е. максимах воли, которые готовы
таким именно образом проявиться в поступках, хотя бы и не увенчались
успехом. Эти поступки и не нуждаются ни в какой рекомендации какого-нибудь
субъективного расположения или вкуса для того, чтобы смотреть на них с
непосредственной благосклонностью и удовольствием, ни в каком
непосредственном влечении или ощущении их; они показывают волю, которая их
совершает, как предмет непосредственного уважения, при этом нет
необходимости ни в чем, кроме разума, чтобы потребовать их от воли, а не
выманить их у нее (последнее к тому же противоречило бы понятию долга).
Таким образом, эта оценка показывает нам ценность такого образа мыслей как
достоинство и ставит достоинство бесконечно выше всякой цены, которую
совершенно нельзя сравнивать с ней, не посягая как бы на его святость.
Но что же это такое, что дает право нравственно доброму убеждению или
добродетели заявлять такие высокие притязания? Не что иное, как участие во
всеобщем законодательстве, какое они обеспечивают разумному существу и
благодаря которому делают его пригодным к тому, чтобы быть членом в
возможном царстве целей. Для этого разумное существо было предназначено уже
своей собственной природой как цель сама по себе и именно поэтому как
законодательствующее в царстве целей, как свободное по отношению ко всем
законам природы, повинующееся только тем законам, которые оно само себе
дает и на основе которых его максимы могут принадлежать ко всеобщему
законодательству (какому оно само также подчиняется). В самом деле, все
имеет только ту ценность, какую определяет закон. Само же законодательство,
определяющее всякую ценность, именно поэтому должно обладать достоинством,
т. е. безусловной, несравнимой ценностью. Единственно подходящее выражение
для той оценки, которую разумное существо должно дать этому достоинству,
это - слово уважение. Автономия есть, таким образом, основание достоинства
человека и всякого разумного естества.
Три приведенных способа представлять принцип нравственности - это в
сущности только три формулы одного и того же закона, из которых одна сама
собой объединяет в себе две другие. Но все же в них есть различие, скорее,
правда, субъективное, чем объективно-практическое, а именно [оно служит для
того], чтобы приблизить идею разума к созерцанию (по некоторой аналогии) и
тем самым к чувству. Все максимы имеют, следовательно,
1) форму, которая состоит во всеобщности, и тогда формула нравственного
императива выражена таким образом: максимы должно так выбирать, как если бы
им следовало иметь силу всеобщих законов природы 2) материю, а именно цель,
и тогда формула гласит: разумное существо как цель по своей природе, стало
быть как цель сама по себе, должно служить каждой максиме ограничивающим
условием всех чисто относительных и произвольных целей 3) полное
определение всех максим указанной формулой, а именно: все максимы из
собственного законодательства должны согласоваться с возможным царством
целей как царством природы. Продвижение здесь осуществляется как бы
посредством категорий единства формы воли (всеобщности ее), множественности
материи (объектов, т. е. целей) и целокупности их системы. Но лучше в
нравственном суждении действовать всегда по строгому методу и полагать в
основу всеобщую формулу категорического императива: поступай согласно такой
максиме, которая в то же время сама может стать всеобщим законом. Но если
хотят в то же время практически применить нравственный закон, то очень
полезно один и тот же поступок провести через все три названных понятия и
этим путем, насколько возможно, приблизить его к созерцанию.
Теперь мы уже можем кончить тем, от чего исходили вначале, а именно
понятием безусловно доброй воли. Та воля безусловно добра, которая не может
быть злой, стало быть, та, максима которой, если ее делают всеобщим
законом, никогда не может противоречить себе. Следовательно, принцип:
поступай всегда согласно такой максиме, всеобщности которой в качестве
закона ты в то же время можешь желать,- также есть высший закон безусловно
доброй воли; это единственное условие, при котором воля никогда не может
сама себе противоречить, и такой императив есть категорический императив.
Так как значимость воли как всеобщего закона для возможных поступков имеет
аналогию со всеобщей связью существования вещей по всеобщим законам,
составляющей формальный [элемент] природы вообще, то категорический
императив может быть выражен и так: поступай согласно максимам, которые в
то же время могут иметь предметом самих себя в качестве всеобщих законов
природы. Так, следовательно, дело обстоит с формулой безусловно доброй воли.
