Тюфяк оказался холодней, чем она ожидала.
– Знаешь что, захвати-ка сюда с собой оба плаща, – сказала она невозмутимо. – Пожалуй, пригодятся, не то продрогнем.
Она видела в полутьме, как он снимал плащи с гвоздей. Встряхнув их, он расправил толстую ткань поверх меховых одеял Ки. Потом очень осторожно присел на краешек постели и, наконец, забрался в тепло. Он лег на спину, слегка отвернувшись от Ки. Между его плечом и ее собственным едва пролезла бы рука. Эта постель была предназначена вовсе не для того, чтобы на ней, стараясь не коснуться друг друга, спали два совсем чужих человека. Ки явственно ощущала тепло его тела, и это было разом противно ей и приятно, – так, как будто в лице незнакомца вдруг проявились какие-то родные черты. Она слышала, как Вандиен с хрустом выпрямил простуженные колени, потом негромко кашлянул и слегка зашуршал соломой, устраиваясь поудобнее. Ки слушала, затаившись в темноте.
– Спокойной ночи, – сказал вдруг Вандиен, и его голос, неожиданно прозвучавший возле самого уха, заставил ее вздрогнуть всем телом. Она поспешно сделала вид, что попросту решила повернуться на другой бок.
– Надо будет выехать пораньше, – сказала она. Еще не хватало, чтобы его пожелание спокойной ночи так и осталось висеть в воздухе.
– Ага, – отозвался Вандиен.
Некоторое время оба молча таращили глаза: Ки – в темноту, Вандиен – на стену кабинки. Ни тому ни другому не хотелось засыпать первым. Ки слышала, как снаружи едва различимо потрескивали в костре поленья, как переступали с ноги на ногу Сигурд и Сигмунд. В постели понемногу скапливалось тепло. Почти достаточное для того, чтобы спать. Ки вытянула под одеялами ноги и наконец-то позволила себе расслабиться. Ей надоела темнота, и она закрыла глаза, чтобы не видеть ее.
Несколько позже она очнулась и поняла, что спала. Она не сразу сообразила, что же ее разбудило. Она лежала неподвижно, слушая тишину и пытаясь вновь уловить потревоживший ее звук. Она не шевелилась. Пока она лежала неподвижно, ей было тепло, но Ки знала: стоит переменить положение, и холод сейчас же найдет лазейку, снова добираясь до тела.
Постепенно она вспомнила о присутствии рядом Вандиена. Оказывается, оба они передвинулись во сне в поисках тепла. Вандиен лежал теперь к ней лицом, голова перекатилась к ее плечу, густые темные волосы щекотали ей шею. Это-то прикосновение и разбудило ее. Ки чувствовала его запах: от тела пахло потом, зато от волос – дикими травами. Совсем не так, как от ее Свена, пропахшего кожами и маслом.
Тяжело прильнувший к ней Вандиен был реальным, живым человеком, существом из плоти и крови. В отличие от тех теней, с которыми она так сжилась. Его нечаянное прикосновение словно бы нарушило замкнутый, наглухо запертый мирок, который она столь ревниво оберегала. Ее мир начал меняться. Медленно, мучительно, но меняться. Реальностью все-таки был спавший подле нее Вандиен. А Свен все более превращался в туманную тень, обитавшую в другой вселенной.
Разум Ки отказывался с этим смириться. Она снова зажмурилась, мысленно отгораживая себя от Вандиена. Нет. Свен принадлежал ей. Она никогда не забудет ни о нем, ни о своих детях. Она никогда их не отпустит. Ки попыталась снова вызвать их образы, но перед нею неожиданно предстал Ларс. Ларс, брат Свена. Он смотрел на Ки, сидевшую на ветвях старой скрюченной яблони…
– Я так и думал, что отыщу тебя тут, – сказал Ларс.
– Уйди, пожалуйста, – негромко попросила Ки.
Обряд, совершившийся накануне вечером, полностью лишил ее сил. Она проспала допоздна, а когда наконец встала, то принялась натягивать свои старые, пропыленные одежонки. Ки была зла и чувствовала себя не на месте. Сколько народу кругом! Ни тебе вымыться потихоньку в ручье, ни чаю себе на завтрак сварить, не спрашиваясь ни у кого. Хочешь, не хочешь – натягивай нестиранную одежду и выходи, не умывшись толком, в комнату, полную людей. Вдобавок ко всему у Ки невыносимо разболелась голова, а в ушах так и стоял все тот же звон.
Гнев придал Ки решимости. Она вышла в общую комнату, но там никого не было. Корин длинный деревянный стол, на котором не было и следа вчерашнего кошмарного пиршества, стоял на своем обычном месте возле стены. Холодный очаг зиял пустотой. Ни дать ни взять вчерашнего вечера вовсе и не было.
