Мецгеру, очевидно, тоже. Если сядем на булыжник, модуль может упасть, продырявить обшивку или просто повредить что-нибудь, необходимое, чтобы вернуть нас на орбиту. Я вцепился в поручень и стиснул зубы.
Бум.
Вот мы и сели. В исполнении Мецгера такое, кажется, раз плюнуть.
Мецгер проверял системы, а мы с Говардом выстроились в очередь перед люком. Мой ближайший друг останется в модуле, капитан тоже вперед в пекло не полезет. Стало быть, я буду первым, кто коснется Луны со времен деревянных бит в бейсболе.
Пока мы ждали, мне кое-что вспомнилось.
– Слушай, Мецгер, а как тут отливать?
– А в эту, в штуковину типа презерватива. Ты же ее пристегнул, верно?
Зашипели пневматические замки.
– Какую-такую штуковину?
– Прости, забыл сказать. Ну, значит, терпи.
Люк раскрылся. Передо мной до черного горизонта простирался другой мир, белый и мертвый, как голые кости. Я развернулся, ухватился за первую перекладину лестницы и начал спускаться в безвоздушную пустоту, чьим холодом можно сжиживать гелий. Я спрыгнул с последней ступеньки и присмотрелся к космической громаде за полмили отсюда.
Теперь меньше всего я боялся налить в штаны.
18
Говард спустил мне на веревке рюкзак. Я оттащил рюкзак в сторону, споткнулся и едва не упал. Со страха я взвизгнул. Так ведь и умереть можно, если нечаянно камнем скафандр проткнуть. После трех дней в невесомости я отвык от движений, да к тому же здесь, на Луне, даже с рюкзаком и в скафандре, я весил только фунтов сорок.
Говард неуверенно начал спускаться из модуля. Я поддержал его, когда он спрыгивал.
– Эгей! Вот уж удивилась бы матушка, узнав, что у нее сын космонавт!
Моя бы тоже.
Я гордился и оглядывал наш лунный модуль. Железная банка в золотистой фольге, ей-богу. Даже подумать страшно, что наше возвращение с Луны зависит от рождественской коробки на тощих ногах.
Я показал мимо паучьей лапы. Говард проследил за моим жестом.
За сто ярдов от нас начинался мелкий каньон шириной с торговый комплекс. По краям его валялись угловатые камни, как выкорчеванные холодильники. Каньон тянулся на полмили – по крайней мере, так казалось на взгляд, а глазу здесь легко обмануться. Луна меньше Земли. И линия горизонта ближе. Мне все это объяснили перед полетом. Но полмили или нет, от взгляда на каньон замирало сердце…
…Потому что в конце каньона лежал снаряд. Отсюда не разберешь, глубоко ли он зарылся, но то, что виднелось, впечатляло. Взгляду представал темно-синий купол больше футбольного стадиона. Царапины спиралью бежали по корпусу, как по раковине улитки.
Говард изучал снаряд в бинокль со специальной резиновой насадкой к шлему.
– Он проехался по лунной поверхности на чудовищной скорости, но, вроде как, остался цел. А я-то надеялся на прорванную обшивку, чтобы ты смог залезть внутрь.
– Внутрь? Внутрь снаряда?!
Вместо ответа Говард нацепил мне на спину рюкзак.
– Удачи, Джейсон, – послышался в шлеме голос Мецгера.
Мы с Говардом двинулись вдоль пропаханного снарядом каньона, не решаясь спрыгнуть в него. Почем знать: не провалится ли под нами лунная поверхность.
Мое экспресс-натаскивание на ходьбу по Луне, где все весит в шесть раз легче, сработало через сотню-другую неуверенных шагов. К тому времени мои подштанники уже пропитались потом. Говард же от каждого шага подлетал то туда, то сюда, хрипло вздыхая.
– Приземляйся на согнутые колени, Говард! Как через скакалку прыгаешь.
– Я… никогда… не прыгал… через скакалку… Самая… большая… ошибка… в моей жизни…
Я оглядел небо. Передо мной висела Земля, серая с просветами синевы, за четверть миллиона миль отсюда. Прилетев сюда, не совершил ли я самую большую ошибку в моей жизни?
Говард еле тащился, ждать его приходилось бесконечно. Мы петляли между каменными глыбами, такими же угловатыми, необточенными, невыветренными за миллиарды лет без воды и воздуха, как и глыбы, вырванные снарядом всего несколько дней назад. Говард то и дело останавливался и утыкался в глыбы шлемом, бормоча что-то там про риголиты и газовые пузыри. Во время очередной такой экскурсии он наступил в ничем себя не выдававшую песчаную воронку и провалился по грудь в песок. Пришлось вытягивать. Я его потом привязал к себе за пояс веревкой – пускай не отвлекается.
