Вот, значит, в чем состояло для них облегчение разделенного горя. Ей не придется отвечать на бесконечные неловкие вопросы родни и в сотый раз вспоминать нечто такое, о чем лучше бы поскорее забыть. Все все видели. И разделили между собой. Вот так все должно было произойти. Но произошло ли? Допустила ли она их?.. Ки не знала. Она пыталась не допустить. Это-то она помнила хорошо. Она изо всех сил пыталась избавить их от жестоких и жутких подробностей, от зрелища, низводившего гарпий, их полубогов, до отвратительных стервятников. Удалось ли ей это? Или все-таки не удалось?.. Чем она навлекла на себя всеобщую ненависть? Тем, что показала, каковы в действительности их божки? Или тем, что отказала им в приобщении к мигу гибели Свена?..
Пиршество тянулось и тянулось бесконечно. Подле Ки по-прежнему царила тишина, разговор велся таким тоном, что Ки, не разбирая слов, только радовалась про себя. Зато Ларс слышал все. Ки видела, как он с извиняющимся видом разводил руками и то и дело склонял голову, покорно выслушивая попреки. Потом появился Руфус. Молча, с каменным лицом, наполнил он едой две большие тарелки и удалился с ними в комнату матери. Что случилось с Корой? Что могло вынудить ее покинуть стол и гостей?.. Слишком много вопросов, на которые Ки не могла найти ответов…
Ки снова оглядела стол. Душистые пласты сочного мяса, разноцветные фрукты, исходящие пряными ароматами горячие овощи в огромных горшках… Ки казалось, будто она пережевывала опилки с пеплом и глотала песок.
Мало помалу гости начали подниматься из-за стола и откланиваться. Уходили они по двое-трое, и измученный Ларс провожал каждого до дверей. Лицо у него было серое. С Ки не подошла попрощаться ни одна живая душа, но Ларс, по всей видимости, рад был бы поменяться с ней местами. Люди, ожидавшие всеобщего умиротворения и благодати, уходили взвинченными и потрясенными.
Ки окончательно плюнула на все правила хорошего тона и, поставив локти на стол, уронила голову на руки…
Кто-то коснулся ее плеча, и она тотчас вскинула взгляд. Это был Хафтор, и на сей раз его темные глаза смотрели затравленно, а на лице пятнами проступала багровая краска. Он был похож на пьяного, но вином от него не пахло. Он посмотрел Ки в лицо и заговорил, с видимым трудом подбирая слова:
– Я обошелся с тобой незаслуженно грубо, Ки. Сам я это уже понял, а через несколько дней, думается, поймут и остальные. Понимаешь, большинство из них совсем не знает тебя, поэтому им трудно понять… Понять, что зла с твоей стороны тут не было, только незнание. И воля крепче, чем у любого из нас… даже у Коры. Сделанного, правда, не воротишь, но если знать, что к чему, может, хоть легче будет терпеть. И если уж искать виноватого, то винить надо в первую голову Руфуса и Кору. Они не должны были допустить, чтобы ты нас вела… даже под присмотром Коры. И вообще незачем было пороть такую горячку с Обрядом. Поучили бы лучше тебя нашим обычаям… Но ты ведь не хуже меня знаешь, что за человек Кора. Когда выяснилось, что они уже несколько месяцев как мертвы, она в лепешку готова была расшибиться, только бы честь честью отпустить их как можно скорее… В общем, ты знай, я постараюсь не держать зла на тебя, Ки. Но те, другие, кто был здесь сегодня, здорово перепуганы и к тому же оскорблены в лучших чувствах. Кое-кто так и будет косо смотреть на тебя: и надо же, мол, ей было к нам в Арфистов Брод приезжать…
Ки снова повесила голову. Похоже, это были самые добрые слова, которые ей предстояло нынче вечером выслушать. Ей захотелось по-детски выкрикнуть в спину уходящим гостям, что она тут ни при чем, что она не хотела… Хафтор, казалось, прочитал ее мысли. Он неуклюже похлопал ее по плечу, отодвигаясь в сторонку.
Ки так и осталась неподвижно сидеть в своем кресле. Теперь ее менее всего заботило, что все остальные станут думать о ее поведении. Постепенно затихал гул голосов, и вот, наконец, в последний раз бухнула дверь и сделалось совсем тихо. Ки долго прислушивалась к тишине, ожидая, чтобы вместе с посторонними голосами утихло и жужжание у нее в ушах. Она вздрогнула, когда в очаге с треском рассыпалось прогоревшее бревно. Потом послышались шаги и перестук посуды, которую убирали со стола. Ки открыла глаза и увидела, что это Ларс составляет пустые тарелки. Она поднялась и безо всякого желания стала ему помогать.
