И чеченские поезда – фу, какая малость! Это все равно что мелочь по карманам тырить. Неужель не найдем более прибыльного занятия в той же Чечне?
Сказал так, что Вениамин Витальевич понял: оно уже найдено. Напрягся.
– Да если позволить ей победить, – шепотом закончил шеф, – там такие финансовые перспективы открываются… – И громко, весело: – По пять грамм коньячку?
– Мне на работу.
– Успокойся! Уж что-что, а кремлевские кабинеты запаха перегара не боятся. – Сам наполнил рюмки. – За все хорошее. Быть удаче.
– Быть, – сдался Вениамин Витальевич. И, странное дело, впервые вспотел не до, а после выпивки.
– Быть добру, – почти в это же время подняли свой тост и Заремба с Тумановым.
Пили спирт, оставленный санинструктором Костей. Туманов – из-за таблеток – нацедил себе один грамм, подполковник почти полную мензурку.
– А теперь спи.
Капитан уже не сопротивлялся, послушно прикрыл тяжелые даже на вид веки, и, похоже, сразу забылся в полудреме.
– Спи, – повторил Заремба, собираясь с мыслями. Убежище себе они устроили под обвалившейся плитой, с обратной стороны которой карандашом, извлеченным из неистощимой рукоятки волшебного ножа, было начертано слово «Мины». А развалины на окраине поселка он приметил, когда проскочили его на бронетранспортере. Для конспирации проехали еще с километр. Затем Заремба приказал остановиться около лесополосы, уходящей от дороги в степь.
Вытащил на броню солдатские автоматы, быстро разобрал их и бросил части внутрь машины.
– Все, возвращайтесь на пост.
– И без шуток, – предупредил и Туманов, хотя говорил скорее ради того, чтобы поддержать самого себя хоть в каком-то транспортабельном состоянии.
– Пошел, – одновременно хлопнули по броне, словно по крупу лошади.
БТР потоптался, разворачиваясь, и затем с места взял в карьер. Спецназовцы побежали к лесополосе, но как только бронетранспортер исчез из виду, пригнулись и свернули к овражку, воровато пробиравшемуся к развалинам поселка. Не менее воровато крались к домам и спецназовцы. Собственно, крался Заремба, а Туманов, совсем никакой, машинально повторял его движения – полз, откидывался, замирал, пробовал делать перебежки. А когда спросил, далеко ли еще, подполковник понял: он ничего и не видит.
– Крепись, Василий. Нам еще держать границу. Неизвестно где и какую, но держать, – убежденно шептал подполковник, не боясь пафоса и подтягивал под себя земное покрывало. – Не может страна без границ перед врагом и всякой тварью.
– Да, – слабо соглашался пограничник. И спрашивал неизменное спасительное для себя: – Скоро?
– Рядышком. Мы уже на нейтральной полосе. Заляжем под бочком теперь у чеченцев, пока доблестные федеральные войска не прочешут все лесополосы. Отоспимся зато. Как насчет поспать?
– Хоть сейчас.
– Сейчас нельзя. Кто ж нам позволит-то такую наглость – белым днем в чистом поле животы греть. Не пляж.
Последняя фраза неожиданно напомнила про Нину. Почему-то захотелось заговорить о ней, и зашел издали:
– Как, ты говоришь, однажды назвал свою судью? Какая-то светлость…
– Ваша светлость.
– Красиво. Вернемся, возьмем твою «Вашу светлость» и махнем на один из черноморских пляжей. А то лето пройдет – и кроме как в грязь, никуда не окунемся.
– Заметано, – опять слабо согласился капитан.
А Заремба, себе удивляясь, говорил и говорил, лишь бы Туманов продолжал идти и бороться за себя. И даже когда заползли под развороченные авиабомбой плиты разрушенного дома, не сразу уложил больного, а разлил остатки спирта:
– За ребят. И быть добру.
Хотя добро впереди и не просматривалось. Вениамина Витальевича он, конечно, попытается разыскать. И не ради того, чтобы посмотреть ему в глаза – от сентиментальности тому ни холодно, ни жарко. Он заставит, во-первых, его раскошелиться, и не теми копейками, что нарисовал в Чкаловском – памятники на могилы нынче не дешевы, а ребятам он их поставит в полный рост.
А во-вторых, и главных, – узнает, кто и почему дал команду войскам бомбить группу.
Никуда Вениамин Витальевич не денется, скажет, хотя бы в обмен на сумку с документами. А нет – можно попробовать самому разобраться в магнитофонных записях и накладных-обязательствах. И потом оценить и решить, кого заставить плясать уже под свою дудку. Танец не кончился, господа. Он только начинается. И вы пока не знаете, что музыкантов перекупили и мелодия польется не та, что заказывали вы…
Туманов постанывал, беспокойно ворочался, и подполковник подсунул ему под бока рюкзаки. Сам принялся внимательно осматривать место, где планировалось пробыть минимум суток трое. Вынужденно пропел:
– Ничего, ничего, ничего хорошего.