Никто не помешал Ки наведаться в фургон и переодеться в чистое. Потом она проведала своих коней и обнаружила их на пастбище, вполне довольных жизнью и собою. Ки пересекла пастбище и подошла к окаймлявшей его узкой полоске деревьев. За яблонями расстилался луг, выходивший к дороге. Она взобралась на знакомые ветви и стала смотреть вдаль, стараясь, чтобы голова была так же пуста, как тянувшаяся вдаль дорога. И вот явился Ларс и все испортил.
– Я не могу просто так уйти, Ки. И хотел бы, да не могу. Надо же поговорить наконец…
– О чем? – зло спросила Ки. – Все винят меня в том, что произошло вчера вечером, а я об этом и понятия не имею! Может, хоть ты объяснишь?..
– Может быть, – устало согласился Ларс и сложил на груди руки.
Ки спрыгнула с дерева. Ларс присел на траву, и Ки неохотно присоединилась к нему.
– В том, что произошло вчера, – начал он, – твоей вины нет. Если уж на то пошло, ты вообще ни в чем не виновата. Ты нам чужая… пойми меня правильно, я это не в упрек, просто к тому, что там, где ты росла, другие порядки, а нашими ты так и не поинтересовалась. Вот, например, Обряд Отпущения… неужели тебе Свен совсем о нем не рассказывал?
Ки покачала головой:
– У нас всегда была на уме жизнь, а не смерть. Думать о Свене как о мертвом, это… это было непристойно!
– Было, – кивнул Ларс. – И вот эту-то непристойность ты нам и показала. Во всех подробностях.
– А что, интересно, я должна была вам показать? – спросила Ки с горечью. – Ты мне сам все уши прожужжал насчет «разделения ноши»…
– Ты не понимаешь… – Ларс потер ладонями виски, потом с видимым усилием заставил руки снова спокойно лечь на колени. – Женщина из наших показала бы всем, как ее дети и муж уносятся прочь на огромном вороном жеребце. Она, как и ты, дала бы нам полюбоваться их дикой красотой… вьющимися волосами, звонким смехом… Но вот они исчезли за горой, и она просто поведала бы нам, что назад они так и не вернулись. Так у нас всегда поступают в случае насильственной смерти. Незачем показывать другим весь ее ужас. И еще она приберегла бы одну чашечку на самый конец – целительный, отпускающий глоток. И с нею подарила бы нам какой-нибудь особенно дорогой для нее образ ушедших. Скажем, дитя, спящее у костра… Например, когда умер мой отец, мама напоследок показала его нам в юности – обнаженный по пояс, он таскает бревна, строя наш нынешний дом, все мускулы так и играют под кожей… Этот подарок я бережно храню и по сей день:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
– Знаешь что, захвати-ка сюда с собой оба плаща, – сказала она невозмутимо. – Пожалуй, пригодятся, не то продрогнем.
Она видела в полутьме, как он снимал плащи с гвоздей. Встряхнув их, он расправил толстую ткань поверх меховых одеял Ки. Потом очень осторожно присел на краешек постели и, наконец, забрался в тепло. Он лег на спину, слегка отвернувшись от Ки. Между его плечом и ее собственным едва пролезла бы рука. Эта постель была предназначена вовсе не для того, чтобы на ней, стараясь не коснуться друг друга, спали два совсем чужих человека. Ки явственно ощущала тепло его тела, и это было разом противно ей и приятно, – так, как будто в лице незнакомца вдруг проявились какие-то родные черты. Она слышала, как Вандиен с хрустом выпрямил простуженные колени, потом негромко кашлянул и слегка зашуршал соломой, устраиваясь поудобнее. Ки слушала, затаившись в темноте.
– Спокойной ночи, – сказал вдруг Вандиен, и его голос, неожиданно прозвучавший возле самого уха, заставил ее вздрогнуть всем телом. Она поспешно сделала вид, что попросту решила повернуться на другой бок.
– Надо будет выехать пораньше, – сказала она. Еще не хватало, чтобы его пожелание спокойной ночи так и осталось висеть в воздухе.
– Ага, – отозвался Вандиен.
Некоторое время оба молча таращили глаза: Ки – в темноту, Вандиен – на стену кабинки. Ни тому ни другому не хотелось засыпать первым. Ки слышала, как снаружи едва различимо потрескивали в костре поленья, как переступали с ноги на ногу Сигурд и Сигмунд. В постели понемногу скапливалось тепло. Почти достаточное для того, чтобы спать. Ки вытянула под одеялами ноги и наконец-то позволила себе расслабиться. Ей надоела темнота, и она закрыла глаза, чтобы не видеть ее.
Несколько позже она очнулась и поняла, что спала. Она не сразу сообразила, что же ее разбудило. Она лежала неподвижно, слушая тишину и пытаясь вновь уловить потревоживший ее звук. Она не шевелилась. Пока она лежала неподвижно, ей было тепло, но Ки знала: стоит переменить положение, и холод сейчас же найдет лазейку, снова добираясь до тела.
