– Полно, мой друг, мужайся! – сказал ему Барбассон, передавая его в руки Раме и Нариндре.
Затем провансалец обратился к Сердару и указал ему на тхагов, сидевших на корточках.
– Не стоит вести этих в Нухурмур, не правда ли?
Сердар наклонил голову в знак согласия. «Две проклятые души Кишнаи», как говорил Анандраен, которые захватили его Диану, и Мэри, и молодого Эдварда, и благородного Лионеля Кемпуэла… у него для них не было жалости в сердце.
– Не беспокойтесь, мои ягнятки, – сказал им Барбассон, – вы и так хороши, как есть.
Он взял револьвер и пулей размозжил голову тхагу, сидевшему ближе к нему. Второй тхаг моментально вскочил на ноги.
Раздался выстрел, и тхаг с размозженной головой упал рядом со своим товарищем. Затем зловещий исполнитель правосудия Бога и людей одним ударом ноги отправил в пропасть обоих негодяев, мера преступлений которых давно переполнилась.
Максуэл при виде такой быстрой расправы упал без сил на руки своих проводников. Поблизости протекал ручеек. Барбассон наполнил свою шляпу водой и брызнул ему в лицо. Это привело капитана в себя.
– Полно, мужайся! – сказал провансалец. – Это Ничего, свежей водицы тут немного… в озере у Лакхнау несравненно больше… И не дрожи так, твой черед еще не наступил. Офицер ее величества заслуживает большего… К тому же надо сначала объясниться и свести счеты, которые ты подзабыл. Ты знаешь пословицу: «счет дружбы не портит». Ты и сам ведь не захочешь уйти, не подведя итогов?
Маленький отряд вернулся в Нухурмур.
– Ну, что мы сделаем с ним? – спросил Сердар. – Бесполезно устраивать правосудие над этим выродком. Я, по крайней мере, отказываюсь от этого. Как подумаю, что это он сообщил Кишнае о прибытии моей сестры и ее семьи в Бомбей, а также о поездке их в Нухурмур!.. Вся кровь закипает в моих жилах, и я нахожу, что смерть слишком легкое наказание для него.
– Сердар, – сказал Рама-Модели, – в один прекрасный день он приказал расстрелять под стенами Гаурдвар-Сикри две тысячи человек, и в то время, когда он командовал расстрелом, слышны были крики грудных детей, лежавших у груди своих матерей.
После четвертого выстрела артиллерийской батареи крики смолкли, но в первом ряду среди трупов зашевелился старик, который был только ранен. Он приподнялся и попросил помиловать его… только он избежал смерти. Среди солдат послышались возгласы, заглушаемые волнением: «Помиловать! Помиловать!» Но человек, который командовал, повернулся к ним и спросил: «Кто смеет говорить здесь о помиловании?» С ним была одна из тех собак, догов, у которых английская голова, потому что они водятся в Англии. Указывая на старика, он сказал:
– Пиль, Том! Пиль!
И собака прикончила старика.
– Этот старик, – продолжал Рама глухим от волнения голосом, – этот старик был моим отцом, Сердар! Отдай же мне убийцу моего отца для достойной мести!
– Человек этот принадлежит тебе, – отвечал Сердар. – Я не чувствую никаких угрызений совести в том, что не защищаю его от твоей мести. Совершай правосудие за Чинсуру, Гаурдвар-Сикри, Лакхнау!
И, обернувшись к своим спутникам, Сердар сказал им:
– Друзья мои, солнце сядет через час, нам пора к развалинам Карли. Разрушим логовище разбойников.
– Если я тебе не нужен, Сердар, – начал Рама-Модели с мрачным видом.
Сердар понял… но все же, желая снять с себя нравственную ответственность, отвечал:
– Я увожу Сами, ты будешь охранять Нухурмур.
Сердар и его спутники удалились… В пещерах остались
Нана Сахиб, удалившийся в свои апартаменты, и Рама-Модели со своим пленником. Наступившая тишина производила мрачное впечатление… Тишина, которую не нарушал ни единый звук… Тишина погребального склепа!
Тусклый свет коптившей лампы, стоящей на земле, отбрасывал тени на стены и потолок, придавая им странные и причудливые формы… Тени двигались от мелькания света, точно мстительные призраки.
Рама-Модели сидел в углу на корточках и смотрел на Максуэла глазами хищника, наслаждающегося видом жертвы прежде, чем сожрать ее… Он не спешил. У него впереди были целые часы, даже дни, чтобы наслаждаться своей местью и выбрать для этого лучший Способ…
Он зажег кальян и, окружив себя густыми облаками дыма, погрузился в безумные мечты курителей гашиша… Взгляд его поднимался от хрустального кальяна на пленника и вновь опускался к кальяну…
Страх Максуэла переходил постепенно в панический ужас. Он знал, что дым индийской конопли возбуждает мозг курильщика и доводит его до безумного экстаза. В ту минуту, когда возбуждение начнется, когда наступит минута безумия, что сделает с ним индиец? …О, он знал, что позавидует тогда быстрой и легкой смерти своих спутников на склонах Нухурмура…
Ах! Имей он только возможность довести гнев индийца до такой степени, чтобы тот сразу нанес ему смертельный удар… Надо было спешить: еще несколько минут, и палач перестанет его понимать. Глаза индийца горели странным светом, то сверкая ярким огнем и зверской злобой, то становясь тусклыми и мрачными… А едкий, густой дым кальяна, пропитанный запахом сока индийской конопли, по-прежнему окутывал курильщика…
И Рама-Модели начинал как-то странно посмеиваться. Ему, вероятно, представлялась его жертва, уже корчившаяся среди пыток, и несвязные слова срывались с его языка: «Пиль! Том, пиль! Моя добрая собака!» Нет, перед глазами его проходила смерть его отца, вызванная в памяти наркотическим действием гашиша, который придает видениям впечатления полной реальности.
Холодея от ужаса и чувствуя, что надо кончать, иначе скоро перед ним будет безумец, способный загрызть его, Максуэл бросился вперед. Одним ударом он опрокинул кальян и, схватив индийца за горло, повалил его на землю. Но, как ни быстро он набросился на него, Рама успел крикнуть:
– Ко мне, Нана!
Услышав крик, Нана Сахиб появился тут же и, сразу поняв, в чем дело, бросился на Максуэла. Опрокинув его, он быстро освободил Рама-Модели, который мгновенно одним прыжком опять очутился на ногах.
Пары гашиша не успели сделать своего дела, и индиец быстро пришел в себя.
– Благодарю, Нана, – сказал он принцу, – ты спас мне жизнь, и я не забуду этого.
С диким гневом взглянул он на Максуэла и сказал:
– Тебе мало было отца, негодяй, ты захотел еще и сына… Слышишь ты крики грудных детей и женщин, – продолжал он с нарастающим возбуждением, – они кричат о мести… Посмотрим, умеешь ли ты умирать… Закури-ка свою сигару и покажи, как презирает смерть капитан Максуэл… В таком виде ты бахвалился тогда в Гаурдвар-Сикри… Кто просит здесь о помиловании? Пиль! Пиль! Мой добрый Том! Ха, ха! Ты и не подозревал, что в тот день ты сам избрал себе род смерти. Зуб за зуб… рана за рану… Ура! Ура! Капитан Максуэл!
И в возбуждении он толкал его и гнал перед собой по коридору.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154