– спросил Ати.
– Ты тупой нижнестенщик, – со смехом произнес Тигхи, постучав костяшками пальцев по голове Ати. Они сидели теперь, прижавшись друг к другу лбами, ощущая своей кожей кожу друга. Эта близость почему-то была приятна им обоим, она действовала успокаивающе. – Не месяш. Скажи «месяц».
– Меся.
– Месяц.
– Ми-сяце.
– Нет. Месяц.
– Ты – варвар, – произнес Ати и ущипнул его. – Это не имеет значения, я думаю. Ты знаешь, что в месяц, что каждый месяц женщина мочится кровью вместо мочи. Равилре и Бел иногда трахаются как раз в это время.
– Но почему? – удивился Тигхи, которому было страшно даже подумать об этом.
Неужели женщинам нравится трахаться, когда у них эти самые месячные?
– В вашей варварской стране вы ничего не знаете, – хихикнул Ати. – В это время невозможно зачать ребенка внутри женщины. Можно делать чики-чики сколько угодно в это время. Очевидно, Бел не хочет понести ребенка. Если она понесет ребенка и растолстеет, то не сможет летать на змее.
Тигхи живо изобразил в своем воображении отвратительную картину: у Бел начинается месячное кровотечение, а вик Равилре снует вверх-вниз, красный от крови. Тигхи стало так противно, что он даже закусил кулак.
– Однако сейчас у нее нет месячных, – произнес Ати, откинувшись назад.
– Откуда тебе это известно? Ати пожал плечами:
– Не думаю, что теперь она боится зачать ребенка. Может быть, как раз наоборот, она хочет ребенка. Все равно Бел разнесло так, что скоро змей ее не поднимет. Поэтому ей незачем больше следить за своим весом.
После завтрака курсанты платона, как обычно, приступили к выполнению упражнений на уступе. Далее должны были последовать практические занятия в клетках-тренажерах, однако вместо этого, сразу после физподготовки, Уолдо объявил общее построение, на котором сказал:
– Дети мои! Мы отправляемся на войну!
Нельзя сказать, чтобы известие поразило пилотов, как гром среди ясного неба. Слухи об этом, спровоцированные необычно долгим отсутствием Уолдо предыдущим вечером, циркулировали все утро. Объявление, сделанное командиром, сняло всеобщее напряжение и дало выход давно сдерживавшимся чувствам. Курсанты принялись прыгать, свистеть, хлопать в ладоши и обниматься. Очевидно, приступ бурного веселья не вызвал неудовольствия командира, который терпеливо, с улыбкой на лице или выражением, похожим на улыбку, ждал, пока первый порыв энтузиазма не начнет иссякать. Наконец он поднял руки, и шум стих.
– Наступил тот миг, к которому мы все так упорно готовились, – сказал он. – В этом цель всей нашей жизни – служить Империи, разбить Отре. Захватить великие врата, которые они охраняют! Нашему платону отводится очень важная роль в военных усилиях Империи, никогда не забывайте об этом! Я сурово обходился с вами, гонял до седьмого пота, однако делал это только для того, чтобы вы стали лучшими пилотами змеев, ради блага Империи!
Он замолчал, устремив свой взгляд в землю. Наступила абсолютная тишина. После непродолжительной паузы Уолдо заговорил снова, но уже более спокойным голосом.
– Завтра Папа войны поднимется по стене мира из Имперского Города, – торжественно объявил он. – Сам Папа, собственной персоной! Он сказал, что желает познакомиться с личным составом доблестного платона змеев, от которого во многом зависит воздушная мощь Имперской армии.
Тигхи подумал, что и это известие должно было обрадовать его товарищей по оружию, однако, вглядевшись в их лица, увидел в них нечто большее, чем простую радость: благоговейный трепет, шок и даже ужас. Встреча с Папой войны, очевидно, считалась гораздо большей честью, чем Тигхи мог себе представить раньше, – словно они должны были получить благословение от Бога. Увидеть самого Папу! Уолдо подошел к Тигхи.
– Папа услышал историю о нашем новичке, о небесном мальчике, предвестнике удачи. – Ухватив Тигхи за волосы на самой макушке, командир слегка встряхнул его, что должно было служить знаком его благоволения, однако боль, которую при этом ощутил юноша, была вполне реальна. – Но он познакомится со всеми нами. Всеми нами! Дети мои… – Уолдо сделал пару шагов назад и прошелся вдоль шеренги пилотов. – Я счастлив. – Его глаза увлажнились. Зрачки блестели, как два ярких уголька. – Я горжусь вами. Сегодня полеты отменяются. Сегодня мы будем петь славные песни Империи! Завтра мы выступаем в поход вместе с другими частями Имперской армии. Чтобы разгромить врага, нам потребуется неделя, не больше! Отре станет частью Империи!
