Теперь это Олег все понимал, стоило пройти двадцать километров, стоило взлететь над хлопотливыми сейбинскими буднями, стоило взглянуть в умные, утомленные глаза Будкова, чтобы понять это.
— Зря ты, Олег, оправдываешься, — улыбнулся Будков, — все вы делали правильно, я бы и сам на вашем месте возмутился и сюда бы поспешил… Очень глупо, что так получилось, но я съезжу на Сейбу, все объясню, все улажу…
— Нет, Иван Алексеевич, что бы вы ни говорили, а вели мы себя недостойно, по-женски, — сказал Олег и добавил для убедительности: — По-бабьи, знаете…
— Зря, зря ты, Олег… Вы — молодцы. И хорошо, что у нас в поезде ребята не безразличные, не рыбы-хариусы, а будь здоров, хозяева.
— И тем не менее…
Долго они потом сыпали любезностями и как будто могли быть довольны друг другом и собой могли быть довольны, но Олегу все-таки казалось, что он поступил нехорошо, так быстро изменив свое мнение, а кроме того, ему было жалко, что разговор пошел не так, как он его себе представлял, и пропадали хорошие слова, которые он заготовил. «Что-то тут не так», — думал Олег. А что тут не так — уловить он не мог еще и потому, что был углублен в себя, все оценивал свое настроение и свои слова, а Будковым почти совсем не интересовался, и выражения его глаз не замечал, и волнения его уже не улавливал.
А если бы он был внимательнее, он бы смог увидеть, что Будкова и вправду привели в смятение его слова и не сразу и нелегко начальник поезда успокоился. Были секунды, когда Будков, мусоливший нервно пальцами сигарету, сыпавший табачные крошки на пол, не знал, что говорить ему и как вести себя дальше. «Надо же, — судорожно думал Будков, — все всплыло, докопались, археологи…» Ему вдруг стало жалко себя и обидно, что из-за этой ерунды, из-за его тогдашней неловкости, все в его удачливой пока инженерной судьбе может полететь к черту. «Терехов, конечно, Терехов, — досадовал Будков. — Так я и думал…» Он злился на Терехова, тоже мне благородный рыцарь, позволил себе перчатку бросить: «иду на вы», иди знаешь куда, и злился на Олега, тереховского гонца, уж больно красиво и страстно тот говорил, самому Будкову стало знобко, а если вдруг с такой речью выступит Олег на собрании — пиши пропало, народ у нас чувствительный. Но больше всего Будков злился на самого себя, кто же, как не он, был виноват в этой истории, терпения не хватило… «Авантюрист, авантюрист! — говорил себе Будков. — Зачем спешил?..» А через минуту он снова ругал себя и называл себя авантюристом, потому что в запале начал врать Олегу, пообещал показать ему несуществующие бумаги, и вынужден был открыть сейф и подсунуть Олегу листочки из папки, в которой хранилась документация щебеночного завода, и было чудом, что Олег не рассмеялся ему в лицо. Если б это случилось, если б поднял Олег торжествующие глаза, он готов был воскликнуть: «Ах, извини, я, кажется, перепутал» — и снова бы сунулся в сейф, но что было бы дальше? Олег не поднял глаза, пальцы его дрожали, а веко дергалось, и дрожащие листочки протянул он Будкову, выговорив с трудом: «Понял…» Нервно крутанул Будков ключ, закрывая сейф, торопился, точно с мороза хотел сбежать раздетый, а сам думал: «Плахтин-то волнуется еще больше меня, ему-то что… Это к лучшему, это к лучшему… Все уладим, уладим…» Он понимал, что самое главное сейчас — уладить все, обезвредить невзорвавшуюся мину, да так, чтобы все пришли к соглашению, не было обиженных или недоумевающих, не повис над ним дамоклов меч, да, впрочем, меч ли? Так, заржавевшее шило… И никто не желал бы ткнуть его этим шилом вдруг, совсем ни к чему это сейчас; впрочем, он не боится скандала, что он, ради своей сытой жизни, что ли, старается, все ради одного — чтобы людям было лучше, чтобы вагонные колеса быстрее застучали в тайге. И хотя ругал себя Будков за авантюризм, за бумажки эти липовые, он успокаивался, говорил уже снисходительно и миролюбиво, и в голосе его была обида на сейбинских ребят, не понявших его. «Все уладим… И с Олегом сейчас улажу, и со всеми сейбинскими, и с Тереховым… как-нибудь… А уж с Олегом-то… Что-то он мне сегодня не нравится… Хотя он всегда такой… Начал с запалом, аж в холодный пот меня вогнал, а сейчас во всем соглашается, извиняется… А может, он все врет, прикидывается и вправду понял, что там на листочках, а теперь врет…»
Будков, подумав так, поглядел пристально, в упор на Олега и понял тут же, что не смог на секунду спрятать свое раздражение и что Олег увидел его злые глаза, а это было совсем ни к чему. Он заметил вдруг в глазах Олега испуг, и это Будкова удивило: «Ба-ба-ба. А он ведь трус…»
Он встал, сказал, как бы объясняя мгновенную свою вспышку:
— Да, обидели вы меня…
«Черт возьми, — думал Олег, — а он ведь и вправду обиделся на нас. Еще бы ему не обидеться! Он и разозлился на нас. И на меня, естественно. На меня-то в первую очередь».
