И надо сказать, что все эти преобразования еще больше утяжелили общее впечатление от главной улицы – мягкую фетровую шляпу представителя богемы сменила островерхая каска.
Кафе «Кранцлер», расположенное на углу Фридрихштрассе, так уж сложилось, облюбовали туристы, и цены здесь были относительно высокими, поэтому я несколько удивился, что Нойман выбрал это кафе для нашей встречи. Очутившись внутри, я увидел, что Нойман, лицо которого постоянно дергалось, склонился над чашкой кофе, рядом стояла тарелочка с тортом, но он к нему не притрагивался.
– Что с тобой? – спросил я, присаживаясь. – Потерял аппетит?
Нойман фыркнул в тарелку.
– Эти сладости – вроде нашего правительства. Снаружи вроде ничего, откусишь – никакого вкуса. Гнусный эрзац-крем.
Я подозвал официанта и заказал два кофе.
– Послушайте, господин Гюнтер, мы можем это закончить побыстрей? Я собираюсь вечером в Карлсхорст.
– Да? Есть новости, так?
– Да, собственно говоря.
Я рассмеялся.
– Нойман, я не буду ставить на лошадь, на которую поставил ты, даже если она может обогнать гамбургский экспресс.
– Тогда ладно, – перебил он.
Если он вообще принадлежал к человеческой расе, то был ее наименее привлекательным экземпляром. Его брови, дергающиеся и морщившиеся, как две ядовитые гусеницы, были прикрыты редкими, неряшливыми, нечесаными волосами. Глаза за толстыми мутными стеклами очков, с вечно сальными отпечатками пальцев, были бегающими и нервными, ищущими пол, как будто через некоторое время он собирался упасть на него. Сигаретный дым выплывал наружу сквозь его зубы, которые настолько почернели от табака, что выглядели как два деревянных забора.
– У тебя неприятности, так ведь?
Лицо Ноймана приняло флегматичное выражение.
– Просто я должен бабки некоторым людям, вот и все.
– Сколько?
– Пару сотен.
– Поэтому ты собираешься в Карлсхорст, чтобы попытаться выиграть что-нибудь, не так ли?
Он вздохнул.
– А что, если так? – Он выбросил окурок и стал искать в карманах другую сигарету. – У вас есть закурить? Мои сигареты кончились. Я бросил ему через стол пачку.
– Оставь ее себе, – сказал я, прикурив и передав ему спичку. – Пару сотен, говоришь? Знаешь, может быть, я и смогу тебе помочь. Возможно, что и тебе еще кое-что останется. Если я, конечно, получу сведения, которые меня интересуют.
Нойман приподнял брови.
– Какие сведения?
Я глубоко затянулся и не спешил выпускать дым.
– Имя одного взломщика. Первоклассного профессионального потрошителя сейфов, который, возможно, поработал примерно неделю назад – взял кое-какие побрякушки.
Он поджал губы.
– Ни о чем таком не слышал, господин Гюнтер.
– Ну, если услышишь, обязательно сообщи мне.
– С другой стороны, – сказал он, понижая голос, – я могу сообщить вам такое, что в Гестапо вас обнимут и расцелуют.
– И что же?
– Я знаю, где скрывается еврейская «подводная лодка».
Он самодовольно ухмыльнулся.
– Нойман, ты же знаешь, меня эта ерунда не интересует. – Однако тут я вспомнил о фрау Хайне, моей клиентке и ее сыне. – Подожди, как зовут этого еврея?
Нойман назвал мне имя и расплылся в улыбке. Зрелище, надо сказать, получилось отвратительное. Примитивное существо, не сложнее известковой губки. С ним надо действовать прямо и грубо.
– Если я услышу, что эту «подводную лодку» выловили, я не буду ломать голову над тем, кто ее заложил. Я тебе обещаю, Нойман, что приду и сам расковыряю твои мутные глазницы.
– Что это на вас нашло? – заскулил он. – С каких это пор вы стали еврейским ангелом-хранителем?
– Его мать – моя клиентка. И прежде чем забыть навсегда, что слышал о нем от кого-то, ты выложишь мне все, что знаешь. Где он прячется?
– Хорошо, хорошо. Но вы поможете мне деньгами, правда?
Я вытащил свой бумажник, протянул ему двадцать марок и записал адрес, который Нойман мне продиктовал.
– Даже навозный жук испытывал бы к тебе отвращение, – резюмировал я нашу сделку. – Ну, так что же ты скажешь о взломщике сейфов?
Он посмотрел на меня с раздражением.
– Послушайте, я же сказал, что ничего не знаю.
– Лжешь.
– Честное слово, господин Гюнтер, не знаю я ничего. Если бы знал, я бы вам все рассказал. Мне же нужны деньги, правда?
Он с трудом проглотил слюну и вытер пот со лба, причем его платок, если исходить из позиций гигиены и санитарии, представлял безусловную опасность для здоровья граждан. Избегая смотреть мне в глаза, он раздавил сигарету в пепельнице, несмотря на то что докурил ее только до половины.
