..
— А есть здесь такие?
— Есть. И во Францисках есть, и одного такого беспардонного в Канзасе видал. В отрепьях ходит, даром что барин и всяким наукам обучался. И ничего не умеет делать, ни к чему не приспособится… И места ему давали — не годится… Потому лодырь… Так мы этого самого барина тоже хотели приспособить… И вышел только один смех с ним.
— А как же вы хотели приспособить?
— А счеты наши записать все, чтобы представить хозяину и объяснить, на что израсходовано… В те поры я еще писать не умел, и никто из наших не умел по-аглицки.
— Ну, и что же?
— А то же. Взял это он от нас три доллара, да ничего и не сделал… Насилу счета вернули… А барин был важнеющий… Сам в отрепьях, а нас сиволапыми в пьяном виде называет… «У меня, говорил, у самого тысяча душ крепостных было… Я, говорит, в каретах ездил, а не то чтобы вам, мужикам, служить да счеты писать». Ну мы смеемся, бывало: форси, мол, да нет-нет и накормим… Однако, братец ты мой, и есть захотелось.
— И мне хочется.
— Давай-ка у Билля спросим, скоро ли станция.
Дунаев спросил у Старого Билля.
Тот лаконически ответил:
— Через полчаса. На станции обедать будем!
Нельзя сказать, чтобы наши земляки ехали очень удобно, сидя в передней части фургона. По временам и встряхивало порядочно, и солнце нестерпимо жарило им спины. Но они терпеливо переносили эти невзгоды, слушаясь совета Старого Билля, и, по обычаю простых русских людей, умеющих терпеть, еще шутили и смеялись и, несмотря на долгую и скверную дорогу, чувствовали себя бодрыми.
Под вечер они обыкновенно, выходили из фургона и шли пешком, а на ночных остановках всегда спали у костра, дежуря по очереди, чтобы дать и Биллю возможность поспать. И держали они при себе ружья и револьверы главным образом потому, что Старый Билль боялся предательского нападения двух канзасцев.
Они уж более не заговаривали ни с Биллем, ни с русскими и держались особняком.
Только раз как-то, на ночной стоянке, один из молодцов насмешливо спросил:
— Кого это, джентльмены, все сторожите по ночам?
— Мало ли здесь мерзавцев бродит! — отрезал Билль.
— Однако никто из мерзавцев не нападал?
— Сунься только! — промолвил Дунаев.
— А что?
— А то, что я очень хорошо стреляю…
— Очень приятно слышать. Нам зато спокойно спится, зная, что нас сторожат. Спокойной ночи, джентльмены!
В ту же ночь, когда дежурил Билль, он заметил, что из фургона вылез один из молодцов, и тотчас же приготовил револьвер…
Но «молодец», постояв минуту, полез в фургон.
— Бдительны! — шепнул он товарищу.
— То-то и есть. Надо подождать еще несколько дней. За Виргинией мы их всех уложим! — проговорил канзасец со шрамом. — А пока и не пытайся. Они не так глупы, эти русские, как ты полагаешь. Тогда с дамой этот барбос ловко меня провел, очень ловко. И вообще надо быть с ними осторожными.
— А что?
— Билль шутить не любит… Знаешь, как он одному пассажиру-агенту всадил пулю в лоб.
— Слышал.
— Как бы и нам не всадил.
— За что?
— Разве ты не видишь, что он догадывается, кто мы…
— Вижу… Но догадка — не уверенность…
— Убеди-ка в том Билля! — со смехом отвечал более осторожный агент.
— А как ты думаешь, у этого белобрысого глупого русского есть деньги?
— Есть.
— Сколько?
— Пятьсот долларов есть.
— Откуда ты знаешь?
— А он сам хвастал на пароходе. Я тогда там с наклеенной бородой был.
— Значит, у Дуна три тысячи да у этого пятьсот. Итого три тысячи пятьсот. Ну, у Билля с собой ничего нет. Он не возит денег… Зато его пробитый череп порадует агентов… Чего, дурак, не идет в компанию?
Разговаривая в фургоне очень тихо, они не догадывались, конечно, что Старый Билль в эту минуту стоял рядом с фургоном и слышал все от слова до слова.
Убедившись окончательно в том, что он везет двух агентов, Билль на следующее утро не подал им никакого вида, что знает, кто они, — напротив, он даже стал любезнее и несколько раз заговаривал с ними…
Прошло еще семь дней томительной дороги, и, наконец, одним жарким утром фургон въехал во двор гостиницы маленького городка Виргинии.
ГЛАВА XVII
Старый Билль объявил, что дилижанс уедет через три часа и потому джентльмены имеют время взять ванну и основательно позавтракать.
Обрадованные остановкой, Дунаев и Чайкин вошли немедленно в гостиницу и, заказавши завтрак, отправились брать ванну, чтобы основательно отмыться от грязи и переменить белье. После долгого переезда по жаре и в пыли они представляли собой довольно грязных джентльменов, и ванна была для них необходима.
