Мистер Дутеншизер, художник. Они готовят обо мне книгу… Знакомьтесь, господа! Его превосходительство посол Сэлмон.
Посол протянул мне пухлые, прохладные от пота пальцы.
— Это будет превосходная книга! — громко сказал американец. — Один из самых динамичных и непреклонных политиков! Трудолюбив, демократичен, неподкупен!..
— Не совсем так, — перебил Такибае. — Я беру все взятки, которые мне дают, ибо тем самым дешевле обхожусь своему народу.
— Вы настроены чересчур воинственно!
— Это и понятно: мы только что говорили о мире.
— И что же вывели? — зевнув, Сэлмон постучал указательным пальцем по верхней губе. — Имейте в виду, именно состояние необъявленной войны больше всего сдерживает «красных». Без угрозы войны мы с вами превратимся в нули, станем мишенью для террористических шаек!..
— Войны не будет, — проворчал Дутеншизер, складывая фотоаппараты.
— Почему же? — спросил Такибае. — Потому что абсурд, не правда ли? Испепелить миллиарда два, миллиард удушить в ядовитом дыму и еще полтора миллиарда обречь на вымирание в муках — абсурд?
— Именно, — кивнул Дутеншизер.
— Рассуждение обывателя. Разумному кажется противоестественным антиразумное. Но антиразумное — самое типичное для разумного. И то, что он кажется себе разумным, — тоже антиразумно…
Заблистали молнии, покатились, нарастая, удары грома, хлестнул густой ливень. Такибае отворил из кабинета двери на веранду, все вышли на свежий воздух и некоторое время слушали шум дождя.
— Есть вещи пострашнее, чем атомная война, — сказал Сэлмон, морща лицо и скаля зубы. Ему было душно, он с трудом стянул с себя пиджак, отстегнул бабочку и спрятал ее в карман. — Вчера мне снился сон… Нечто подобное может произойти наяву. И гораздо раньше, чем война.
— Что же именно? — спросил Такибае.
— Не правда ли, в мире то здесь, то там вспыхивают эпидемии, уносящие десятки, а то и сотни тысяч жертв? Удушья, конвульсии, кровоизлияния, чума, холера и все прочее, что несет с собой непобедимый микромир… Я увидел во сне, будто закрылись границы и возобладала ненависть. Всех охватила паника. Государства потеряли прочность и распались…
Шумел дождь. В его пелене терялись очертания эвкалиптов, помнивших еще времена полного душевного комфорта своих хозяев…
— Зловещее иносказание, — покачал головой Дутеншизер.
— В химической и бактериологической войне результаты еще более непредсказуемы, — нахмурился Такибае. — Гигантские территории, смена температур, дожди и ветры.
— Все это учитывается, — усмехнулся посол. — Уже придуман газ, которым, как целлофановым мешком, можно накрыть весь мир.
— Весь мир, — повторил Такибае.
— Зато через полгода этот мир будет уже совершенно иным.
— Сомневаюсь, — возразил Дутеншизер. — Что произойдет с теми, кто постарается уцелеть? Я полагаю, на этот счет никто не даст однозначного ответа.
— Неужели все мы настолько обречены? — вмешался я, озадаченный тем, с какой отстраненностью обсуждается самый трагический из всех вариантов будущего.
— Не знаю, не знаю, — развел руками Сэлмон.
Адмирал Такибае, просвистав какой-то мотивчик, обернулся к послу:
— Ситуация гораздо опасней, нежели вы думаете. Несмотря на болтовню и горы заверений, кое-кто, действительно, способен пойти на риск ядерной или даже, скорее, химической или бактериологической войны. Опыт истории это подтверждает… А в причинах для острейшего кризиса нет недостатка. Продовольственный или энергетический голод. Непредусмотренное политическое развитие отдельных стран… Близится время, когда обычные средства регулирования и контроля окажутся уже недостаточными…
Мне показалось, я схожу с ума. «О чем говорят эти люди? Откуда у них столько презрения к другим? Откуда такое патологическое бесстрашие? Люди ли они?..»
Дождь кончился, в мокрых кустах бугенвилеи протенькала яркая птица. Из кабинета адмирала донеслись настойчивые телефонные звонки. Когда звонки умолкли, Сэлмон спросил:
— Для чего здесь лошади?
И я вдруг увидел в глубине парка лошадей. Два темных силуэта.
— Лошади? — переспросил адмирал, занятый своими мыслями. — Так, для пейзажа…
«Перед тем как перегореть, лампочка ярко вспыхивает, — подумал я. — И люди, перед тем как совсем обезуметь, щеголяют друг перед другом пустым умом…»
Боюсь, мне не дождаться пенсии: дела идут все хуже и хуже. И в клинике тоже.