Разумная природа тем отличается от всякой другой, что сама себе ставит
цель. Цель составляла бы материю всякой доброй воли. Но в идее безусловно
доброй воли без ограничивающего условия (достижения той или другой цели)
непременно нужно отвлечься от всякой обусловленной (zu bewirkenden) цели
(как такой, которая сделала бы всякую волю лишь относительно доброй);
поэтому цель должна здесь мыслиться не как обусловленная, а как
самостоятельная цель, стало быть лишь негативно, т. е. как цель, вопреки
которой никогда не следует поступать, которую, таким образом, в каждом
волении всегда следует ценить не как средство только, но и как цель. А
такой целью может быть только сам субъект всех возможных целей, потому что
.он есть в то же время субъект возможной безусловно доброй воли; ведь, не
впадая в противоречие, ей нельзя предпочесть ни один другой предмет.
Поэтому принцип: поступай по отношению к каждому разумному существу (к
самому себе и другим) так, чтобы оно в твоей максиме было в то же время
значимо как цель сама по себе,- есть в сущности то же, что и
основоположение: поступай согласно такой максиме, которая в то же время
содержит в себе свою общезначимость для каждого разумного существа. В самом
деле, требовать, чтобы в применении средств для каждой цели моя максима
была ограничена условием ее общезначимости как закона для каждого
субъекта,- это то же самое, что требовать, чтобы субъект целей, т. е. само
разумное существо, всегда полагался в основу всех максим поступков не
только как средство, но и как высшее ограничивающее условие в применении
всех средств, т. е. также как цель.
Отсюда, несомненно, следует, что каждое разумное существо как цель сама по
себе должно иметь возможность рассматривать себя в отношении всех законов,
которым оно когда-либо может быть подчинено, также как устанавливающее
всеобщие законы, так как именно то, что его максимы способны быть всеобщими
законами, отличает его как цель самое по себе;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
таким именно образом проявиться в поступках, хотя бы и не увенчались
успехом. Эти поступки и не нуждаются ни в какой рекомендации какого-нибудь
субъективного расположения или вкуса для того, чтобы смотреть на них с
непосредственной благосклонностью и удовольствием, ни в каком
непосредственном влечении или ощущении их; они показывают волю, которая их
совершает, как предмет непосредственного уважения, при этом нет
необходимости ни в чем, кроме разума, чтобы потребовать их от воли, а не
выманить их у нее (последнее к тому же противоречило бы понятию долга).
Таким образом, эта оценка показывает нам ценность такого образа мыслей как
достоинство и ставит достоинство бесконечно выше всякой цены, которую
совершенно нельзя сравнивать с ней, не посягая как бы на его святость.
Но что же это такое, что дает право нравственно доброму убеждению или
добродетели заявлять такие высокие притязания? Не что иное, как участие во
всеобщем законодательстве, какое они обеспечивают разумному существу и
благодаря которому делают его пригодным к тому, чтобы быть членом в
возможном царстве целей. Для этого разумное существо было предназначено уже
своей собственной природой как цель сама по себе и именно поэтому как
законодательствующее в царстве целей, как свободное по отношению ко всем
законам природы, повинующееся только тем законам, которые оно само себе
дает и на основе которых его максимы могут принадлежать ко всеобщему
законодательству (какому оно само также подчиняется). В самом деле, все
имеет только ту ценность, какую определяет закон. Само же законодательство,
определяющее всякую ценность, именно поэтому должно обладать достоинством,
т. е. безусловной, несравнимой ценностью. Единственно подходящее выражение
для той оценки, которую разумное существо должно дать этому достоинству,
это - слово уважение. Автономия есть, таким образом, основание достоинства
человека и всякого разумного естества.