Наконец мы остановились перед космической громадой. Возвышавшаяся над нами часть снаряда вполне сошла бы за стадион. Казалось невероятным, что эта штуковина летала, но витки царапин ясно говорили: снаряд пропахал лунную породу, вращаясь, как юла. Врезаться в Луну на скорости многих тысяч миль в час – и отделаться только лишь царапинами! Я присвистнул. Говард издал свое неизменное «Ух ты!».
Пока мы слезали к снаряду, я активно демонстрировал Говарду свой запас ненормативной лексики.
Что-то застонало у меня в ушах: повторяющаяся череда звуков, то высоких, то низких.
– Говард, я что-то слышу. Но здесь же нет воздуха, откуда тут звуки?
Он топнул.
– Звуки проходят по камням. От снаряда.
– От снаряда? Он же разбился, нет?
Говард развернул меня, достал из рюкзака карманную голокамеру и прижал ее к скафандру.
– Так мы их запишем.
Он снова нырнул в рюкзак и, вооруженный масс-спектрометром, рванулся через камни к снаряду. Капитан тянул меня за веревку, как тянет хозяина пудель, завидевший белку. Водя датчиком спектрометра по корпусу снаряда, он мычал в такт звукам: «Ва-ааа, ва-ааа».
Пока Говард трудился, я осматривал снаряд. В сорока футах над нами (жалкая толика от общей высоты снаряда) я заметил круглое серебристое отверстие.
– Смотри, Говард, – я протянул руку, – поворотное сопло. Прямо как то, что мы в Питсбурге нашли.
Он перестал мычать и отступил от снаряда. Потом тоже показал.
– Лучше! Присмотрись-ка.
Я прищурился, приложил к шлему ладонь козырьком. Виток царапины пересекал сопло и разрывал его до размеров человеческого тела.
– Слабая часть корпуса прорвалась. Твой билет внутрь, Джейсон.
– Не-а. – Я замотал головой, потом сообразил, что за шлемом этого не видно. Говард потянулся к моему рюкзаку. Я замотал всем телом.
– Говард, я боюсь высоты. А темных узких пространств еще больше.
– Джейсон, если бы я сам мог туда залезть, то полез бы. Такое раз в жизни бывает.
– Ага, или разом жизнь обрывает.
– Зато какой конец!
Еще совсем недавно я распускал сопли, что от меня на войне никакого проку. Пожалуйста, вот меня доставили за сотни тысяч миль, чтобы вышел прок. Как тут отказываться? Но сорок футов голого металла?! Я притворно вздохнул.
– По такому не залезешь.
Это все-таки не откровенный отказ.
Говард выудил из рюкзака два черных резиновых диска с петлями сзади.
– Вот, продень сюда рукавицы.
– Говард, присоски работают на разнице давлений. Здесь же нет атмосферы!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Бум.
Вот мы и сели. В исполнении Мецгера такое, кажется, раз плюнуть.
Мецгер проверял системы, а мы с Говардом выстроились в очередь перед люком. Мой ближайший друг останется в модуле, капитан тоже вперед в пекло не полезет. Стало быть, я буду первым, кто коснется Луны со времен деревянных бит в бейсболе.
Пока мы ждали, мне кое-что вспомнилось.
– Слушай, Мецгер, а как тут отливать?
– А в эту, в штуковину типа презерватива. Ты же ее пристегнул, верно?
Зашипели пневматические замки.
– Какую-такую штуковину?
– Прости, забыл сказать. Ну, значит, терпи.
Люк раскрылся. Передо мной до черного горизонта простирался другой мир, белый и мертвый, как голые кости. Я развернулся, ухватился за первую перекладину лестницы и начал спускаться в безвоздушную пустоту, чьим холодом можно сжиживать гелий. Я спрыгнул с последней ступеньки и присмотрелся к космической громаде за полмили отсюда.
Теперь меньше всего я боялся налить в штаны.
18
Говард спустил мне на веревке рюкзак. Я оттащил рюкзак в сторону, споткнулся и едва не упал. Со страха я взвизгнул. Так ведь и умереть можно, если нечаянно камнем скафандр проткнуть. После трех дней в невесомости я отвык от движений, да к тому же здесь, на Луне, даже с рюкзаком и в скафандре, я весил только фунтов сорок.
Говард неуверенно начал спускаться из модуля. Я поддержал его, когда он спрыгивал.
– Эгей! Вот уж удивилась бы матушка, узнав, что у нее сын космонавт!
Моя бы тоже.
Я гордился и оглядывал наш лунный модуль. Железная банка в золотистой фольге, ей-богу. Даже подумать страшно, что наше возвращение с Луны зависит от рождественской коробки на тощих ногах.
Я показал мимо паучьей лапы. Говард проследил за моим жестом.
За сто ярдов от нас начинался мелкий каньон шириной с торговый комплекс. По краям его валялись угловатые камни, как выкорчеванные холодильники. Каньон тянулся на полмили – по крайней мере, так казалось на взгляд, а глазу здесь легко обмануться. Луна меньше Земли. И линия горизонта ближе. Мне все это объяснили перед полетом. Но полмили или нет, от взгляда на каньон замирало сердце…
…Потому что в конце каньона лежал снаряд. Отсюда не разберешь, глубоко ли он зарылся, но то, что виднелось, впечатляло. Взгляду представал темно-синий купол больше футбольного стадиона. Царапины спиралью бежали по корпусу, как по раковине улитки.
