Будучи применима к человеку, она ничего не
заимствует из знания о нем (из антропологии), а дает ему как разумному
существу априорные законы, которые, конечно, еще требуют усиленной опытом
способности суждения, для того чтобы, с одной стороны, распознать, в каких
случаях они находят свое применение, с другой стороны, проложить им путь к
воле человека и придать им силу для их исполнения; ведь хотя человеку и
доступна идея практического чистого разума, однако, ему, как существу,
испытывающему воздействие многих склонностей, не так-то легко сделать ее in
concrete действенной в своем поведении.
Метафизика нравственности, таким образом, крайне необходима не только
потому, что существуют спекулятивные побуждения исследовать источник
практических принципов, заложенных a priori в нашем разуме, но и потому,
что сами нравы остаются подверженными всяческой порче до тех пор, пока
отсутствует эта путеводная нить и высшая норма их правильной оценки. В
самом деле, для того, что должно быть морально добрым, недостаточно, чтобы
оно было сообразно с нравственным законом; оно должно, совершаться, также,
и ради него; в противном случае эта сообразность будет лишь очень случайной
и сомнительной, так как безнравственное основание хотя и может вызвать
порой сообразные с законом поступки, но чаще будет приводить к поступкам,
противным закону. Но нравственный закон в его чистоте и подлинности (что
как раз в сфере практического более всего важно) следует искать только в
чистой философии, стало быть, она (метафизика) должна быть впереди и без
нее вообще не может быть никакой моральной философии. Та философия, которая
перемешивает чистые принципы с эмпирическими, не заслуживает даже имени
философии (ведь философия тем и отличается от обыденного познания разума,
что излагает в обособленной науке то, что обыденное познание разума
постигает только вперемешку), еще в меньшей степени - названия моральной
философии, так как именно этим смешением она вредит даже чистоте самих
нравов и поступает против своей собственной цели.
Пусть, однако, не подумают, что то, что здесь требуется, мы имеем уже в
пропедевтике знаменитого Вольфа к его моральной философии, а именно в общей
практической философии, как он ее называет, и что здесь, стало быть, не
следует открывать совершенно новое поприще. Именно потому, что она должна
была быть общей практической философией, она не рассматривала волю
какого-нибудь особого рода, например такую, которая определялась бы без
всяких эмпирических побудительных причин, всецело из априорных принципов, и
которую можно было бы назвать чистой волей; она рассматривала воление
вообще со всеми действиями и условиями, которые присущи ему в этом общем
значении; этимона отличается от метафизики нравственности точно так же, как
обычная логика отличается от трансцендентальной философии: первая излагает
действия и правила мышления вообще, а вторая - только особые действия и
правила чистого мышления, т. е. такого мышления, посредством которого
предметы познаются совершенно a priori. В самом деле, метафизика
нравственности должна исследовать идею и принципы некоторой возможной
чистой воли, а не действия и условия человеческого воления вообще, которые
большей частью черпаются из психологии. То, что в общей практической
философии (хотя вопреки всякому праву на то) говорится также и о моральных
законах, и о долге, не может служить возражением против моего утверждения.
Действительно, создатели этой науки остаются и в этом верными своей идее о
ней: они не отличают побудительных причин, которые, как таковые,
представляются совершенно a priori только разумом и которые, собственно
говоря, моральны, от эмпирических, которые рассудок возводит в общие
понятия только путем сравнения данных опыта; они рассматривают их, не
обращая внимания на различие их источников, только по их большей или
меньшей сумме (причем считают их однородными) и этим путем составляют себе
понятие об обязательности. Это понятие, конечно, совсем не морально, но все
же так построено, как только можно желать в философии, которая совершенно
не рассуждает о происхождении всех возможных практических понятий, априорны
ли они или лишь апостериорны.
