши – мраморный колодец, клетка, арена… так ты это говорил? – нет! – но это уже не могло их остановить. Я сам выкручивался. Почему я должен… Пускай и он сам выпутывается, как может. Пошли они все к черту.
Черепаха добрел до палатки, пошатываясь, прошел между коек, разделся, лег: рыхлая равнина, лужи… Но как будто… светлее? Приятная тяжесть в голове. Он чувствует себя на пороге: сделать последний шаг – и будет хорошо. Он встал, слыша, как отваливаются от спины земляные пласты. Постоял. Шагнул. Но ничего не случилось. Равнина, небо, лужи – все то же. И по-прежнему он гол, он один. И хочется пить.
Он хочет подойти к луже, он у лужи, хочет встать на колени – на коленях, хочет сложить ладони ковшиком – складывает, хочет погрузить ковшик в воду – погружает в воду. Вода прозрачна и холодна, кожа на руках делается пупырчатой. Прозрачна и холодна. Обжигает губы и глаза. Сводит зубы, обдирает горячее сухое горло. Вода. Дыхание перехватило, он закашлялся, зачерпнул еще, по рукам скатываются капли. Перевел дыхание, нагнулся и стал пить прямо из лужи. Вода. Прозрачная. Видны камни на дне, видны водоросли, должны быть рыбы – вот рыбины с серебрящейся чешуей, толстые серебрящиеся рыбины. Вода. Прозрачная. Он смотрел пьяными глазами на рыб. Они висели в воде, лениво шевеля красными плавниками. Какие раскаленные хрусткие плавники. Какие жирные тела, нарядные серебрящиеся тела. Вода. Прозрачная. Он нагнул голову и прикоснулся губами к воде. Оторвался. Вытер губы. Вода. Пьянящая. И тугие серебряные тела над чистыми белыми и серыми, и зеленоватыми гладкими камнями, – вылавливать, зажаривать до бронзовости и хруста, солить, есть. Он сглотнул слюну. Но не сейчас. Сейчас живот полон, глаза хмельны, руки дрожат, – отдохнуть, полежать, отдохнуть, еще глотнуть воды и отдохнуть… Он лег на спину, устремил глаза в небо, раскинул руки. Он лежал, глядя в небо, улыбаясь и думая о ливне, думая: упругие струи, сильные струи, теплые, чистые, – струи ударили по его телу, щекоча, смывая грязь, пот и страх.
7
На двурогую гору, на город с коптящими трубами летел снег.
– Пуржит, а еще вчера была осень.
Люди одеваются, топчутся вокруг гудящих раскаленных круглых печек. Умываться никто не выходит. Курят в палатке, ждут дневальных, ушедших в пургу. Дневальных нет и нет. А не сломалось что-нибудь на кухне? Что там могло сломаться? Ну, трубу снесло или еще чего, бак прогорел. Пускай бы хлеба, масла, сахара выдали, а чай мы бы сами сварганили. На улице вой, свист. В утренней полутьме краснеют чугунные бока печек. Правду говорят – операция? Да, не хотел бы я сейчас… Говорят, что кур доят. Иди ты? Ага. А петухов? Петухов – тех режут. Сейчас бы петушатины с рисом, с лавровым листом, с перцем, с подливой… В палатку заглядывает облепленный снегом человек:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82