Ты удивляешься, Барнет, что я, такой всегда спокойный и веселый, так рассуждаю. Я на примере сейчас объясню тебе эту аномалию. Мой дедушка умер от ран, нанесенных ему вором, который за четыре часа до этого спрятался под кроватью, выжидая, пока он и все остальные в доме лягут спать. Бедный старик, протянувший еще два дня после этого, рассказывал, что в этот злосчастный вечер никак не мог уснуть и раз двадцать, не бойся он только показаться смешным, собирался положить кого-нибудь спать в своей комнате, так он боялся…
Почему же в тот именно вечер это замечалось, если опасность не испускает специфические флюиды? Сегодня я, как мой дедушка, Барнет, боюсь, не зная чего, и вот этот инстинктивный страх, с которым я не могу справиться, больше всего действует на меня, тем более что именно по моей вине мы не взяли оружия.
– Полно, успокойся, Барбассон, – отвечал Барнет, сильно взволнованный рассказом, – забросим раз-два удочку и вернемся домой.
Направляясь к носовой части лодки, Барбассон вдруг остановился и пронзительно вскрикнул.
– В чем дело? – спросил Барнет, оставляя удочку и подбегая к нему.
– Смотри! – отвечал ему товарищ, бледный как смерть. И он пальцем указал на палубу. Янки наклонился, чтобы лучше видеть, и, в свою очередь, вскрикнул от удивления.
У самого края на досках спардека он увидел ясный отпечаток человеческой ноги, мокрый еще и покрытый песком.
– Видишь, – продолжал Барбассон, – кто-то приходил сюда уже после отъезда Сердара, за несколько минут до нашего прихода. Этот мелкий песок из залива, я узнаю его, и несмотря на то, что солнце с тех пор, как мы плывем, жжет палубу, след еще не высох. Кто мог оставить этот отпечаток? Не Сами… он не выходил с утра, след ноги вдвое больше, чем у него.
– Едем домой! – оборвал его Барнет, побледневший вдруг, как и его товарищ. – Я не беспокоился бы так, будь с нами револьверы автоматические и карабины Кольта! Впрочем, если на нас нападут, то не здесь, на озере, а потому скорее в Нухурмур! Кто знает, быть может, мы там нужны.
– Едем! Лучшего мы в нашем состоянии не придумаем. Все наши страхи были основаны на пустяках, не будь у нас перед глазами этого таинственного следа.
– Особенно, мой милый Барбассон, если сопоставить его с другим фактом, – закрытием люков.
Но двое мужчин еще не достигли предела своего удивления. Не успел Барбассон взяться за внешний рычаг включения машины, как его бледное до сих пор лицо побагровело, и он едва не упал навзничь, как от молниеносного апоплексического удара.
Барнет, ничего не понимавший, бросился к нему на помощь и поддержал его, говоря:
– Ради Бога, что с тобой?.. Полно, Барбассон, я не узнаю тебя, верни себе обычное хладнокровие!
Несчастный от волнения не мог произнести ни слова и делал умоляющие жесты, прося замолчать. Но Барнет продолжал пилить его до тех пор, пока его товарищ, к которому вернулся дар речи, не сказал глухим голосом:
– Молчи ты, ради Бога! Ты не понимаешь, что мы погибли и твои проповеди раздражают меня, а не успокаивают.
– Погибли! – пролепетал Барнет. – Погибли? Что ты хочешь сказать?
– Смотри! – сказал Барбассон, пришедший в себя. Он одним пальцем ударил по рукоятке, включающей машину, которая тотчас же свободно завертелась, не останавливаясь.
– Ну? – спросил, все еще ничего не понимавший, Барнет.
– Рукоятка соскочила со сцепления при первом моем движении и теперь не имеет никакой связи с машиной, а раз она не работает, то и винт не вращается. Мы находимся в десяти километрах от берега, но не можем двинуться к нему, а потому обречены на смерть от голода посередине озера.
На этот раз дрожь неподдельного страха пробежала по телу Барнета, который еле мог пролепетать:
– Неужели это правда?
– Убедись сам.
Американец взял рукоятку. Она без всякого сопротивления повернулась вправо и влево, как это бывает с зубчатыми колесами механизма, которые не зацепляют друг друга.
С отчаянием выпустил он ее из рук, и от бессилия слезы заструились по его лицу.
Что касается Барбассона, он сразу изменился и стал другим человеком. Как только неведомая опасность, подсказанная предчувствием, открылась ему, он вновь обрел прежнее хладнокровие и энергию.
– Полно, Барнет! – сказал он товарищу. – Будем мужчинами, мужайся! Теперь моя очередь уговаривать тебя не падать духом. Обсудим все вместе и что-нибудь придумаем… мы не может умереть, покинутые всеми.
Самое ужасное в их положении было то, что всего в нескольких километрах от них был берег, покрытый приветливым зеленым лесом. Как горько сожалели они теперь, что в молодости не научились плавать!..
И ничего кругом, что могло бы помочь им держаться на воде. Лодка вся была сделана из железа. И не было абсолютно никакой возможности без инструментов снять болты с закрытых люков, чтобы проникнуть внутрь и исправить поломку.
– Если бы Сердар был здесь!
– О, да! – сказал Барбассон. – Будь он по крайней мере в пещерах… стоило бы ему заметить, что мы не возвращаемся, он навел бы свой морской бинокль на озеро, и одного взгляда ему было бы достаточно, чтобы понять наше положение…
– Да, – вздохнул Барнет, – он уехал недели на две по крайней мере… Будь у нас еще провизия в ожидании его приезда…
Последние слова заставили Барбассона задуматься.
– Правда, – бормотал он про себя, – провизия, будь у нас только провизия!..
Мысль, как молния, осветила его… В несколько секунд лицо его преобразилось, и он принялся смеяться, хлопая в ладоши. Барнет подумал, что он помешался.
– Бедный друг!.. Бедный Мариус!.. – сказал он с состраданием.
– Что ты там говоришь?.. Не думаешь ли, что я потерял рассудок?
«Не надо ему противоречить, – подумал Барнет. – Я много раз слышал, что „их“ не следует раздражать»:
Последние слова он невольно произнес вслух.
– Кого «их»? – спросил Барбассон. – Объяснишь ты мне или нет?.. «Сумасшедших», не так ли? Ага! Ты считаешь меня сумасшедшим.
– Нет, нет, мой друг! – прервал его испуганный Барнет. – Успокойся, взгляни, как все мирно вокруг нас, природа, кажется, спит под покровом голубого неба.
– К черту этого болвана! – воскликнул Барбассон, хохоча во все горло. – Он воображает, что я не понимаю, что говорю… Да выслушай ты меня! Я нашел способ прожить до возвращения Сердара.
– Ты нашел… ты?
– Ну! Озеро утолит нашу жажду, оно и накормит нас! А прекрасная форель, о которой ты мечтал? Наживки хватит на несколько месяцев… слава Богу! Мы спасены!
– Придется есть рыбу сырой.
– Придумать надо было, а ты только одно и отвечаешь мне: «придется есть сырой!».
– Хватит, не сердись, я только констатирую факт.
– Не будем терять времени… я чувствую уже пустоту в желудке… что, если мы займемся обедом?
– Лучше этого мы ничего не можем сделать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154