Поселок пострадал от авианалета где-то год назад, потому что развалины уже покорно зарастали бурьяном. Вещи из-под обломков давно выбрали: одежду на тряпки, мебель на растопку. Ближайший жилой дом стоял метрах в ста, на счастье разведчиков огороженный высоким бетонным забором. Невдалеке шуршала под колесами машин дорога, но руины могли привлечь водителей лишь возможностью использовать их как туалет. В поселке, надо полагать, ни мира ни войны. И никто никогда не признается, за кого он – за дудаевцев или за федералов. Потому как ни те, ни другие не могут обеспечить защиту и безопасность. На гражданских войнах люди выживают, если стоят сами за себя.
– Только бы никого нелегкая не принесла, – продолжал размышлять Заремба. В то же время успокаивая себя: – А что здесь ловить, что искать?
Глянул на рюкзак под спиной у пограничника. Потянулся к нему, намереваясь достать пару гранат и приготовить их под растяжки для прикрытия. Но поразмыслил и отказался: бродячая собака побежит или кошка, заденет лапой – и греметь взрывам. А зачем лишнее внимание? Чай, не женщины…
Пристроился рядом с капитаном, положил голову на один из рюкзаков. Солнышко дотягивалось до ног, припекало. Захотелось снять ботинки, чтобы лучи коснулись натруженных и потных ног, но лень оказалась сильнее. Сильнее желания двигаться, шевелиться, даже думать. Как много значило прикосновение головы к подушке! Слабость расплылась мгновенно, пугая темпом распространения и жесткой хваткой.
– Нет, – отринул дрему подполковник. Сел, огляделся еще раз. Вокруг в природе полуденная дрема, ничего тревожного и подозрительного. Может, и в самом деле минуту прикорнуть сейчас, а ночью посторожить?
Еще не разрешил себе подобного, но мысль сама по себе оказалась сильнее приказа. Снова устроил голову на рюкзаке и прикрыл глаза. Под спину попал камешек, но сил хватило только на то, чтобы на ощупь проверить около себя автомат. Мысленно представил циферблат часов, вгляделся в самый низ, в цифру «6» – проснуться в это время.
И сразу уснул.
… Проснулся чуть раньше, и скорее оттого, что камешек доконал спину и она устала с ним бороться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Сказал так, что Вениамин Витальевич понял: оно уже найдено. Напрягся.
– Да если позволить ей победить, – шепотом закончил шеф, – там такие финансовые перспективы открываются… – И громко, весело: – По пять грамм коньячку?
– Мне на работу.
– Успокойся! Уж что-что, а кремлевские кабинеты запаха перегара не боятся. – Сам наполнил рюмки. – За все хорошее. Быть удаче.
– Быть, – сдался Вениамин Витальевич. И, странное дело, впервые вспотел не до, а после выпивки.
– Быть добру, – почти в это же время подняли свой тост и Заремба с Тумановым.
Пили спирт, оставленный санинструктором Костей. Туманов – из-за таблеток – нацедил себе один грамм, подполковник почти полную мензурку.
– А теперь спи.
Капитан уже не сопротивлялся, послушно прикрыл тяжелые даже на вид веки, и, похоже, сразу забылся в полудреме.
– Спи, – повторил Заремба, собираясь с мыслями. Убежище себе они устроили под обвалившейся плитой, с обратной стороны которой карандашом, извлеченным из неистощимой рукоятки волшебного ножа, было начертано слово «Мины». А развалины на окраине поселка он приметил, когда проскочили его на бронетранспортере. Для конспирации проехали еще с километр. Затем Заремба приказал остановиться около лесополосы, уходящей от дороги в степь.
Вытащил на броню солдатские автоматы, быстро разобрал их и бросил части внутрь машины.
– Все, возвращайтесь на пост.
– И без шуток, – предупредил и Туманов, хотя говорил скорее ради того, чтобы поддержать самого себя хоть в каком-то транспортабельном состоянии.
– Пошел, – одновременно хлопнули по броне, словно по крупу лошади.
БТР потоптался, разворачиваясь, и затем с места взял в карьер. Спецназовцы побежали к лесополосе, но как только бронетранспортер исчез из виду, пригнулись и свернули к овражку, воровато пробиравшемуся к развалинам поселка. Не менее воровато крались к домам и спецназовцы. Собственно, крался Заремба, а Туманов, совсем никакой, машинально повторял его движения – полз, откидывался, замирал, пробовал делать перебежки. А когда спросил, далеко ли еще, подполковник понял: он ничего и не видит.
