Как бы то ни было, доброе расположение духа враз улетучилось, оставив в сердце лишь неизбывную черноту. Ки внезапно поразилась собственному легкомыслию. Ну надо же, рассиживать за столом, болтая о пустяках, когда с небес на нее всякий миг могла обрушиться смерть!..
Ки сидела молча, прислушиваясь к завываниям ветра. И молча упрашивала его: ну, пожалуйста, дуй долго, дуй сильно…
Она слышала, как снаружи ходил туда-сюда Вандиен. Вот он сказал что-то коням, вот стукнула крышка посудного ящика… Ки вяло пожелала себе провести надвигавшуюся ночь в одиночестве. Она, наконец, разобралась бы в воспоминаниях. Уложила по полочкам добрые и счастливые, чтобы ничто не мешало лишний раз насладиться ими. А горестные и злые запрятала бы куда-нибудь подальше. Оглянулась бы на пережитое… Так нет же – попробуй денься куда-нибудь от странного темноволосого парня, никак не укладывавшегося в мало-мальски привычные ей рамки. С ума сойти. Он УЖЕ заставил Ки думать о своей особе, отодвинув Свена куда-то в тень и темноту. Ей вовсе не нравилось его бесцеремонное посягательство на ее одиночество, не нравилось, что он то и дело вынуждает ее удивляться и задавать вопросы. Ей не нравилось, что глаза ее уже начали подмечать движения его тела, а разум – пытаться угадать мысли, менявшие выражение его лица. Нет уж. Ей куда более по душе было привычное одиночество. Устоявшийся ритм жизни, в которой была только она сама. И никого кроме.
Тем временем ее руки бездумно потянулись к волосам. Повинуясь долговременной привычке, она распустила их и пальцами расчесывала густые темно-русые пряди, пока они не легли ей на спину гладкой волной. Потом, опять-таки по привычке, быстро связала волосы вдовьими узлами и косицами. Сняв плащ, Ки расправила его поверх одеяла. Она уже стаскивала сапоги, когда, наконец, вернулся Вандиен. Ки поспешно захлопнула за ним дверь, не допуская в кабинку ворвавшийся было ветер. Не говоря ни слова, Вандиен вытряс свой плащ и расстелил его на постели. И тоже начал стаскивать сапоги.
И тут Ки УВИДЕЛА. Вандиен был без плаща и стоял нагнувшись, склонив голову, так что видна была шея, обычно закрытая длинными волосами. И Ки рассмотрела маленькую, почти незаметную метку. На шее у Вандиена были выколоты РАСКИНУТЫЕ СИНИЕ КРЫЛЬЯ…
Сердце Ки превратилось в комок холодного льда. Вандиен же, выпрямившись, удивился ее окаменевшему взгляду. Приписав его совершенно иным причинам, он опустил глаза и смущенно переступил по полу босыми ногами.
– Со мной всегда так, когда устану, – проговорил он тихо. – Начинаю вспоминать всякое разное… такое, что меня мучит. А если еще и другие заговаривают о том же, начинаю рычать на людей. Начинаю в каждом слове выискивать какие-то обиды и забываю, что за гостеприимство платят добром… по крайней мере, вежливым обхождением…
Он стоял перед ней и, казалось, чего-то ждал. Ки смотрела на него в полной растерянности. Спросить, что означает татуировка у него на загривке?.. Или?.. Мало ли что могло ей примерещиться в неверном свете мерцающего огарка. Может, это вовсе и не татуировка, а вообще родинка. Из-за родинки подозревать человека и обвинять его неведомо в чем?.. Здравый смысл боролся в ней с опасениями и страхом. Но Вандиен по-прежнему стоял перед ней, ожидая. И, в конце концов, верх взяла та самая вежливость.
– Оба мы устали, – буркнула Ки.