– Твое поведение как раз говорит о том, что тебе что-то известно, но ты это скрываешь. Мне кажется, тебя запугивают.
– Нет. – Интонация была на редкость невыразительной.
– Ты когда-нибудь слышал об отделе, который занимается гомосексуалистами?
Он молчал.
– Когда-то мы были коллегами, если можно так выразиться, и если я вдруг узнаю, что ты от меня что-то скрываешь, я шепну этим ребятам словечко. Скажу им, что ты вонючий гомик и что по тебе плачет сто семьдесят пятая статья.
Он посмотрел на меня с удивлением и возмущением одновременно.
– Неужели я похож на голубого? Нет, я не гомик, и вы это знаете.
– Я-то знаю, но они этого не знают. И как ты думаешь, кому они скорее поверят?
– Вы этого не сделаете. – Он сжал мою кисть.
– Насколько мне известно, левшам в концлагерях приходится туго.
Нойман мрачно уставился в свою чашку с кофе.
– Вы гнусный ублюдок, – выдохнул он. – Вы обещали пару сотенных и еще сверх того.
– Сотню плачу сейчас и две потом, если все подтвердится.
Он заерзал на стуле.
– Вы не знаете, о чем вы меня просите, господин Гюнтер. Речь идет о бандитском картеле. Они же меня пришьют, не задумываясь, если узнают, что это я их наколол.
Картелями назывались Союзы бывших заключенных, чья цель, если говорить официально, заключалась в оказании помощи, правовой в том числе, в процессе их возвращения в общество. Эти Союзы были своего рода клубами, в их уставах занятия спортом и вечеринки были зафиксированы как основные формы общественной деятельности. Бывало, что Союзы устраивали роскошные обеды – все они обладали серьезными финансовыми средствами, – на которые в качестве почетных гостей приглашались видные адвокаты и полицейские чиновники. При всем том за респектабельными фасадами скрывалась организованная преступность в самом что ни на есть натуральном обличье.
– О каком Союзе ты говоришь?
– О «Германской мощи».
– Ну, эти никогда не узнают, кто их выдал. Кроме того, такой силы, как раньше, у них сейчас нет. В наши дни процветает только один картель – партия национал-социалистов.
– Гомиков и наркоманов немного поприжали, – сказал он. – Это так, но клановые картели по-прежнему контролируют игорный бизнес, валютные дела, черный рынок, изготовление паспортов, мошенничество со ссудами и перепродажу краденого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Кафе «Кранцлер», расположенное на углу Фридрихштрассе, так уж сложилось, облюбовали туристы, и цены здесь были относительно высокими, поэтому я несколько удивился, что Нойман выбрал это кафе для нашей встречи. Очутившись внутри, я увидел, что Нойман, лицо которого постоянно дергалось, склонился над чашкой кофе, рядом стояла тарелочка с тортом, но он к нему не притрагивался.
– Что с тобой? – спросил я, присаживаясь. – Потерял аппетит?
Нойман фыркнул в тарелку.
– Эти сладости – вроде нашего правительства. Снаружи вроде ничего, откусишь – никакого вкуса. Гнусный эрзац-крем.
Я подозвал официанта и заказал два кофе.
– Послушайте, господин Гюнтер, мы можем это закончить побыстрей? Я собираюсь вечером в Карлсхорст.
– Да? Есть новости, так?
– Да, собственно говоря.
Я рассмеялся.
– Нойман, я не буду ставить на лошадь, на которую поставил ты, даже если она может обогнать гамбургский экспресс.
– Тогда ладно, – перебил он.
Если он вообще принадлежал к человеческой расе, то был ее наименее привлекательным экземпляром. Его брови, дергающиеся и морщившиеся, как две ядовитые гусеницы, были прикрыты редкими, неряшливыми, нечесаными волосами. Глаза за толстыми мутными стеклами очков, с вечно сальными отпечатками пальцев, были бегающими и нервными, ищущими пол, как будто через некоторое время он собирался упасть на него. Сигаретный дым выплывал наружу сквозь его зубы, которые настолько почернели от табака, что выглядели как два деревянных забора.
– У тебя неприятности, так ведь?
Лицо Ноймана приняло флегматичное выражение.
– Просто я должен бабки некоторым людям, вот и все.
– Сколько?
– Пару сотен.
– Поэтому ты собираешься в Карлсхорст, чтобы попытаться выиграть что-нибудь, не так ли?
Он вздохнул.
– А что, если так? – Он выбросил окурок и стал искать в карманах другую сигарету. – У вас есть закурить? Мои сигареты кончились. Я бросил ему через стол пачку.
– Оставь ее себе, – сказал я, прикурив и передав ему спичку. – Пару сотен, говоришь? Знаешь, может быть, я и смогу тебе помочь. Возможно, что и тебе еще кое-что останется. Если я, конечно, получу сведения, которые меня интересуют.