Говард изучал снаряд в бинокль со специальной резиновой насадкой к шлему.
– Он проехался по лунной поверхности на чудовищной скорости, но, вроде как, остался цел. А я-то надеялся на прорванную обшивку, чтобы ты смог залезть внутрь.
– Внутрь? Внутрь снаряда?!
Вместо ответа Говард нацепил мне на спину рюкзак.
– Удачи, Джейсон, – послышался в шлеме голос Мецгера.
Мы с Говардом двинулись вдоль пропаханного снарядом каньона, не решаясь спрыгнуть в него. Почем знать: не провалится ли под нами лунная поверхность.
Мое экспресс-натаскивание на ходьбу по Луне, где все весит в шесть раз легче, сработало через сотню-другую неуверенных шагов. К тому времени мои подштанники уже пропитались потом. Говард же от каждого шага подлетал то туда, то сюда, хрипло вздыхая.
– Приземляйся на согнутые колени, Говард! Как через скакалку прыгаешь.
– Я… никогда… не прыгал… через скакалку… Самая… большая… ошибка… в моей жизни…
Я оглядел небо. Передо мной висела Земля, серая с просветами синевы, за четверть миллиона миль отсюда. Прилетев сюда, не совершил ли я самую большую ошибку в моей жизни?
Говард еле тащился, ждать его приходилось бесконечно. Мы петляли между каменными глыбами, такими же угловатыми, необточенными, невыветренными за миллиарды лет без воды и воздуха, как и глыбы, вырванные снарядом всего несколько дней назад. Говард то и дело останавливался и утыкался в глыбы шлемом, бормоча что-то там про риголиты и газовые пузыри. Во время очередной такой экскурсии он наступил в ничем себя не выдававшую песчаную воронку и провалился по грудь в песок. Пришлось вытягивать. Я его потом привязал к себе за пояс веревкой – пускай не отвлекается.
Наконец мы остановились перед космической громадой. Возвышавшаяся над нами часть снаряда вполне сошла бы за стадион. Казалось невероятным, что эта штуковина летала, но витки царапин ясно говорили: снаряд пропахал лунную породу, вращаясь, как юла. Врезаться в Луну на скорости многих тысяч миль в час – и отделаться только лишь царапинами! Я присвистнул. Говард издал свое неизменное «Ух ты!».
Пока мы слезали к снаряду, я активно демонстрировал Говарду свой запас ненормативной лексики.
Что-то застонало у меня в ушах: повторяющаяся череда звуков, то высоких, то низких.
– Говард, я что-то слышу. Но здесь же нет воздуха, откуда тут звуки?
Он топнул.
– Звуки проходят по камням. От снаряда.
– От снаряда? Он же разбился, нет?
Говард развернул меня, достал из рюкзака карманную голокамеру и прижал ее к скафандру.
– Так мы их запишем.
Он снова нырнул в рюкзак и, вооруженный масс-спектрометром, рванулся через камни к снаряду. Капитан тянул меня за веревку, как тянет хозяина пудель, завидевший белку. Водя датчиком спектрометра по корпусу снаряда, он мычал в такт звукам: «Ва-ааа, ва-ааа».
Пока Говард трудился, я осматривал снаряд. В сорока футах над нами (жалкая толика от общей высоты снаряда) я заметил круглое серебристое отверстие.
– Смотри, Говард, – я протянул руку, – поворотное сопло. Прямо как то, что мы в Питсбурге нашли.
Он перестал мычать и отступил от снаряда. Потом тоже показал.
– Лучше! Присмотрись-ка.
Я прищурился, приложил к шлему ладонь козырьком. Виток царапины пересекал сопло и разрывал его до размеров человеческого тела.
– Слабая часть корпуса прорвалась. Твой билет внутрь, Джейсон.
– Не-а. – Я замотал головой, потом сообразил, что за шлемом этого не видно. Говард потянулся к моему рюкзаку. Я замотал всем телом.
– Говард, я боюсь высоты. А темных узких пространств еще больше.
– Джейсон, если бы я сам мог туда залезть, то полез бы. Такое раз в жизни бывает.
– Ага, или разом жизнь обрывает.
– Зато какой конец!
Еще совсем недавно я распускал сопли, что от меня на войне никакого проку. Пожалуйста, вот меня доставили за сотни тысяч миль, чтобы вышел прок. Как тут отказываться? Но сорок футов голого металла?! Я притворно вздохнул.
– По такому не залезешь.
Это все-таки не откровенный отказ.
Говард выудил из рюкзака два черных резиновых диска с петлями сзади.
– Вот, продень сюда рукавицы.
– Говард, присоски работают на разнице давлений. Здесь же нет атмосферы!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60