Ему стало не по себе, он не мог объяснить, почему вдруг он испугался Будкова и почему неприятной была для него обида Ивана Алексеевича, словно от разговора этого зависело будущее его, Олега, и сейчас будущее это рисовалось ему черным.
— Вы уж не обижайтесь, Иван Алексеевич, на наших ребят… И на меня тоже… Устали мы, а нас завели…
— Кто же это вас завел?
— Да Терехов, — с неохотой и досадой сказал Олег.
— Терехов? — удивился Будков. — Вот не ожидал. Я очень уважаю Терехова. Жалко…
«Терехов, конечно, Терехов, — подумал Будков, — рано или поздно мы должны были сшибиться лбами…»
— Я тоже уважаю Терехова, — кивнул Олег, — он замечательный человек…
— Знаешь, Олег, — значительно сказал Будков, — ты поговори с Тереховым как друг… Серьезно, а? Убеди его, что он зря свару затевает… Ничего хорошего для него не выйдет… Да и для дела… Только нервы друг другу потреплем да людей от занятий отвлечем… Ты понимаешь?..
— Понимаю, — кивнул Олег. — Я попробую его уговорить, только вряд ли он остынет…
— Тем хуже будет для него, — сурово сказал Будков.
Будков ходил по кабинету от двери к сейфу и поворачивался снова к двери, курил, был сердит и не думал скрывать мрачного своего настроения, он обдумывал ходы завтрашних свар с Тереховым, и ему не терпелось, не откладывая, немедля, теперь же показать Терехову свою силу и то, как он прочно стоит на земле, на горбатых саянских сопках, и этому мастеру пламенных речей, сидящему сейчас возле его стола, не мешало бы напомнить, кто такой Будков.
— А ты, Олег, — остановился Будков, — который вроде бы все понимает, вот ты, если вдруг Терехов затеет склоку, проявишь ли здравый смысл или приятельские отношения затянут тебя?..
— Я… если… — растерялся Олег. Потом сумел все-таки сказать весомо: — Я человек самостоятельный.
Будкова уже разжигало столь знакомое ему желание сломить своего собеседника, подчинить его мнение своему, он любил ощущать силу собственного характера, а человек сидел перед ним слабый и трусливый, так казалось Будкову, хотя и в чем-то ему симпатичный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
— Зря ты, Олег, оправдываешься, — улыбнулся Будков, — все вы делали правильно, я бы и сам на вашем месте возмутился и сюда бы поспешил… Очень глупо, что так получилось, но я съезжу на Сейбу, все объясню, все улажу…
— Нет, Иван Алексеевич, что бы вы ни говорили, а вели мы себя недостойно, по-женски, — сказал Олег и добавил для убедительности: — По-бабьи, знаете…
— Зря, зря ты, Олег… Вы — молодцы. И хорошо, что у нас в поезде ребята не безразличные, не рыбы-хариусы, а будь здоров, хозяева.
— И тем не менее…
Долго они потом сыпали любезностями и как будто могли быть довольны друг другом и собой могли быть довольны, но Олегу все-таки казалось, что он поступил нехорошо, так быстро изменив свое мнение, а кроме того, ему было жалко, что разговор пошел не так, как он его себе представлял, и пропадали хорошие слова, которые он заготовил. «Что-то тут не так», — думал Олег. А что тут не так — уловить он не мог еще и потому, что был углублен в себя, все оценивал свое настроение и свои слова, а Будковым почти совсем не интересовался, и выражения его глаз не замечал, и волнения его уже не улавливал.