Все взвыли от восторга.
– Война – замечательная штука, дети, – сказал Уолдо. Теперь Тигхи хорошо видел, что он действительно плачет. По щекам, обезображенным шрамами, медленно скатывались крупные слезы. – Война – самая замечательная вещь, какую только люди могли придумать. Война сделает вас богатыми! На войне вы найдете себе жену или мужа! Дома могущественных людей ломятся от рабов и слуг, захваченных на войне! Хвала Господу, мои дети, что вы родились на стене мира в такое время! – Лицо Уолдо исказила странная гримаса, словно эмоции, которые он сейчас переживал, причиняли ему едва ли не физическую боль. – Вы потеряете одних друзей и возлюбленных, однако у вас появятся другие. Возможно, вы потеряете здоровье, станете калекой или уродом, но Империя станет сильнее! Война – славная вещь.
Тигхи уловил значение не всех слов, и тем более не все нюансы, однако страсть, звучавшая в голосе командира, говорила сама за себя, заражая юношу. Слезы по-прежнему выписывали зигзаги по лицу Уолдо.
Затем рыкающим, хриплым голосом он начал петь. Тигхи не знал слов песни, однако большинство курсантов платона подхватили ее, сначала неуверенно, а затем все громче и дружнее. К удивлению для самого себя, Тигхи заплакал. В этом он был не одинок. Однако то не были слезы одиночества или отчаяния. На душе у него больше не лежал камень. Тигхи согревало чувство единения с остальными флатарами платона.
Они распевали песни довольно долго, с час или даже больше. Тигхи, несколько обескураженный незнанием слов, пытался принять участие в общем песнопении. Он растягивал губы и мычал в такт мелодиям. Уолдо наполнил свою пластиковую бутылочку напитком из металлической канистры и пустил ее по кругу, чтобы каждому пилоту достался глоток обжигающей горло жидкости. К тому времени, когда эта бутылочка оказалась в руках у Тигхи, края ее горлышка были покрыты обильной слюной, и юноше пришлось перевернуть бутылочку вверх дном, чтобы из нее вытекла пара скудных капель.
Парни и девушки разбились на маленькие группки, по три-четыре человека в каждой, и разбрелись по уступу, смеясь и болтая о предстоящем событии. К ним прибудет сам Папа! Они встретятся с самим Папой! В это трудно было поверить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147
– Ты тупой нижнестенщик, – со смехом произнес Тигхи, постучав костяшками пальцев по голове Ати. Они сидели теперь, прижавшись друг к другу лбами, ощущая своей кожей кожу друга. Эта близость почему-то была приятна им обоим, она действовала успокаивающе. – Не месяш. Скажи «месяц».
– Меся.
– Месяц.
– Ми-сяце.
– Нет. Месяц.
– Ты – варвар, – произнес Ати и ущипнул его. – Это не имеет значения, я думаю. Ты знаешь, что в месяц, что каждый месяц женщина мочится кровью вместо мочи. Равилре и Бел иногда трахаются как раз в это время.
– Но почему? – удивился Тигхи, которому было страшно даже подумать об этом.
Неужели женщинам нравится трахаться, когда у них эти самые месячные?
– В вашей варварской стране вы ничего не знаете, – хихикнул Ати. – В это время невозможно зачать ребенка внутри женщины. Можно делать чики-чики сколько угодно в это время. Очевидно, Бел не хочет понести ребенка. Если она понесет ребенка и растолстеет, то не сможет летать на змее.
Тигхи живо изобразил в своем воображении отвратительную картину: у Бел начинается месячное кровотечение, а вик Равилре снует вверх-вниз, красный от крови. Тигхи стало так противно, что он даже закусил кулак.
– Однако сейчас у нее нет месячных, – произнес Ати, откинувшись назад.
– Откуда тебе это известно? Ати пожал плечами:
– Не думаю, что теперь она боится зачать ребенка. Может быть, как раз наоборот, она хочет ребенка. Все равно Бел разнесло так, что скоро змей ее не поднимет. Поэтому ей незачем больше следить за своим весом.
После завтрака курсанты платона, как обычно, приступили к выполнению упражнений на уступе. Далее должны были последовать практические занятия в клетках-тренажерах, однако вместо этого, сразу после физподготовки, Уолдо объявил общее построение, на котором сказал:
– Дети мои! Мы отправляемся на войну!
Нельзя сказать, чтобы известие поразило пилотов, как гром среди ясного неба. Слухи об этом, спровоцированные необычно долгим отсутствием Уолдо предыдущим вечером, циркулировали все утро. Объявление, сделанное командиром, сняло всеобщее напряжение и дало выход давно сдерживавшимся чувствам. Курсанты принялись прыгать, свистеть, хлопать в ладоши и обниматься. Очевидно, приступ бурного веселья не вызвал неудовольствия командира, который терпеливо, с улыбкой на лице или выражением, похожим на улыбку, ждал, пока первый порыв энтузиазма не начнет иссякать. Наконец он поднял руки, и шум стих.