Намереваясь когда-нибудь предложить некоторую метафизику нравственности, я
предпосылаю ей эти "Основы". Собственно говоря, нет никакого другого
основания ее, кроме критики чистого практического разума, так же как нет
его для метафизики, кроме уже предложенной критики чистого спекулятивного
разума. Но с одной стороны, в первой критике нет столь крайней
необходимости, как в последней, потому что человеческий разум в сфере
морального, даже при самом обыденном рассудке, легко может достигнуть
высокой степени правильности и обстоятельности, тогда как, напротив, в
теоретическом, но чистом применении он всецело диалектичен; с другой
стороны, я требую от критики чистого практического разума, чтобы она, если
она должна быть законченной, имела возможность показать в одном общем
принципе единство практического разума со спекулятивным, так как, в конце
концов, мы имеем дело с одним и тем же разумом, который должен иметь
различие лишь в применении. Но до такой полноты я еще не мог здесь довести
свое исследование, не примешивая сюда размышлений совсем другого рода и не
сбивая с толку читателя. Вот почему я не воспользовался названием "Критики
чистого практического разума", а озаглавил свою книгу "Основы метафизики
нравственности".
Но так как, в-третьих, и метафизика нравственности, несмотря на устрашающее
название, все же может быть изложена в значительной степени популярно и
приспособление к обыденному рассудку, то я нахожу полезным отделить эту
предварительную разработку основ, чтобы в будущем иметь право не прибавлять
к более понятным учениям те тонкости, которые при такой разработке
неизбежны.
Но настоящие "Основы" суть не более как отыскание и установление высшего
принципа моральности, что составляет особую (по своей цели) задачу, которая
должна быть отделена от всякого другого этического исследования. Конечно,
мои утверждения относительно этого важного и до сих пор далеко еще не
удовлетворительно изученного основного вопроса достигли бы большой ясности
благодаря применению одного и того же принципа ко всей системе и получили
бы хорошее подтверждение благодаря своей достаточности, какую этот принцип
повсюду обнаруживает. Однако я вынужден был отказаться от этого
преимущества, которое, собственно говоря, послужило бы более самолюбию, чем
общей пользе, так как легкость в применении и кажущаяся достаточность
какого-нибудь принципа не есть еще бесспорное доказательство его
правильности;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
заимствует из знания о нем (из антропологии), а дает ему как разумному
существу априорные законы, которые, конечно, еще требуют усиленной опытом
способности суждения, для того чтобы, с одной стороны, распознать, в каких
случаях они находят свое применение, с другой стороны, проложить им путь к
воле человека и придать им силу для их исполнения; ведь хотя человеку и
доступна идея практического чистого разума, однако, ему, как существу,
испытывающему воздействие многих склонностей, не так-то легко сделать ее in
concrete действенной в своем поведении.
Метафизика нравственности, таким образом, крайне необходима не только
потому, что существуют спекулятивные побуждения исследовать источник
практических принципов, заложенных a priori в нашем разуме, но и потому,
что сами нравы остаются подверженными всяческой порче до тех пор, пока
отсутствует эта путеводная нить и высшая норма их правильной оценки. В
самом деле, для того, что должно быть морально добрым, недостаточно, чтобы
оно было сообразно с нравственным законом; оно должно, совершаться, также,
и ради него; в противном случае эта сообразность будет лишь очень случайной
и сомнительной, так как безнравственное основание хотя и может вызвать
порой сообразные с законом поступки, но чаще будет приводить к поступкам,
противным закону. Но нравственный закон в его чистоте и подлинности (что
как раз в сфере практического более всего важно) следует искать только в
чистой философии, стало быть, она (метафизика) должна быть впереди и без
нее вообще не может быть никакой моральной философии. Та философия, которая
перемешивает чистые принципы с эмпирическими, не заслуживает даже имени
философии (ведь философия тем и отличается от обыденного познания разума,
что излагает в обособленной науке то, что обыденное познание разума
постигает только вперемешку), еще в меньшей степени - названия моральной
философии, так как именно этим смешением она вредит даже чистоте самих
нравов и поступает против своей собственной цели.
