– Лоренсен честно засчитал тебе семьдесят восемь попаданий из восьмидесяти. Вряд ли кто-нибудь из роты набрал выше шестидесяти. Немало я повидал карточек с безупречным счетом, но за десять лет только двое выбили семьдесят восемь мишеней.
У меня отвисла челюсть. Как же я не сообразил, что Орд знает про счет. Орд про все знает. А грудь распирало от гордости за свою меткость.
– Уондер, на экзаменах твои результаты по математике были посредственными, зато по языку с литературой такими высокими, что по суммарному баллу ты превзошел даже капитана Яковича. А он ведь как-никак отучился в военной академии. Для тебя наша пехотная наука, небось, кажется не сложней арифметической задачки.
Ну вот, опять меня учат жить. Я вздохнул – достаточно громко, чтобы Орд услышал.
– Хочешь смеяться над пехотой – пожалуйста! Только знай, что она готовит самых крепких солдат во всей армии.
А я разве смеялся? Я прекрасно понимал про дисциплину, повинуясь которой Орд повел нас на стрельбище, хотя на его глазах только что погибла собственная мать. От удивления – а никак не в насмешку – я закатил глаза.
Но Орд-то не знал, что мне известна его трагедия, не знал, что я понимаю и сочувствую. Взгляд его вдруг ожесточился.
– Земля погибает, Уондер. Не знаю, суждено ли пехоте помочь. Зато знаю: моя задача – обеспечить, чтобы каждый солдат был готов исполнить свой долг. Пехотинец-одиночка – не просто заноза в жопе. Он опасен – и для себя, и для других солдат. Ты хочешь уволиться?
Хочу? Да я только об этом и мечтаю! Однако нельзя – судья Марч в тюрьму запрячет. Я покачал головой.
Орд вздохнул.
– Я не могу приказать тебе подать рапорт об увольнении. Но я постараюсь, чтобы ты хорошенько подумал, действительно ли хочешь остаться на службе.
Я сглотнул. Я вовсе не хотел оставаться.
Он наклонился, потянул на себя ящик стола и достал оттуда полиэтиленовый пакет. Из пакета он извлек длинный тонкий фиолетовый предмет и поднял перед собой. Это была зубная щетка – обычная зубная щетка на веревочке.
– Уондер, известно ли тебе, на что ты взираешь?
Я присмотрелся. Какая-то странная у нее щетина: окрашена так, будто ее не пойми куда совали, как мама любила говорить.
– На зубную щетку, господин инструктор?
– Зубную щетку?! – взорвался Орд.
Я замер.
– Так точно, господин инструктор, зубную щетку!
Он расплылся в улыбке и вразвалку обошел стол.
– Нет, нет, нет и нет, курсант Уондер, вы взираете на почетный ночной гигиенический прибор третьего взвода.
– Надо же! И как я сразу не догадался?
Да что я говорю?! Никак рассудок потерял? Но Орд как не заметил – просто продолжал улыбаться. Он теперь держал щетку за веревочку, и та болталась между его рук.
– Иногда, раз в несколько лет, мне попадаются особо одаренные курсанты, которые зарабатывают вот это. – Он развел руки над моей головой и надел на меня мерзкое ожерелье. Зубная щетка опустилась мимо моего носа. Теперь-то я точно знал, куда именно ее совали.
Была уже полночь, когда я на карачках переполз к третьему из шести унитазов и, матерясь себе под нос, продолжил скрести. Орд сказал, теперь я буду чистить унитазы каждую ночь – мол, появится время подумать о своем будущем. И еще он приказал постоянно носить эту щетку с собой.
Скотина. Обычно, если ты не дежуришь по казарме или по кухне, можно спокойно спать. Орд своей выходкой отнимал у меня сон, заставляя бросить армию добровольно. А вот хрен ему! Я тер сильнее.
Про уборную нашу надо сказать особо. Если пятьдесят парней на одну спальню-то многовато, то уборная была просто живым надругательством над Четвертой поправкой.* У одной стены в ряд стоят унитазы, у другой – умывальники. Пока справишь большую нужду, успеешь пересчитать волоски на заднице тех, кто бреется. В углу – так же в открытую – краны для душа. Если бы это была тюрьма, ее давно бы уже закрыли за бесчеловечное обращение с заключенными.
Первые недели ребята до того стыдились прилюдно облегчаться, что терпели до ночи, дабы справить нужду в одиночестве. Потом кое-как привыкли. Правда, не все.
– Прости, что подвел тебя, Джейсон.
Я оторвался от унитаза. Рядом, ежась от холода, стоял Вальтер. На нем была полевая куртка, из-под полы которой торчали голые белые ноги. Тощие ноги с раздутыми несколькими парами шерстяных носков ступнями. Прямо ватные палочки, которыми уши чистят.
– Ты срать сюда пришел или языком чесать?
– Я что, правда похож на жабу?
Конечно, похож.
– Нет.
Я опустил голову, чтобы он не увидел моей улыбки.
Он улыбнулся, потом нахмурился.
– Это ведь я должен быть сейчас на твоем месте. Я никудышный солдат.
Конечно, никудышный.
– Вовсе нет… Просто, у тебя с армией не сложилось.
– Должно сложиться.
– Зачем?
Я переполз к новому фарфоровому трону.
– Помнишь, я говорил, что мой дед получил орден Почета? Он спас человека. В моей семье все служили. Мама не будет мной гордиться, если я не заслужу медаль.
– Фигня это, Вальтер. Медали раздают, когда дела совсем хреново оборачиваются. Медалями армия зализывает раны. У меня из родных никто не служил. А теперь и родных-то не осталось.
Слезы затуманили мне взгляд, и я принялся тереть сильнее. Чья-то армия убила мою маму за одно единственное преступление – за то, что она поехала в Индианаполис. Эта же армия убила все население Питсбурга. Даже мать Орда.
– Это бездумно, нелепо, неправильно.
– Мой дед воевал во второй мировой. Ему было за сотню, когда он умер. Он говорил, смысл войны в том, чтобы ее закончить.
Вальтер переминался с ноги на ногу, его кишки недовольно урчали. Пора ему остаться в одиночестве, причем скоро, но он стеснялся даже меня попросить выйти. Я встал и прогнулся в пояснице.
– Пора передохнуть. Выйду на минутку.
Я вышел из казармы и задрал голову. Где-то там, за облаком пыли, все еще горят звезды. Где-то там космические пилоты вроде Мецгера ведут войну за спасение человечества. А здесь сегодня погибло население целого города. Я что, так и хочу остаться умником, трущим унитазы зубной щеткой?
Я не знал, кто отобрал у меня маму. Мне и мстить-то не хотелось: этим прежнюю жизнь не вернешь. Но если я помогу приблизить конец войны, то буду считать, что чего-то добился.
Вальтер высунул из-за двери счастливую физиономию и улыбнулся.
– Спасибо, Джейсон. Ты парень что надо.
Я выдохнул в темноту. Нет, я не что надо. Но постараюсь стать таким.
7
Следующим утром мы взяли винтовки и двинулись прямиком в ад. Нет, не один третий взвод – весь восьмисотголовый учебный батальон. Вереница зеленых грузовиков тянулась по дороге, отрыгивая дизельные выхлопы в количествах, не слыханных с перехода на электромобили. Мы направлялись к развалинам Питсбурга, скрытым под облаком пыли, которая еще вчера была магазинами, небоскребами и детьми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60