– Крепись, Василий. Нам еще держать границу. Неизвестно где и какую, но держать, – убежденно шептал подполковник, не боясь пафоса и подтягивал под себя земное покрывало. – Не может страна без границ перед врагом и всякой тварью.
– Да, – слабо соглашался пограничник. И спрашивал неизменное спасительное для себя: – Скоро?
– Рядышком. Мы уже на нейтральной полосе. Заляжем под бочком теперь у чеченцев, пока доблестные федеральные войска не прочешут все лесополосы. Отоспимся зато. Как насчет поспать?
– Хоть сейчас.
– Сейчас нельзя. Кто ж нам позволит-то такую наглость – белым днем в чистом поле животы греть. Не пляж.
Последняя фраза неожиданно напомнила про Нину. Почему-то захотелось заговорить о ней, и зашел издали:
– Как, ты говоришь, однажды назвал свою судью? Какая-то светлость…
– Ваша светлость.
– Красиво. Вернемся, возьмем твою «Вашу светлость» и махнем на один из черноморских пляжей. А то лето пройдет – и кроме как в грязь, никуда не окунемся.
– Заметано, – опять слабо согласился капитан.
А Заремба, себе удивляясь, говорил и говорил, лишь бы Туманов продолжал идти и бороться за себя. И даже когда заползли под развороченные авиабомбой плиты разрушенного дома, не сразу уложил больного, а разлил остатки спирта:
– За ребят. И быть добру.
Хотя добро впереди и не просматривалось. Вениамина Витальевича он, конечно, попытается разыскать. И не ради того, чтобы посмотреть ему в глаза – от сентиментальности тому ни холодно, ни жарко. Он заставит, во-первых, его раскошелиться, и не теми копейками, что нарисовал в Чкаловском – памятники на могилы нынче не дешевы, а ребятам он их поставит в полный рост.
А во-вторых, и главных, – узнает, кто и почему дал команду войскам бомбить группу.
Никуда Вениамин Витальевич не денется, скажет, хотя бы в обмен на сумку с документами. А нет – можно попробовать самому разобраться в магнитофонных записях и накладных-обязательствах. И потом оценить и решить, кого заставить плясать уже под свою дудку. Танец не кончился, господа. Он только начинается. И вы пока не знаете, что музыкантов перекупили и мелодия польется не та, что заказывали вы…
Туманов постанывал, беспокойно ворочался, и подполковник подсунул ему под бока рюкзаки. Сам принялся внимательно осматривать место, где планировалось пробыть минимум суток трое. Вынужденно пропел:
– Ничего, ничего, ничего хорошего.
Поселок пострадал от авианалета где-то год назад, потому что развалины уже покорно зарастали бурьяном. Вещи из-под обломков давно выбрали: одежду на тряпки, мебель на растопку. Ближайший жилой дом стоял метрах в ста, на счастье разведчиков огороженный высоким бетонным забором. Невдалеке шуршала под колесами машин дорога, но руины могли привлечь водителей лишь возможностью использовать их как туалет. В поселке, надо полагать, ни мира ни войны. И никто никогда не признается, за кого он – за дудаевцев или за федералов. Потому как ни те, ни другие не могут обеспечить защиту и безопасность. На гражданских войнах люди выживают, если стоят сами за себя.
– Только бы никого нелегкая не принесла, – продолжал размышлять Заремба. В то же время успокаивая себя: – А что здесь ловить, что искать?
Глянул на рюкзак под спиной у пограничника. Потянулся к нему, намереваясь достать пару гранат и приготовить их под растяжки для прикрытия. Но поразмыслил и отказался: бродячая собака побежит или кошка, заденет лапой – и греметь взрывам. А зачем лишнее внимание? Чай, не женщины…
Пристроился рядом с капитаном, положил голову на один из рюкзаков. Солнышко дотягивалось до ног, припекало. Захотелось снять ботинки, чтобы лучи коснулись натруженных и потных ног, но лень оказалась сильнее. Сильнее желания двигаться, шевелиться, даже думать. Как много значило прикосновение головы к подушке! Слабость расплылась мгновенно, пугая темпом распространения и жесткой хваткой.
– Нет, – отринул дрему подполковник. Сел, огляделся еще раз. Вокруг в природе полуденная дрема, ничего тревожного и подозрительного. Может, и в самом деле минуту прикорнуть сейчас, а ночью посторожить?
Еще не разрешил себе подобного, но мысль сама по себе оказалась сильнее приказа. Снова устроил голову на рюкзаке и прикрыл глаза. Под спину попал камешек, но сил хватило только на то, чтобы на ощупь проверить около себя автомат. Мысленно представил циферблат часов, вгляделся в самый низ, в цифру «6» – проснуться в это время.
И сразу уснул.
… Проснулся чуть раньше, и скорее оттого, что камешек доконал спину и она устала с ним бороться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55