Это возвращался Чаффи, думаю, на душе у него полегчало.
Как раз напротив меня он остановился закурить сигарету, и я решил его окликнуть, самое время.
Помните, я совсем не рвался вступать в беседу со стариной Чаффи, ведь когда мы с ним прощались в последний раз, он был настроен отнюдь не дружелюбно, и, будь мое положение чуть более радужным, я бы ни за что не стал его окликать. Но что греха таить, он был моя последняя надежда. Каждый раз, как я подхожу к людской двери, с целым штатом судомоек делается истерика, поэтому связаться нынче с Дживсом и думать нечего. Точно так же немыслимо зайти к каким-нибудь совершенно незнакомым людям в дом здесь, в Чаффнел-Реджисе, и попросить у них сливочного масла. Поставьте себя на их место: к вам в дом заявляется какой-то субъект, которого вы сроду в глаза не видели, физиономия в ваксе, и хочет, чтобы вы дали ему масла. Понравится вам это? Никогда не поверю.
Итак, весь ход логических рассуждений указывал на Чаффи как на моего единственного спасителя. В его распоряжении имеется сливочное масло, и очень может быть что теперь, когда он излил часть своей злости на Бринкли, он немного смягчился и, так уж и быть, даст старому школьному другу четверть фунта. Поэтому я неслышно выполз из зарослей и приблизился к нему с тыла.
— Чаффи! — позвал я.
Теперь— то я понимаю, что сначала надо было как-то предупредить его, что я здесь. Ни одному нормальному человеку не понравится, если вы подкрадетесь сзади и неожиданно скажете что-то прямо в ухо, в более спокойном состоянии я бы это сообразил. Не утверждаю, что повторилась сцена с судомойкой, но был миг, когда мне показалось, что мы близки к ней. Бедный малый буквально подпрыгнул, сигарета полетела на землю, зубы лязгнули, он задрожал. Можно подумать, я его шилом кольнул через брюки. Очень похоже ведет себя во время нереста лосось, я видел.
Я кинулся разгонять грозовые тучи умиротворяющими речами:
— Чаффи, это всего лишь я.
— Кто — я?
— Берти.
— Берти?
— Ну конечно.
— А!
Мне не очень понравилось, как он произнес это «А!», не было в нем дружественной теплоты. Жизнь учит нас понимать, когда нам рады, а когда нет. Сейчас мне было яснее ясного, что никто мне не обрадовался, и я подумал. что, пожалуй, стоит сначала поощрить Чаффи щедрой похвалой, а уж потом приступить к главной теме.
— Ну ты и отделал нахала, — сказал я. — Прими мои поздравления. Мне это было особенно приятно видеть, потому что самому давно хотелось надавать ему пинков.
— А кто это был?
— Мой лакей, Бринкли.
— Что он здесь делал?
— Надо полагать, меня искал.
— Почему здесь искал, а не в коттедже?
По— моему, как раз подходящий момент сообщить ему о пожаре.
— Боюсь, Чаффи, ты лишился одного из своих коттеджей, — сказал я. — Мне очень горько тебе это говорить, но Бринкли только что его спалил.
— Что?!
— Он, конечно, застрахован?
— Он спалил коттедж? Но зачем? Почему?
— Просто стих такой нашел. Наверное, решил, что очень удачная мысль.
Чаффи принял новость близко к сердцу. Он тяжко задумался, и по мне, пусть бы думал себе хоть всю ночь, мне надо было поспеть к поезду в 22.21, поэтому приход лось действовать. Время уже сильно поджимало.
— Видишь ли, старина, — сказал я, — мне страшно неприятно отрывать тебя…
— Зачем, черт возьми, он сжег коттедж?
— Понять психологию такого субъекта, как Бринкли, невозможно, и пытаться не стоит. Это про них сказано: «Движутся таинственно и чудеса творят» [19]. Сжег — и все.
— А ты уверен, что это он спалил, а не ты?
— Опомнись, дружище!
— Кретинский, тупоголовый идиотизм, как раз в твоем духе, — заметил Чаффи, и я с тревогой услышал в его голосе явственные отзвуки прежней злобы. — Что ты здесь делаешь? Кто тебя звал? Если ты думаешь, что после всего случившегося ты имеешь право разгуливать по парку…
— Да, да, конечно. Я все понимаю. Случилось досаднейшее недоразумение. Дружеские чувства побоку, ты обвиняешь Бертрама. Но…
— Да откуда ты сейчас-то появился? Я тебя нигде не видел.
— Из кустов, я там сидел.
— Сидел в кустах?!
Судя по тону, каким он произнес эти слова, я понял, что Чаффи, и всегда-то склонный выносить сплеча неправедный приговор старым друзьям, сейчас опять пришел к ошибочному заключению. Я слышал, как чиркнула в его руках спичка, он стал внимательно всматриваться в меня при ее свете. Спичка погасла, в темноте слышалось его тяжелое дыхание.
Я представлял себе, что сейчас творится в его душе. В ней наверняка происходит борьба. После вчерашнего рокового разрыва он, конечно, и знать меня не желает, но ведь мы друзья с детства, и, как ни крути, это накладывает на человека определенные обязательства. Можно прервать дружеские отношения с однокашником, проносилось в его мозгу, но нельзя бросить его на произвол судьбы, чтобы он бродил по округе в том состоянии, в котором, по его представлению, я находился.
— Ладно, зайди в дом, проспись, — устало сказал он. — Идти-то можешь?
— Могу, могу, — поспешно заверил я его. — Это совсем не то, что ты подумал. Вот, слушай.
И я с убедительной четкостью оттарабанил «Habeas Corpus Act» [20], а также «Карл украл у Клары кораллы, Клара украла у Карла кларнет» и «На дворе трава, на траве дрова».
Выступление произвело на него должное впечатление.
— Стало быть, ты не пьян?
— Как стеклышко.
— Однако же прячешься в кустах.
— Да, прячусь, но…
— И физиономия у тебя черная.
— Конечно, черная, старик, но ты не вешай трубку, я тебе сейчас все объясню.
Наверное, вам случалось рассказывать запутанную историю и, еще не добравшись до сути, где-то на половине почувствовать, что публика принимает вас в штыки. Идиотское положение. И в такое вот идиотское положение попал сейчас я. Чаффи ничего не говорил, но я рассказывал и чувствовал, что от него исходит, как от зверя, некая угроза, может быть, и смертельная. Я все явственнее ощущал, что меня ждет от ворот поворот.
Однако стойко продолжал свое повествование и, изложив наиболее яркие факты, завершил его пламенной мольбой о растворяющей ваксу субстанции.
— Мне нужно масло, Чаффи, огромный кусок сливочного масла, старина. Если у тебя есть, тащи все. Я тут останусь прогуливаться, а ты в кухню за маслом, одна нога здесь, другая там, согласен? Нельзя терять ни минуты, ты ведь понимаешь. Я и так еле успею на поезд.
Сначала он молчал. Потом заговорил с таким сарказмом, что, честное слово, мое сердце ушло в пятки.
— Позволь, я расставлю все по местам, — сказал он. — Ты хочешь, чтобы я принес тебе сливочного масла?
— Да, мысль именно такова.
— Чтобы ты мог оттереть физиономию и уехать ближайшим поездом в Лондон?
— Да.
— И таким образом сбежать от мистера Стоукера?
— Совершенно верно. Просто удивительно, как легко ты разобрался в хитросплетениях интриги, — сказал я, решив слегка подольститься, ведь грубая лесть никогда не помешает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55