На ближайших к ней двух тарелках было еще полно еды, и Ки, не зная, что с нею делать, поставила тарелки обратно. Она собрала семь маленьких чашечек, из которых пила тягучий напиток, и потянулась за соседскими. Но она не знала даже приблизительно, как с ними следовало поступать, а голова упорно отказывалась соображать. Если бы хоть этот гул в ушах прекратился! Ки чувствовала себя ни на что не способной. И потом, ей в самом деле еще не случалось прибирать стол, за которым ужинало двадцать с лишним человек. Как же ей хотелось опуститься наземь у походного костра, вычистить над огнем одну-единственную чашку и привычно вытереть куском черствого хлеба деревянную миску… Снова остаться один на один со своим горем…
В висках тяжело застучало, под веки точно насыпали песку, горло перехватывала судорога. Усталость опустилась на плечи, словно тяжелое душное одеяло. Ки подняла руки к лицу: пальцы были ледяными, зато щеки так и горели. Ки услышала шаги у себя за спиной.
– Если ты не против, Ларс, я пошла бы к себе в фургон спать, – выговорила она. – Оставь все как есть, утром я тебе помогу прибраться…
– Сперва я хочу поговорить с тобой о том, что ты нынче тут натворила. Ки рывком повернулась и оказалась лицом к лицу с Руфусом. Его тон был холоден, лицо сурово. Но даже и ему стало не по себе от той пустоты, которую он увидел в глазах Ки. Он, впрочем, быстро оправился.
– Поздно раскаиваться, Ки, – сказал он. – Ты уже сделала все, что собиралась, и очень успешно.
Ки молча смотрела в его широкое, низколобое лицо. Он унаследовал от матери темные волосы, и лишь в глазах было что-то, отдаленно напомнившее ей Свена. Вот только Свен никогда так на нее не смотрел. Поэтому Ки промолчала. Этому человеку она все равно не сможет ничего объяснить.
– Отстань от нее, Руфус, – вмешался подошедший Ларс. – Не видишь, на ней и без тебя лица нет? Подожди со своими разговорами хотя бы до завтра: и сам остынешь, и матери станет получше. И так уже всю семью тряхнуло будь здоров как, а тебе еще что-нибудь доломать хочется?
Старший брат зло уставился на младшего, осмелившегося перечить, но Ларс повернулся к Ки:
– Иди спать. Только не в фургон, ты ведь здесь не чужая. Ложись в комнате, под нашей крышей, как положено по праву! Всем нам нужно отдышаться и подождать, пока заживет, так давайте сразу и начнем.
Ки пошла прочь, чувствуя себя так, словно ей только что прочли смертный приговор, а потом отменили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
Пиршество тянулось и тянулось бесконечно. Подле Ки по-прежнему царила тишина, разговор велся таким тоном, что Ки, не разбирая слов, только радовалась про себя. Зато Ларс слышал все. Ки видела, как он с извиняющимся видом разводил руками и то и дело склонял голову, покорно выслушивая попреки. Потом появился Руфус. Молча, с каменным лицом, наполнил он едой две большие тарелки и удалился с ними в комнату матери. Что случилось с Корой? Что могло вынудить ее покинуть стол и гостей?.. Слишком много вопросов, на которые Ки не могла найти ответов…
Ки снова оглядела стол. Душистые пласты сочного мяса, разноцветные фрукты, исходящие пряными ароматами горячие овощи в огромных горшках… Ки казалось, будто она пережевывала опилки с пеплом и глотала песок.
Мало помалу гости начали подниматься из-за стола и откланиваться. Уходили они по двое-трое, и измученный Ларс провожал каждого до дверей. Лицо у него было серое. С Ки не подошла попрощаться ни одна живая душа, но Ларс, по всей видимости, рад был бы поменяться с ней местами. Люди, ожидавшие всеобщего умиротворения и благодати, уходили взвинченными и потрясенными.