Этих слов хватило вполне. Вандиен вздохнул, а Ки задула свечу. Оба опять испытали неловкость, заползая под одно одеяло. На сей раз, правда, неловкость Ки была щедро разбавлена тревогой и страхом, но если Вандиен что и заметил, то вида не подал. Он растянулся рядом с Ки во всю длину, постаравшись, впрочем, избежать случайного прикосновения. И лежал неподвижно и молча, если не считать единственного приступа кашля. Ки, однако, по-прежнему не отпускала тревога. Она со страхом прислушивалась к каждому шороху тюфяка. А потом разозлилась. Ей до тошноты надоели одолевавшие ее страхи. Мало того, что она целый день следила за небом и ждала смерти. Ей что, предстояло следить по ночам за лежавшим подле нее мужчиной – а вдруг он окажется прислужником гарпий, орудием их мести?.. Поживем – увидим, твердо осадила себя Ки. Еще не хватало, чтобы из-за ее поспешности пострадал ни в чем не повинный человек. Во второй раз она подобного не допустит…
…Но чего только она не отдала бы за то, чтобы ЗНАТЬ. Чтобы кончилось ожидание, чтобы поскорее сойтись лицом к липу с гарпией, кружащейся в вышине. Узнать, что же он такое, этот человек подле нее. Так нет же. Надо ждать. Ожидание всю жизнь было для нее самым тяжелым испытанием. Взять хоть те последние несколько дней в Арфистовом Броде. Несколько дней длиной в целую жизнь. Право же, они состарили ее куда больше, чем несколько лет странствий со Свеном…
…Короткий нож медленно вгрызался в жилистый стебель. Похоже, его снова пора было точить. Плохонькое орудие, едва подходившее даже для подобной работы… Уф-ф! Наконец-то. Ки присела на корточки и обхватила руками крупный оранжевый фрукт. Подняв его и бережно обходя растения, на которых еще зрели плоды, Ки потащила тяжелую сочную шишку к разбитой дороге, извивавшейся по полю. И там положила на кучу других таких же. Ки постояла некоторое время, упираясь руками в поясницу и выгибая натруженную спину. Зеленые горбы окрестных холмов мало-помалу желтели. На листьях берез одна за другой возникали желтые прожилки. Совсем уже скоро нальется багрянцем ольха… Лето отгорало, и в песне деревьев-арф все отчетливей слышались печальные ноты. А может, причиной всему был постоянный звон в ушах, от которого Ки по-прежнему не могла избавиться?..
Ки возвратилась на грядку и, нагнувшись, принялась отпиливать от стебля очередной вызревший фрукт. Так вот, стало быть, какова оседлая жизнь, с горечью думалось ей. Теперь она знала цену всем этим словам насчет кровной связи с землей. С некоторым отчаянием Ки подумала о своем фургоне, зараставшем пылью в сарае. Все ее существо так и рвалось в дорогу. Скоро, уже совсем скоро, пообещала она себе и тут же подумала, не очередная ли это отговорка. Скоро…
Новый поход к дороге. Еще один фрукт поверх кучи других. Ки работала в одиночку. Время, прошедшее со дня Обряда, так и не сделало ее членом семьи. Как и прежде, полным-полно было таких, кто не желал верить, что виной несчастья было лишь ее невежество, но отнюдь не злой умысел. Сколько бы ни говорила ей Кора, что все, мол, образуется, что все совсем не так скверно, как им показалось вначале, – Ки знала: она непоправимо разрушила их идеалы, сбросила с пьедестала их божков, их кумиров, и кое-кто до гробовой доски не сможет этого ей простить.
А что было на уме у самой Коры?.. Еще одна загадка.
Почему она стремилась любыми способами удержать Ки и из кожи вон лезла, стараясь облегчить ей жизнь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
Ки сидела молча, прислушиваясь к завываниям ветра. И молча упрашивала его: ну, пожалуйста, дуй долго, дуй сильно…
Она слышала, как снаружи ходил туда-сюда Вандиен. Вот он сказал что-то коням, вот стукнула крышка посудного ящика… Ки вяло пожелала себе провести надвигавшуюся ночь в одиночестве. Она, наконец, разобралась бы в воспоминаниях. Уложила по полочкам добрые и счастливые, чтобы ничто не мешало лишний раз насладиться ими. А горестные и злые запрятала бы куда-нибудь подальше. Оглянулась бы на пережитое… Так нет же – попробуй денься куда-нибудь от странного темноволосого парня, никак не укладывавшегося в мало-мальски привычные ей рамки. С ума сойти. Он УЖЕ заставил Ки думать о своей особе, отодвинув Свена куда-то в тень и темноту. Ей вовсе не нравилось его бесцеремонное посягательство на ее одиночество, не нравилось, что он то и дело вынуждает ее удивляться и задавать вопросы. Ей не нравилось, что глаза ее уже начали подмечать движения его тела, а разум – пытаться угадать мысли, менявшие выражение его лица. Нет уж. Ей куда более по душе было привычное одиночество. Устоявшийся ритм жизни, в которой была только она сама. И никого кроме.
Тем временем ее руки бездумно потянулись к волосам. Повинуясь долговременной привычке, она распустила их и пальцами расчесывала густые темно-русые пряди, пока они не легли ей на спину гладкой волной. Потом, опять-таки по привычке, быстро связала волосы вдовьими узлами и косицами. Сняв плащ, Ки расправила его поверх одеяла. Она уже стаскивала сапоги, когда, наконец, вернулся Вандиен. Ки поспешно захлопнула за ним дверь, не допуская в кабинку ворвавшийся было ветер. Не говоря ни слова, Вандиен вытряс свой плащ и расстелил его на постели. И тоже начал стаскивать сапоги.
И тут Ки УВИДЕЛА. Вандиен был без плаща и стоял нагнувшись, склонив голову, так что видна была шея, обычно закрытая длинными волосами. И Ки рассмотрела маленькую, почти незаметную метку. На шее у Вандиена были выколоты РАСКИНУТЫЕ СИНИЕ КРЫЛЬЯ…
Сердце Ки превратилось в комок холодного льда. Вандиен же, выпрямившись, удивился ее окаменевшему взгляду. Приписав его совершенно иным причинам, он опустил глаза и смущенно переступил по полу босыми ногами.