Три приведенных способа представлять принцип нравственности - это в
сущности только три формулы одного и того же закона, из которых одна сама
собой объединяет в себе две другие. Но все же в них есть различие, скорее,
правда, субъективное, чем объективно-практическое, а именно [оно служит для
того], чтобы приблизить идею разума к созерцанию (по некоторой аналогии) и
тем самым к чувству. Все максимы имеют, следовательно,
1) форму, которая состоит во всеобщности, и тогда формула нравственного
императива выражена таким образом: максимы должно так выбирать, как если бы
им следовало иметь силу всеобщих законов природы 2) материю, а именно цель,
и тогда формула гласит: разумное существо как цель по своей природе, стало
быть как цель сама по себе, должно служить каждой максиме ограничивающим
условием всех чисто относительных и произвольных целей 3) полное
определение всех максим указанной формулой, а именно: все максимы из
собственного законодательства должны согласоваться с возможным царством
целей как царством природы. Продвижение здесь осуществляется как бы
посредством категорий единства формы воли (всеобщности ее), множественности
материи (объектов, т. е. целей) и целокупности их системы. Но лучше в
нравственном суждении действовать всегда по строгому методу и полагать в
основу всеобщую формулу категорического императива: поступай согласно такой
максиме, которая в то же время сама может стать всеобщим законом. Но если
хотят в то же время практически применить нравственный закон, то очень
полезно один и тот же поступок провести через все три названных понятия и
этим путем, насколько возможно, приблизить его к созерцанию.
Теперь мы уже можем кончить тем, от чего исходили вначале, а именно
понятием безусловно доброй воли. Та воля безусловно добра, которая не может
быть злой, стало быть, та, максима которой, если ее делают всеобщим
законом, никогда не может противоречить себе. Следовательно, принцип:
поступай всегда согласно такой максиме, всеобщности которой в качестве
закона ты в то же время можешь желать,- также есть высший закон безусловно
доброй воли; это единственное условие, при котором воля никогда не может
сама себе противоречить, и такой императив есть категорический императив.
Так как значимость воли как всеобщего закона для возможных поступков имеет
аналогию со всеобщей связью существования вещей по всеобщим законам,
составляющей формальный [элемент] природы вообще, то категорический
императив может быть выражен и так: поступай согласно максимам, которые в
то же время могут иметь предметом самих себя в качестве всеобщих законов
природы. Так, следовательно, дело обстоит с формулой безусловно доброй воли.
Разумная природа тем отличается от всякой другой, что сама себе ставит
цель. Цель составляла бы материю всякой доброй воли. Но в идее безусловно
доброй воли без ограничивающего условия (достижения той или другой цели)
непременно нужно отвлечься от всякой обусловленной (zu bewirkenden) цели
(как такой, которая сделала бы всякую волю лишь относительно доброй);
поэтому цель должна здесь мыслиться не как обусловленная, а как
самостоятельная цель, стало быть лишь негативно, т. е. как цель, вопреки
которой никогда не следует поступать, которую, таким образом, в каждом
волении всегда следует ценить не как средство только, но и как цель. А
такой целью может быть только сам субъект всех возможных целей, потому что
.он есть в то же время субъект возможной безусловно доброй воли; ведь, не
впадая в противоречие, ей нельзя предпочесть ни один другой предмет.
Поэтому принцип: поступай по отношению к каждому разумному существу (к
самому себе и другим) так, чтобы оно в твоей максиме было в то же время
значимо как цель сама по себе,- есть в сущности то же, что и
основоположение: поступай согласно такой максиме, которая в то же время
содержит в себе свою общезначимость для каждого разумного существа. В самом
деле, требовать, чтобы в применении средств для каждой цели моя максима
была ограничена условием ее общезначимости как закона для каждого
субъекта,- это то же самое, что требовать, чтобы субъект целей, т. е. само
разумное существо, всегда полагался в основу всех максим поступков не
только как средство, но и как высшее ограничивающее условие в применении
всех средств, т. е. также как цель.
Отсюда, несомненно, следует, что каждое разумное существо как цель сама по
себе должно иметь возможность рассматривать себя в отношении всех законов,
которым оно когда-либо может быть подчинено, также как устанавливающее
всеобщие законы, так как именно то, что его максимы способны быть всеобщими
законами, отличает его как цель самое по себе;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27