Нойман приподнял брови.
– Какие сведения?
Я глубоко затянулся и не спешил выпускать дым.
– Имя одного взломщика. Первоклассного профессионального потрошителя сейфов, который, возможно, поработал примерно неделю назад – взял кое-какие побрякушки.
Он поджал губы.
– Ни о чем таком не слышал, господин Гюнтер.
– Ну, если услышишь, обязательно сообщи мне.
– С другой стороны, – сказал он, понижая голос, – я могу сообщить вам такое, что в Гестапо вас обнимут и расцелуют.
– И что же?
– Я знаю, где скрывается еврейская «подводная лодка».
Он самодовольно ухмыльнулся.
– Нойман, ты же знаешь, меня эта ерунда не интересует. – Однако тут я вспомнил о фрау Хайне, моей клиентке и ее сыне. – Подожди, как зовут этого еврея?
Нойман назвал мне имя и расплылся в улыбке. Зрелище, надо сказать, получилось отвратительное. Примитивное существо, не сложнее известковой губки. С ним надо действовать прямо и грубо.
– Если я услышу, что эту «подводную лодку» выловили, я не буду ломать голову над тем, кто ее заложил. Я тебе обещаю, Нойман, что приду и сам расковыряю твои мутные глазницы.
– Что это на вас нашло? – заскулил он. – С каких это пор вы стали еврейским ангелом-хранителем?
– Его мать – моя клиентка. И прежде чем забыть навсегда, что слышал о нем от кого-то, ты выложишь мне все, что знаешь. Где он прячется?
– Хорошо, хорошо. Но вы поможете мне деньгами, правда?
Я вытащил свой бумажник, протянул ему двадцать марок и записал адрес, который Нойман мне продиктовал.
– Даже навозный жук испытывал бы к тебе отвращение, – резюмировал я нашу сделку. – Ну, так что же ты скажешь о взломщике сейфов?
Он посмотрел на меня с раздражением.
– Послушайте, я же сказал, что ничего не знаю.
– Лжешь.
– Честное слово, господин Гюнтер, не знаю я ничего. Если бы знал, я бы вам все рассказал. Мне же нужны деньги, правда?
Он с трудом проглотил слюну и вытер пот со лба, причем его платок, если исходить из позиций гигиены и санитарии, представлял безусловную опасность для здоровья граждан. Избегая смотреть мне в глаза, он раздавил сигарету в пепельнице, несмотря на то что докурил ее только до половины.
– Твое поведение как раз говорит о том, что тебе что-то известно, но ты это скрываешь. Мне кажется, тебя запугивают.
– Нет. – Интонация была на редкость невыразительной.
– Ты когда-нибудь слышал об отделе, который занимается гомосексуалистами?
Он молчал.
– Когда-то мы были коллегами, если можно так выразиться, и если я вдруг узнаю, что ты от меня что-то скрываешь, я шепну этим ребятам словечко. Скажу им, что ты вонючий гомик и что по тебе плачет сто семьдесят пятая статья.
Он посмотрел на меня с удивлением и возмущением одновременно.
– Неужели я похож на голубого? Нет, я не гомик, и вы это знаете.
– Я-то знаю, но они этого не знают. И как ты думаешь, кому они скорее поверят?
– Вы этого не сделаете. – Он сжал мою кисть.
– Насколько мне известно, левшам в концлагерях приходится туго.
Нойман мрачно уставился в свою чашку с кофе.
– Вы гнусный ублюдок, – выдохнул он. – Вы обещали пару сотенных и еще сверх того.
– Сотню плачу сейчас и две потом, если все подтвердится.
Он заерзал на стуле.
– Вы не знаете, о чем вы меня просите, господин Гюнтер. Речь идет о бандитском картеле. Они же меня пришьют, не задумываясь, если узнают, что это я их наколол.
Картелями назывались Союзы бывших заключенных, чья цель, если говорить официально, заключалась в оказании помощи, правовой в том числе, в процессе их возвращения в общество. Эти Союзы были своего рода клубами, в их уставах занятия спортом и вечеринки были зафиксированы как основные формы общественной деятельности. Бывало, что Союзы устраивали роскошные обеды – все они обладали серьезными финансовыми средствами, – на которые в качестве почетных гостей приглашались видные адвокаты и полицейские чиновники. При всем том за респектабельными фасадами скрывалась организованная преступность в самом что ни на есть натуральном обличье.
– О каком Союзе ты говоришь?
– О «Германской мощи».
– Ну, эти никогда не узнают, кто их выдал. Кроме того, такой силы, как раньше, у них сейчас нет. В наши дни процветает только один картель – партия национал-социалистов.
– Гомиков и наркоманов немного поприжали, – сказал он. – Это так, но клановые картели по-прежнему контролируют игорный бизнес, валютные дела, черный рынок, изготовление паспортов, мошенничество со ссудами и перепродажу краденого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79