– Со мной всегда так, когда устану, – проговорил он тихо. – Начинаю вспоминать всякое разное… такое, что меня мучит. А если еще и другие заговаривают о том же, начинаю рычать на людей. Начинаю в каждом слове выискивать какие-то обиды и забываю, что за гостеприимство платят добром… по крайней мере, вежливым обхождением…
Он стоял перед ней и, казалось, чего-то ждал. Ки смотрела на него в полной растерянности. Спросить, что означает татуировка у него на загривке?.. Или?.. Мало ли что могло ей примерещиться в неверном свете мерцающего огарка. Может, это вовсе и не татуировка, а вообще родинка. Из-за родинки подозревать человека и обвинять его неведомо в чем?.. Здравый смысл боролся в ней с опасениями и страхом. Но Вандиен по-прежнему стоял перед ней, ожидая. И, в конце концов, верх взяла та самая вежливость.
– Оба мы устали, – буркнула Ки.
Этих слов хватило вполне. Вандиен вздохнул, а Ки задула свечу. Оба опять испытали неловкость, заползая под одно одеяло. На сей раз, правда, неловкость Ки была щедро разбавлена тревогой и страхом, но если Вандиен что и заметил, то вида не подал. Он растянулся рядом с Ки во всю длину, постаравшись, впрочем, избежать случайного прикосновения. И лежал неподвижно и молча, если не считать единственного приступа кашля. Ки, однако, по-прежнему не отпускала тревога. Она со страхом прислушивалась к каждому шороху тюфяка. А потом разозлилась. Ей до тошноты надоели одолевавшие ее страхи. Мало того, что она целый день следила за небом и ждала смерти. Ей что, предстояло следить по ночам за лежавшим подле нее мужчиной – а вдруг он окажется прислужником гарпий, орудием их мести?.. Поживем – увидим, твердо осадила себя Ки. Еще не хватало, чтобы из-за ее поспешности пострадал ни в чем не повинный человек. Во второй раз она подобного не допустит…
…Но чего только она не отдала бы за то, чтобы ЗНАТЬ. Чтобы кончилось ожидание, чтобы поскорее сойтись лицом к липу с гарпией, кружащейся в вышине. Узнать, что же он такое, этот человек подле нее. Так нет же. Надо ждать. Ожидание всю жизнь было для нее самым тяжелым испытанием. Взять хоть те последние несколько дней в Арфистовом Броде. Несколько дней длиной в целую жизнь. Право же, они состарили ее куда больше, чем несколько лет странствий со Свеном…
…Короткий нож медленно вгрызался в жилистый стебель. Похоже, его снова пора было точить. Плохонькое орудие, едва подходившее даже для подобной работы… Уф-ф! Наконец-то. Ки присела на корточки и обхватила руками крупный оранжевый фрукт. Подняв его и бережно обходя растения, на которых еще зрели плоды, Ки потащила тяжелую сочную шишку к разбитой дороге, извивавшейся по полю. И там положила на кучу других таких же. Ки постояла некоторое время, упираясь руками в поясницу и выгибая натруженную спину. Зеленые горбы окрестных холмов мало-помалу желтели. На листьях берез одна за другой возникали желтые прожилки. Совсем уже скоро нальется багрянцем ольха… Лето отгорало, и в песне деревьев-арф все отчетливей слышались печальные ноты. А может, причиной всему был постоянный звон в ушах, от которого Ки по-прежнему не могла избавиться?..
Ки возвратилась на грядку и, нагнувшись, принялась отпиливать от стебля очередной вызревший фрукт. Так вот, стало быть, какова оседлая жизнь, с горечью думалось ей. Теперь она знала цену всем этим словам насчет кровной связи с землей. С некоторым отчаянием Ки подумала о своем фургоне, зараставшем пылью в сарае. Все ее существо так и рвалось в дорогу. Скоро, уже совсем скоро, пообещала она себе и тут же подумала, не очередная ли это отговорка. Скоро…
Новый поход к дороге. Еще один фрукт поверх кучи других. Ки работала в одиночку. Время, прошедшее со дня Обряда, так и не сделало ее членом семьи. Как и прежде, полным-полно было таких, кто не желал верить, что виной несчастья было лишь ее невежество, но отнюдь не злой умысел. Сколько бы ни говорила ей Кора, что все, мол, образуется, что все совсем не так скверно, как им показалось вначале, – Ки знала: она непоправимо разрушила их идеалы, сбросила с пьедестала их божков, их кумиров, и кое-кто до гробовой доски не сможет этого ей простить.
А что было на уме у самой Коры?.. Еще одна загадка.
Почему она стремилась любыми способами удержать Ки и из кожи вон лезла, стараясь облегчить ей жизнь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76