— Эх, Чайкин, теперь бы в бане попариться. Разлюбезное было бы дело! — заметил Дунаев, когда бой повел их туда, где были ванны.
— Чего лучше! — ответил Чайкин и, вздохнувши, прибавил: — Теперь никогда не увидим, брат, русских бань. Одни ванны. А в них не то мытье!
Канзасцы, вместо того чтобы сделать то же, что сделали русские, торопливо ушли в город, даже не умывшись.
— Не теряют, черти, времени! — проворчал Старый Билль и вслед за ними вышел из гостиницы.
Он отправился в телеграфную контору. Знакомый телеграфист радостно встретил Билля и спросил:
— Куда шлете телеграмму? Что-нибудь случилось?
— Я никуда не шлю телеграммы. И пока ничего не случилось, а может случиться… Я за справкой. Были у вас сейчас два молодца?
И Билль не без художественного таланта описал их наружность и в заключение назвал кандидатами на виселицу.
— Вы вправе, конечно, не отвечать, но дело идет о безопасности почты и двух других пассажиров, не считая меня.
— Только что вышли! — отвечал телеграфист.
— Я имею основание думать, что эти мои пассажиры просто-таки агенты большой дороги.
— Сдается на то, Билль. Рожи отчаянные.
— Давали они телеграмму?
— Я знаю, Билль, что без особенной надобности вы не станете испытывать мою телеграфную совесть.
— Надеюсь.
— И потому я вам отвечу, что один молодец сейчас сдал телеграмму.
— Передана она?
— Нет. Только что хотел передавать.
— Так не передавайте ее!
Телеграфист на секунду опешил.
— Не передавайте телеграммы, прошу вас!
И Старый Билль передал про разговор канзасцев, слышанный им ночью у фургона.
— Он, наверное, телеграфировал в Сакраменто?
— Положим, что так.
— И звал несколько друзей к Скалистому ручью?
— Не несколько, а прямо шесть!
— Видите! Значит, я имею право просить вас не исполнять своей обязанности.
— Так-то так! Конечно, я не поступлю против совести, если не отправлю этой предательской телеграммы, Билль, призывающей к убийству. Ведь я знаю, Билль, вы будете защищаться и не позволите шести разбойникам…
— Восьми, телеграфист! — перебил Старый Билль. — Вы забыли еще двоих — моих пассажиров.
— Тем хуже… Но вы, говорю, не позволите даже и восьми негодяям взять вас, как цыпленка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
— А есть здесь такие?
— Есть. И во Францисках есть, и одного такого беспардонного в Канзасе видал. В отрепьях ходит, даром что барин и всяким наукам обучался. И ничего не умеет делать, ни к чему не приспособится… И места ему давали — не годится… Потому лодырь… Так мы этого самого барина тоже хотели приспособить… И вышел только один смех с ним.
— А как же вы хотели приспособить?
— А счеты наши записать все, чтобы представить хозяину и объяснить, на что израсходовано… В те поры я еще писать не умел, и никто из наших не умел по-аглицки.
— Ну, и что же?
— А то же. Взял это он от нас три доллара, да ничего и не сделал… Насилу счета вернули… А барин был важнеющий… Сам в отрепьях, а нас сиволапыми в пьяном виде называет… «У меня, говорил, у самого тысяча душ крепостных было… Я, говорит, в каретах ездил, а не то чтобы вам, мужикам, служить да счеты писать». Ну мы смеемся, бывало: форси, мол, да нет-нет и накормим… Однако, братец ты мой, и есть захотелось.
— И мне хочется.
— Давай-ка у Билля спросим, скоро ли станция.
Дунаев спросил у Старого Билля.
Тот лаконически ответил:
— Через полчаса. На станции обедать будем!
Нельзя сказать, чтобы наши земляки ехали очень удобно, сидя в передней части фургона. По временам и встряхивало порядочно, и солнце нестерпимо жарило им спины. Но они терпеливо переносили эти невзгоды, слушаясь совета Старого Билля, и, по обычаю простых русских людей, умеющих терпеть, еще шутили и смеялись и, несмотря на долгую и скверную дорогу, чувствовали себя бодрыми.
Под вечер они обыкновенно, выходили из фургона и шли пешком, а на ночных остановках всегда спали у костра, дежуря по очереди, чтобы дать и Биллю возможность поспать. И держали они при себе ружья и револьверы главным образом потому, что Старый Билль боялся предательского нападения двух канзасцев.
Они уж более не заговаривали ни с Биллем, ни с русскими и держались особняком.
Только раз как-то, на ночной стоянке, один из молодцов насмешливо спросил:
— Кого это, джентльмены, все сторожите по ночам?
— Мало ли здесь мерзавцев бродит! — отрезал Билль.
— Однако никто из мерзавцев не нападал?
— Сунься только! — промолвил Дунаев.