Мир завтра погибнет. Непозволительно терять время на суету. Самое разумное сегодня — уединиться, отключиться, приготовиться к смерти в любую минуту.
Асирае получил второе ухо своей жены. Но тактика устрашения на сей раз отказала: Асирае рассвирепел и поклялся отомстить, назвав в газете похитителей «гангстерской бандой империализма». Но что из этого выйдет?
На остров прибыло пополнение для «белогубых». Все держат в секрете, но в Куале уже шепчутся о том, что наемники начали операцию по прочесыванию острова. Неужели расплодилось столько мятежников, чтобы возникла нужда в «прочесывании»? Еще недавно Такибае говорил о «единицах отщепенцев»…
Говорят, будто с какого-то иностранного торгового корабля вертолеты летают на плато Татуа. Власти об этом молчат…
Поскольку ситуации всегда различны, опыт мало помогает. В клинике появились больные, страдающие странной разновидностью слоновой болезни: они почти полностью теряют способность к передвижению и быстро сходят с ума. Возможно, к элефантиазу примешивается заболевание, влияющее на обычную картину симптомов… Чтобы не вызвать паники, я не бью тревоги.
Мы ничего в точности не знаем о мире и его закономерностях, поскольку уповаем на однозначный опыт. Что же касается человека, он придуман только затем, чтобы разрушать гармонию природы: разум его слишком слаб и противоречив и сам по себе не находит стимулов к созиданию.
В бога я, конечно, не верю, но теперь убежден, что существуют явления и силы, не доступные нашему пониманию. По вечерам на лужайке, — возле цветника, где я в прошлом году поставил для красоты глыбы гранита, — из-под земли слышатся хрипы и стоны. Они продолжаются с восьми до девяти вечера, а после исчезают. На это обратила внимание моя служанка Ненуа. Она уверяет, что хрипит и стонет дух человека, который был умерщвлен возле камней. «Дух требует отмщения, иначе будет пролита новая кровь!» — твердит Ненуа.
Когда я послушал звуки и убедился, что змеи или газы здесь ни при чем, я не поленился сходить к малайцу, продавшему мне гранит.
— Далеко ли твоя каменоломня?
— Нет, сэр, недалеко. Если было бы далеко, я бы разорился. За парком Вачача разрешают понемногу ломать камень. У меня есть лицензия.
— Ты нанимаешь, конечно, аборигенов?
— Да, сэр, — малаец терялся в догадках. Я видел, как шныряли его глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
Посол протянул мне пухлые, прохладные от пота пальцы.
— Это будет превосходная книга! — громко сказал американец. — Один из самых динамичных и непреклонных политиков! Трудолюбив, демократичен, неподкупен!..
— Не совсем так, — перебил Такибае. — Я беру все взятки, которые мне дают, ибо тем самым дешевле обхожусь своему народу.
— Вы настроены чересчур воинственно!
— Это и понятно: мы только что говорили о мире.
— И что же вывели? — зевнув, Сэлмон постучал указательным пальцем по верхней губе. — Имейте в виду, именно состояние необъявленной войны больше всего сдерживает «красных». Без угрозы войны мы с вами превратимся в нули, станем мишенью для террористических шаек!..
— Войны не будет, — проворчал Дутеншизер, складывая фотоаппараты.
— Почему же? — спросил Такибае. — Потому что абсурд, не правда ли? Испепелить миллиарда два, миллиард удушить в ядовитом дыму и еще полтора миллиарда обречь на вымирание в муках — абсурд?
— Именно, — кивнул Дутеншизер.
— Рассуждение обывателя. Разумному кажется противоестественным антиразумное. Но антиразумное — самое типичное для разумного. И то, что он кажется себе разумным, — тоже антиразумно…
Заблистали молнии, покатились, нарастая, удары грома, хлестнул густой ливень. Такибае отворил из кабинета двери на веранду, все вышли на свежий воздух и некоторое время слушали шум дождя.
— Есть вещи пострашнее, чем атомная война, — сказал Сэлмон, морща лицо и скаля зубы. Ему было душно, он с трудом стянул с себя пиджак, отстегнул бабочку и спрятал ее в карман. — Вчера мне снился сон… Нечто подобное может произойти наяву. И гораздо раньше, чем война.
— Что же именно? — спросил Такибае.
— Не правда ли, в мире то здесь, то там вспыхивают эпидемии, уносящие десятки, а то и сотни тысяч жертв? Удушья, конвульсии, кровоизлияния, чума, холера и все прочее, что несет с собой непобедимый микромир… Я увидел во сне, будто закрылись границы и возобладала ненависть. Всех охватила паника. Государства потеряли прочность и распались…
Шумел дождь. В его пелене терялись очертания эвкалиптов, помнивших еще времена полного душевного комфорта своих хозяев…
— Зловещее иносказание, — покачал головой Дутеншизер.