А если бы он был внимательнее, он бы смог увидеть, что Будкова и вправду привели в смятение его слова и не сразу и нелегко начальник поезда успокоился. Были секунды, когда Будков, мусоливший нервно пальцами сигарету, сыпавший табачные крошки на пол, не знал, что говорить ему и как вести себя дальше. «Надо же, — судорожно думал Будков, — все всплыло, докопались, археологи…» Ему вдруг стало жалко себя и обидно, что из-за этой ерунды, из-за его тогдашней неловкости, все в его удачливой пока инженерной судьбе может полететь к черту. «Терехов, конечно, Терехов, — досадовал Будков. — Так я и думал…» Он злился на Терехова, тоже мне благородный рыцарь, позволил себе перчатку бросить: «иду на вы», иди знаешь куда, и злился на Олега, тереховского гонца, уж больно красиво и страстно тот говорил, самому Будкову стало знобко, а если вдруг с такой речью выступит Олег на собрании — пиши пропало, народ у нас чувствительный. Но больше всего Будков злился на самого себя, кто же, как не он, был виноват в этой истории, терпения не хватило… «Авантюрист, авантюрист! — говорил себе Будков. — Зачем спешил?..» А через минуту он снова ругал себя и называл себя авантюристом, потому что в запале начал врать Олегу, пообещал показать ему несуществующие бумаги, и вынужден был открыть сейф и подсунуть Олегу листочки из папки, в которой хранилась документация щебеночного завода, и было чудом, что Олег не рассмеялся ему в лицо. Если б это случилось, если б поднял Олег торжествующие глаза, он готов был воскликнуть: «Ах, извини, я, кажется, перепутал» — и снова бы сунулся в сейф, но что было бы дальше? Олег не поднял глаза, пальцы его дрожали, а веко дергалось, и дрожащие листочки протянул он Будкову, выговорив с трудом: «Понял…» Нервно крутанул Будков ключ, закрывая сейф, торопился, точно с мороза хотел сбежать раздетый, а сам думал: «Плахтин-то волнуется еще больше меня, ему-то что… Это к лучшему, это к лучшему… Все уладим, уладим…» Он понимал, что самое главное сейчас — уладить все, обезвредить невзорвавшуюся мину, да так, чтобы все пришли к соглашению, не было обиженных или недоумевающих, не повис над ним дамоклов меч, да, впрочем, меч ли? Так, заржавевшее шило… И никто не желал бы ткнуть его этим шилом вдруг, совсем ни к чему это сейчас; впрочем, он не боится скандала, что он, ради своей сытой жизни, что ли, старается, все ради одного — чтобы людям было лучше, чтобы вагонные колеса быстрее застучали в тайге. И хотя ругал себя Будков за авантюризм, за бумажки эти липовые, он успокаивался, говорил уже снисходительно и миролюбиво, и в голосе его была обида на сейбинских ребят, не понявших его. «Все уладим… И с Олегом сейчас улажу, и со всеми сейбинскими, и с Тереховым… как-нибудь… А уж с Олегом-то… Что-то он мне сегодня не нравится… Хотя он всегда такой… Начал с запалом, аж в холодный пот меня вогнал, а сейчас во всем соглашается, извиняется… А может, он все врет, прикидывается и вправду понял, что там на листочках, а теперь врет…»
Будков, подумав так, поглядел пристально, в упор на Олега и понял тут же, что не смог на секунду спрятать свое раздражение и что Олег увидел его злые глаза, а это было совсем ни к чему. Он заметил вдруг в глазах Олега испуг, и это Будкова удивило: «Ба-ба-ба. А он ведь трус…»
Он встал, сказал, как бы объясняя мгновенную свою вспышку:
— Да, обидели вы меня…
«Черт возьми, — думал Олег, — а он ведь и вправду обиделся на нас. Еще бы ему не обидеться! Он и разозлился на нас. И на меня, естественно. На меня-то в первую очередь».
Ему стало не по себе, он не мог объяснить, почему вдруг он испугался Будкова и почему неприятной была для него обида Ивана Алексеевича, словно от разговора этого зависело будущее его, Олега, и сейчас будущее это рисовалось ему черным.
— Вы уж не обижайтесь, Иван Алексеевич, на наших ребят… И на меня тоже… Устали мы, а нас завели…
— Кто же это вас завел?
— Да Терехов, — с неохотой и досадой сказал Олег.
— Терехов? — удивился Будков. — Вот не ожидал. Я очень уважаю Терехова. Жалко…
«Терехов, конечно, Терехов, — подумал Будков, — рано или поздно мы должны были сшибиться лбами…»
— Я тоже уважаю Терехова, — кивнул Олег, — он замечательный человек…
— Знаешь, Олег, — значительно сказал Будков, — ты поговори с Тереховым как друг… Серьезно, а? Убеди его, что он зря свару затевает… Ничего хорошего для него не выйдет… Да и для дела… Только нервы друг другу потреплем да людей от занятий отвлечем… Ты понимаешь?..
— Понимаю, — кивнул Олег. — Я попробую его уговорить, только вряд ли он остынет…
— Тем хуже будет для него, — сурово сказал Будков.
Будков ходил по кабинету от двери к сейфу и поворачивался снова к двери, курил, был сердит и не думал скрывать мрачного своего настроения, он обдумывал ходы завтрашних свар с Тереховым, и ему не терпелось, не откладывая, немедля, теперь же показать Терехову свою силу и то, как он прочно стоит на земле, на горбатых саянских сопках, и этому мастеру пламенных речей, сидящему сейчас возле его стола, не мешало бы напомнить, кто такой Будков.
— А ты, Олег, — остановился Будков, — который вроде бы все понимает, вот ты, если вдруг Терехов затеет склоку, проявишь ли здравый смысл или приятельские отношения затянут тебя?..
— Я… если… — растерялся Олег. Потом сумел все-таки сказать весомо: — Я человек самостоятельный.
Будкова уже разжигало столь знакомое ему желание сломить своего собеседника, подчинить его мнение своему, он любил ощущать силу собственного характера, а человек сидел перед ним слабый и трусливый, так казалось Будкову, хотя и в чем-то ему симпатичный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103