Ки окончательно плюнула на все правила хорошего тона и, поставив локти на стол, уронила голову на руки…
Кто-то коснулся ее плеча, и она тотчас вскинула взгляд. Это был Хафтор, и на сей раз его темные глаза смотрели затравленно, а на лице пятнами проступала багровая краска. Он был похож на пьяного, но вином от него не пахло. Он посмотрел Ки в лицо и заговорил, с видимым трудом подбирая слова:
– Я обошелся с тобой незаслуженно грубо, Ки. Сам я это уже понял, а через несколько дней, думается, поймут и остальные. Понимаешь, большинство из них совсем не знает тебя, поэтому им трудно понять… Понять, что зла с твоей стороны тут не было, только незнание. И воля крепче, чем у любого из нас… даже у Коры. Сделанного, правда, не воротишь, но если знать, что к чему, может, хоть легче будет терпеть. И если уж искать виноватого, то винить надо в первую голову Руфуса и Кору. Они не должны были допустить, чтобы ты нас вела… даже под присмотром Коры. И вообще незачем было пороть такую горячку с Обрядом. Поучили бы лучше тебя нашим обычаям… Но ты ведь не хуже меня знаешь, что за человек Кора. Когда выяснилось, что они уже несколько месяцев как мертвы, она в лепешку готова была расшибиться, только бы честь честью отпустить их как можно скорее… В общем, ты знай, я постараюсь не держать зла на тебя, Ки. Но те, другие, кто был здесь сегодня, здорово перепуганы и к тому же оскорблены в лучших чувствах. Кое-кто так и будет косо смотреть на тебя: и надо же, мол, ей было к нам в Арфистов Брод приезжать…
Ки снова повесила голову. Похоже, это были самые добрые слова, которые ей предстояло нынче вечером выслушать. Ей захотелось по-детски выкрикнуть в спину уходящим гостям, что она тут ни при чем, что она не хотела… Хафтор, казалось, прочитал ее мысли. Он неуклюже похлопал ее по плечу, отодвигаясь в сторонку.
Ки так и осталась неподвижно сидеть в своем кресле. Теперь ее менее всего заботило, что все остальные станут думать о ее поведении. Постепенно затихал гул голосов, и вот, наконец, в последний раз бухнула дверь и сделалось совсем тихо. Ки долго прислушивалась к тишине, ожидая, чтобы вместе с посторонними голосами утихло и жужжание у нее в ушах. Она вздрогнула, когда в очаге с треском рассыпалось прогоревшее бревно. Потом послышались шаги и перестук посуды, которую убирали со стола. Ки открыла глаза и увидела, что это Ларс составляет пустые тарелки. Она поднялась и безо всякого желания стала ему помогать.
На ближайших к ней двух тарелках было еще полно еды, и Ки, не зная, что с нею делать, поставила тарелки обратно. Она собрала семь маленьких чашечек, из которых пила тягучий напиток, и потянулась за соседскими. Но она не знала даже приблизительно, как с ними следовало поступать, а голова упорно отказывалась соображать. Если бы хоть этот гул в ушах прекратился! Ки чувствовала себя ни на что не способной. И потом, ей в самом деле еще не случалось прибирать стол, за которым ужинало двадцать с лишним человек. Как же ей хотелось опуститься наземь у походного костра, вычистить над огнем одну-единственную чашку и привычно вытереть куском черствого хлеба деревянную миску… Снова остаться один на один со своим горем…
В висках тяжело застучало, под веки точно насыпали песку, горло перехватывала судорога. Усталость опустилась на плечи, словно тяжелое душное одеяло. Ки подняла руки к лицу: пальцы были ледяными, зато щеки так и горели. Ки услышала шаги у себя за спиной.
– Если ты не против, Ларс, я пошла бы к себе в фургон спать, – выговорила она. – Оставь все как есть, утром я тебе помогу прибраться…
– Сперва я хочу поговорить с тобой о том, что ты нынче тут натворила. Ки рывком повернулась и оказалась лицом к лицу с Руфусом. Его тон был холоден, лицо сурово. Но даже и ему стало не по себе от той пустоты, которую он увидел в глазах Ки. Он, впрочем, быстро оправился.
– Поздно раскаиваться, Ки, – сказал он. – Ты уже сделала все, что собиралась, и очень успешно.
Ки молча смотрела в его широкое, низколобое лицо. Он унаследовал от матери темные волосы, и лишь в глазах было что-то, отдаленно напомнившее ей Свена. Вот только Свен никогда так на нее не смотрел. Поэтому Ки промолчала. Этому человеку она все равно не сможет ничего объяснить.
– Отстань от нее, Руфус, – вмешался подошедший Ларс. – Не видишь, на ней и без тебя лица нет? Подожди со своими разговорами хотя бы до завтра: и сам остынешь, и матери станет получше. И так уже всю семью тряхнуло будь здоров как, а тебе еще что-нибудь доломать хочется?
Старший брат зло уставился на младшего, осмелившегося перечить, но Ларс повернулся к Ки:
– Иди спать. Только не в фургон, ты ведь здесь не чужая. Ложись в комнате, под нашей крышей, как положено по праву! Всем нам нужно отдышаться и подождать, пока заживет, так давайте сразу и начнем.
Ки пошла прочь, чувствуя себя так, словно ей только что прочли смертный приговор, а потом отменили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76