— В химической и бактериологической войне результаты еще более непредсказуемы, — нахмурился Такибае. — Гигантские территории, смена температур, дожди и ветры.
— Все это учитывается, — усмехнулся посол. — Уже придуман газ, которым, как целлофановым мешком, можно накрыть весь мир.
— Весь мир, — повторил Такибае.
— Зато через полгода этот мир будет уже совершенно иным.
— Сомневаюсь, — возразил Дутеншизер. — Что произойдет с теми, кто постарается уцелеть? Я полагаю, на этот счет никто не даст однозначного ответа.
— Неужели все мы настолько обречены? — вмешался я, озадаченный тем, с какой отстраненностью обсуждается самый трагический из всех вариантов будущего.
— Не знаю, не знаю, — развел руками Сэлмон.
Адмирал Такибае, просвистав какой-то мотивчик, обернулся к послу:
— Ситуация гораздо опасней, нежели вы думаете. Несмотря на болтовню и горы заверений, кое-кто, действительно, способен пойти на риск ядерной или даже, скорее, химической или бактериологической войны. Опыт истории это подтверждает… А в причинах для острейшего кризиса нет недостатка. Продовольственный или энергетический голод. Непредусмотренное политическое развитие отдельных стран… Близится время, когда обычные средства регулирования и контроля окажутся уже недостаточными…
Мне показалось, я схожу с ума. «О чем говорят эти люди? Откуда у них столько презрения к другим? Откуда такое патологическое бесстрашие? Люди ли они?..»
Дождь кончился, в мокрых кустах бугенвилеи протенькала яркая птица. Из кабинета адмирала донеслись настойчивые телефонные звонки. Когда звонки умолкли, Сэлмон спросил:
— Для чего здесь лошади?
И я вдруг увидел в глубине парка лошадей. Два темных силуэта.
— Лошади? — переспросил адмирал, занятый своими мыслями. — Так, для пейзажа…
«Перед тем как перегореть, лампочка ярко вспыхивает, — подумал я. — И люди, перед тем как совсем обезуметь, щеголяют друг перед другом пустым умом…»
Боюсь, мне не дождаться пенсии: дела идут все хуже и хуже. И в клинике тоже.
Мир завтра погибнет. Непозволительно терять время на суету. Самое разумное сегодня — уединиться, отключиться, приготовиться к смерти в любую минуту.
Асирае получил второе ухо своей жены. Но тактика устрашения на сей раз отказала: Асирае рассвирепел и поклялся отомстить, назвав в газете похитителей «гангстерской бандой империализма». Но что из этого выйдет?
На остров прибыло пополнение для «белогубых». Все держат в секрете, но в Куале уже шепчутся о том, что наемники начали операцию по прочесыванию острова. Неужели расплодилось столько мятежников, чтобы возникла нужда в «прочесывании»? Еще недавно Такибае говорил о «единицах отщепенцев»…
Говорят, будто с какого-то иностранного торгового корабля вертолеты летают на плато Татуа. Власти об этом молчат…
Поскольку ситуации всегда различны, опыт мало помогает. В клинике появились больные, страдающие странной разновидностью слоновой болезни: они почти полностью теряют способность к передвижению и быстро сходят с ума. Возможно, к элефантиазу примешивается заболевание, влияющее на обычную картину симптомов… Чтобы не вызвать паники, я не бью тревоги.
Мы ничего в точности не знаем о мире и его закономерностях, поскольку уповаем на однозначный опыт. Что же касается человека, он придуман только затем, чтобы разрушать гармонию природы: разум его слишком слаб и противоречив и сам по себе не находит стимулов к созиданию.
В бога я, конечно, не верю, но теперь убежден, что существуют явления и силы, не доступные нашему пониманию. По вечерам на лужайке, — возле цветника, где я в прошлом году поставил для красоты глыбы гранита, — из-под земли слышатся хрипы и стоны. Они продолжаются с восьми до девяти вечера, а после исчезают. На это обратила внимание моя служанка Ненуа. Она уверяет, что хрипит и стонет дух человека, который был умерщвлен возле камней. «Дух требует отмщения, иначе будет пролита новая кровь!» — твердит Ненуа.
Когда я послушал звуки и убедился, что змеи или газы здесь ни при чем, я не поленился сходить к малайцу, продавшему мне гранит.
— Далеко ли твоя каменоломня?
— Нет, сэр, недалеко. Если было бы далеко, я бы разорился. За парком Вачача разрешают понемногу ломать камень. У меня есть лицензия.
— Ты нанимаешь, конечно, аборигенов?
— Да, сэр, — малаец терялся в догадках. Я видел, как шныряли его глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109