Постепенно она вспомнила о присутствии рядом Вандиена. Оказывается, оба они передвинулись во сне в поисках тепла. Вандиен лежал теперь к ней лицом, голова перекатилась к ее плечу, густые темные волосы щекотали ей шею. Это-то прикосновение и разбудило ее. Ки чувствовала его запах: от тела пахло потом, зато от волос – дикими травами. Совсем не так, как от ее Свена, пропахшего кожами и маслом.
Тяжело прильнувший к ней Вандиен был реальным, живым человеком, существом из плоти и крови. В отличие от тех теней, с которыми она так сжилась. Его нечаянное прикосновение словно бы нарушило замкнутый, наглухо запертый мирок, который она столь ревниво оберегала. Ее мир начал меняться. Медленно, мучительно, но меняться. Реальностью все-таки был спавший подле нее Вандиен. А Свен все более превращался в туманную тень, обитавшую в другой вселенной.
Разум Ки отказывался с этим смириться. Она снова зажмурилась, мысленно отгораживая себя от Вандиена. Нет. Свен принадлежал ей. Она никогда не забудет ни о нем, ни о своих детях. Она никогда их не отпустит. Ки попыталась снова вызвать их образы, но перед нею неожиданно предстал Ларс. Ларс, брат Свена. Он смотрел на Ки, сидевшую на ветвях старой скрюченной яблони…
– Я так и думал, что отыщу тебя тут, – сказал Ларс.
– Уйди, пожалуйста, – негромко попросила Ки.
Обряд, совершившийся накануне вечером, полностью лишил ее сил. Она проспала допоздна, а когда наконец встала, то принялась натягивать свои старые, пропыленные одежонки. Ки была зла и чувствовала себя не на месте. Сколько народу кругом! Ни тебе вымыться потихоньку в ручье, ни чаю себе на завтрак сварить, не спрашиваясь ни у кого. Хочешь, не хочешь – натягивай нестиранную одежду и выходи, не умывшись толком, в комнату, полную людей. Вдобавок ко всему у Ки невыносимо разболелась голова, а в ушах так и стоял все тот же звон.
Гнев придал Ки решимости. Она вышла в общую комнату, но там никого не было. Корин длинный деревянный стол, на котором не было и следа вчерашнего кошмарного пиршества, стоял на своем обычном месте возле стены. Холодный очаг зиял пустотой. Ни дать ни взять вчерашнего вечера вовсе и не было.
Никто не помешал Ки наведаться в фургон и переодеться в чистое. Потом она проведала своих коней и обнаружила их на пастбище, вполне довольных жизнью и собою. Ки пересекла пастбище и подошла к окаймлявшей его узкой полоске деревьев. За яблонями расстилался луг, выходивший к дороге. Она взобралась на знакомые ветви и стала смотреть вдаль, стараясь, чтобы голова была так же пуста, как тянувшаяся вдаль дорога. И вот явился Ларс и все испортил.
– Я не могу просто так уйти, Ки. И хотел бы, да не могу. Надо же поговорить наконец…
– О чем? – зло спросила Ки. – Все винят меня в том, что произошло вчера вечером, а я об этом и понятия не имею! Может, хоть ты объяснишь?..
– Может быть, – устало согласился Ларс и сложил на груди руки.
Ки спрыгнула с дерева. Ларс присел на траву, и Ки неохотно присоединилась к нему.
– В том, что произошло вчера, – начал он, – твоей вины нет. Если уж на то пошло, ты вообще ни в чем не виновата. Ты нам чужая… пойми меня правильно, я это не в упрек, просто к тому, что там, где ты росла, другие порядки, а нашими ты так и не поинтересовалась. Вот, например, Обряд Отпущения… неужели тебе Свен совсем о нем не рассказывал?
Ки покачала головой:
– У нас всегда была на уме жизнь, а не смерть. Думать о Свене как о мертвом, это… это было непристойно!
– Было, – кивнул Ларс. – И вот эту-то непристойность ты нам и показала. Во всех подробностях.
– А что, интересно, я должна была вам показать? – спросила Ки с горечью. – Ты мне сам все уши прожужжал насчет «разделения ноши»…
– Ты не понимаешь… – Ларс потер ладонями виски, потом с видимым усилием заставил руки снова спокойно лечь на колени. – Женщина из наших показала бы всем, как ее дети и муж уносятся прочь на огромном вороном жеребце. Она, как и ты, дала бы нам полюбоваться их дикой красотой… вьющимися волосами, звонким смехом… Но вот они исчезли за горой, и она просто поведала бы нам, что назад они так и не вернулись. Так у нас всегда поступают в случае насильственной смерти. Незачем показывать другим весь ее ужас. И еще она приберегла бы одну чашечку на самый конец – целительный, отпускающий глоток. И с нею подарила бы нам какой-нибудь особенно дорогой для нее образ ушедших. Скажем, дитя, спящее у костра… Например, когда умер мой отец, мама напоследок показала его нам в юности – обнаженный по пояс, он таскает бревна, строя наш нынешний дом, все мускулы так и играют под кожей… Этот подарок я бережно храню и по сей день:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76