– Наступил тот миг, к которому мы все так упорно готовились, – сказал он. – В этом цель всей нашей жизни – служить Империи, разбить Отре. Захватить великие врата, которые они охраняют! Нашему платону отводится очень важная роль в военных усилиях Империи, никогда не забывайте об этом! Я сурово обходился с вами, гонял до седьмого пота, однако делал это только для того, чтобы вы стали лучшими пилотами змеев, ради блага Империи!
Он замолчал, устремив свой взгляд в землю. Наступила абсолютная тишина. После непродолжительной паузы Уолдо заговорил снова, но уже более спокойным голосом.
– Завтра Папа войны поднимется по стене мира из Имперского Города, – торжественно объявил он. – Сам Папа, собственной персоной! Он сказал, что желает познакомиться с личным составом доблестного платона змеев, от которого во многом зависит воздушная мощь Имперской армии.
Тигхи подумал, что и это известие должно было обрадовать его товарищей по оружию, однако, вглядевшись в их лица, увидел в них нечто большее, чем простую радость: благоговейный трепет, шок и даже ужас. Встреча с Папой войны, очевидно, считалась гораздо большей честью, чем Тигхи мог себе представить раньше, – словно они должны были получить благословение от Бога. Увидеть самого Папу! Уолдо подошел к Тигхи.
– Папа услышал историю о нашем новичке, о небесном мальчике, предвестнике удачи. – Ухватив Тигхи за волосы на самой макушке, командир слегка встряхнул его, что должно было служить знаком его благоволения, однако боль, которую при этом ощутил юноша, была вполне реальна. – Но он познакомится со всеми нами. Всеми нами! Дети мои… – Уолдо сделал пару шагов назад и прошелся вдоль шеренги пилотов. – Я счастлив. – Его глаза увлажнились. Зрачки блестели, как два ярких уголька. – Я горжусь вами. Сегодня полеты отменяются. Сегодня мы будем петь славные песни Империи! Завтра мы выступаем в поход вместе с другими частями Имперской армии. Чтобы разгромить врага, нам потребуется неделя, не больше! Отре станет частью Империи!
Все взвыли от восторга.
– Война – замечательная штука, дети, – сказал Уолдо. Теперь Тигхи хорошо видел, что он действительно плачет. По щекам, обезображенным шрамами, медленно скатывались крупные слезы. – Война – самая замечательная вещь, какую только люди могли придумать. Война сделает вас богатыми! На войне вы найдете себе жену или мужа! Дома могущественных людей ломятся от рабов и слуг, захваченных на войне! Хвала Господу, мои дети, что вы родились на стене мира в такое время! – Лицо Уолдо исказила странная гримаса, словно эмоции, которые он сейчас переживал, причиняли ему едва ли не физическую боль. – Вы потеряете одних друзей и возлюбленных, однако у вас появятся другие. Возможно, вы потеряете здоровье, станете калекой или уродом, но Империя станет сильнее! Война – славная вещь.
Тигхи уловил значение не всех слов, и тем более не все нюансы, однако страсть, звучавшая в голосе командира, говорила сама за себя, заражая юношу. Слезы по-прежнему выписывали зигзаги по лицу Уолдо.
Затем рыкающим, хриплым голосом он начал петь. Тигхи не знал слов песни, однако большинство курсантов платона подхватили ее, сначала неуверенно, а затем все громче и дружнее. К удивлению для самого себя, Тигхи заплакал. В этом он был не одинок. Однако то не были слезы одиночества или отчаяния. На душе у него больше не лежал камень. Тигхи согревало чувство единения с остальными флатарами платона.
Они распевали песни довольно долго, с час или даже больше. Тигхи, несколько обескураженный незнанием слов, пытался принять участие в общем песнопении. Он растягивал губы и мычал в такт мелодиям. Уолдо наполнил свою пластиковую бутылочку напитком из металлической канистры и пустил ее по кругу, чтобы каждому пилоту достался глоток обжигающей горло жидкости. К тому времени, когда эта бутылочка оказалась в руках у Тигхи, края ее горлышка были покрыты обильной слюной, и юноше пришлось перевернуть бутылочку вверх дном, чтобы из нее вытекла пара скудных капель.
Парни и девушки разбились на маленькие группки, по три-четыре человека в каждой, и разбрелись по уступу, смеясь и болтая о предстоящем событии. К ним прибудет сам Папа! Они встретятся с самим Папой! В это трудно было поверить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147