Пусть, однако, не подумают, что то, что здесь требуется, мы имеем уже в
пропедевтике знаменитого Вольфа к его моральной философии, а именно в общей
практической философии, как он ее называет, и что здесь, стало быть, не
следует открывать совершенно новое поприще. Именно потому, что она должна
была быть общей практической философией, она не рассматривала волю
какого-нибудь особого рода, например такую, которая определялась бы без
всяких эмпирических побудительных причин, всецело из априорных принципов, и
которую можно было бы назвать чистой волей; она рассматривала воление
вообще со всеми действиями и условиями, которые присущи ему в этом общем
значении; этимона отличается от метафизики нравственности точно так же, как
обычная логика отличается от трансцендентальной философии: первая излагает
действия и правила мышления вообще, а вторая - только особые действия и
правила чистого мышления, т. е. такого мышления, посредством которого
предметы познаются совершенно a priori. В самом деле, метафизика
нравственности должна исследовать идею и принципы некоторой возможной
чистой воли, а не действия и условия человеческого воления вообще, которые
большей частью черпаются из психологии. То, что в общей практической
философии (хотя вопреки всякому праву на то) говорится также и о моральных
законах, и о долге, не может служить возражением против моего утверждения.
Действительно, создатели этой науки остаются и в этом верными своей идее о
ней: они не отличают побудительных причин, которые, как таковые,
представляются совершенно a priori только разумом и которые, собственно
говоря, моральны, от эмпирических, которые рассудок возводит в общие
понятия только путем сравнения данных опыта; они рассматривают их, не
обращая внимания на различие их источников, только по их большей или
меньшей сумме (причем считают их однородными) и этим путем составляют себе
понятие об обязательности. Это понятие, конечно, совсем не морально, но все
же так построено, как только можно желать в философии, которая совершенно
не рассуждает о происхождении всех возможных практических понятий, априорны
ли они или лишь апостериорны.
Намереваясь когда-нибудь предложить некоторую метафизику нравственности, я
предпосылаю ей эти "Основы". Собственно говоря, нет никакого другого
основания ее, кроме критики чистого практического разума, так же как нет
его для метафизики, кроме уже предложенной критики чистого спекулятивного
разума. Но с одной стороны, в первой критике нет столь крайней
необходимости, как в последней, потому что человеческий разум в сфере
морального, даже при самом обыденном рассудке, легко может достигнуть
высокой степени правильности и обстоятельности, тогда как, напротив, в
теоретическом, но чистом применении он всецело диалектичен; с другой
стороны, я требую от критики чистого практического разума, чтобы она, если
она должна быть законченной, имела возможность показать в одном общем
принципе единство практического разума со спекулятивным, так как, в конце
концов, мы имеем дело с одним и тем же разумом, который должен иметь
различие лишь в применении. Но до такой полноты я еще не мог здесь довести
свое исследование, не примешивая сюда размышлений совсем другого рода и не
сбивая с толку читателя. Вот почему я не воспользовался названием "Критики
чистого практического разума", а озаглавил свою книгу "Основы метафизики
нравственности".
Но так как, в-третьих, и метафизика нравственности, несмотря на устрашающее
название, все же может быть изложена в значительной степени популярно и
приспособление к обыденному рассудку, то я нахожу полезным отделить эту
предварительную разработку основ, чтобы в будущем иметь право не прибавлять
к более понятным учениям те тонкости, которые при такой разработке
неизбежны.
Но настоящие "Основы" суть не более как отыскание и установление высшего
принципа моральности, что составляет особую (по своей цели) задачу, которая
должна быть отделена от всякого другого этического исследования. Конечно,
мои утверждения относительно этого важного и до сих пор далеко еще не
удовлетворительно изученного основного вопроса достигли бы большой ясности
благодаря применению одного и того же принципа ко всей системе и получили
бы хорошее подтверждение благодаря своей достаточности, какую этот принцип
повсюду обнаруживает. Однако я вынужден был отказаться от этого
преимущества, которое, собственно говоря, послужило бы более самолюбию, чем
общей пользе, так как легкость в применении и кажущаяся достаточность
какого-нибудь принципа не есть еще бесспорное доказательство его
правильности;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27