— А что?
— А то, что я очень хорошо стреляю…
— Очень приятно слышать. Нам зато спокойно спится, зная, что нас сторожат. Спокойной ночи, джентльмены!
В ту же ночь, когда дежурил Билль, он заметил, что из фургона вылез один из молодцов, и тотчас же приготовил револьвер…
Но «молодец», постояв минуту, полез в фургон.
— Бдительны! — шепнул он товарищу.
— То-то и есть. Надо подождать еще несколько дней. За Виргинией мы их всех уложим! — проговорил канзасец со шрамом. — А пока и не пытайся. Они не так глупы, эти русские, как ты полагаешь. Тогда с дамой этот барбос ловко меня провел, очень ловко. И вообще надо быть с ними осторожными.
— А что?
— Билль шутить не любит… Знаешь, как он одному пассажиру-агенту всадил пулю в лоб.
— Слышал.
— Как бы и нам не всадил.
— За что?
— Разве ты не видишь, что он догадывается, кто мы…
— Вижу… Но догадка — не уверенность…
— Убеди-ка в том Билля! — со смехом отвечал более осторожный агент.
— А как ты думаешь, у этого белобрысого глупого русского есть деньги?
— Есть.
— Сколько?
— Пятьсот долларов есть.
— Откуда ты знаешь?
— А он сам хвастал на пароходе. Я тогда там с наклеенной бородой был.
— Значит, у Дуна три тысячи да у этого пятьсот. Итого три тысячи пятьсот. Ну, у Билля с собой ничего нет. Он не возит денег… Зато его пробитый череп порадует агентов… Чего, дурак, не идет в компанию?
Разговаривая в фургоне очень тихо, они не догадывались, конечно, что Старый Билль в эту минуту стоял рядом с фургоном и слышал все от слова до слова.
Убедившись окончательно в том, что он везет двух агентов, Билль на следующее утро не подал им никакого вида, что знает, кто они, — напротив, он даже стал любезнее и несколько раз заговаривал с ними…
Прошло еще семь дней томительной дороги, и, наконец, одним жарким утром фургон въехал во двор гостиницы маленького городка Виргинии.
ГЛАВА XVII
Старый Билль объявил, что дилижанс уедет через три часа и потому джентльмены имеют время взять ванну и основательно позавтракать.
Обрадованные остановкой, Дунаев и Чайкин вошли немедленно в гостиницу и, заказавши завтрак, отправились брать ванну, чтобы основательно отмыться от грязи и переменить белье. После долгого переезда по жаре и в пыли они представляли собой довольно грязных джентльменов, и ванна была для них необходима.
— Эх, Чайкин, теперь бы в бане попариться. Разлюбезное было бы дело! — заметил Дунаев, когда бой повел их туда, где были ванны.
— Чего лучше! — ответил Чайкин и, вздохнувши, прибавил: — Теперь никогда не увидим, брат, русских бань. Одни ванны. А в них не то мытье!
Канзасцы, вместо того чтобы сделать то же, что сделали русские, торопливо ушли в город, даже не умывшись.
— Не теряют, черти, времени! — проворчал Старый Билль и вслед за ними вышел из гостиницы.
Он отправился в телеграфную контору. Знакомый телеграфист радостно встретил Билля и спросил:
— Куда шлете телеграмму? Что-нибудь случилось?
— Я никуда не шлю телеграммы. И пока ничего не случилось, а может случиться… Я за справкой. Были у вас сейчас два молодца?
И Билль не без художественного таланта описал их наружность и в заключение назвал кандидатами на виселицу.
— Вы вправе, конечно, не отвечать, но дело идет о безопасности почты и двух других пассажиров, не считая меня.
— Только что вышли! — отвечал телеграфист.
— Я имею основание думать, что эти мои пассажиры просто-таки агенты большой дороги.
— Сдается на то, Билль. Рожи отчаянные.
— Давали они телеграмму?
— Я знаю, Билль, что без особенной надобности вы не станете испытывать мою телеграфную совесть.
— Надеюсь.
— И потому я вам отвечу, что один молодец сейчас сдал телеграмму.
— Передана она?
— Нет. Только что хотел передавать.
— Так не передавайте ее!
Телеграфист на секунду опешил.
— Не передавайте телеграммы, прошу вас!
И Старый Билль передал про разговор канзасцев, слышанный им ночью у фургона.
— Он, наверное, телеграфировал в Сакраменто?
— Положим, что так.
— И звал несколько друзей к Скалистому ручью?
— Не несколько, а прямо шесть!
— Видите! Значит, я имею право просить вас не исполнять своей обязанности.
— Так-то так! Конечно, я не поступлю против совести, если не отправлю этой предательской телеграммы, Билль, призывающей к убийству. Ведь я знаю, Билль, вы будете защищаться и не позволите шести разбойникам…
— Восьми, телеграфист! — перебил Старый Билль. — Вы забыли еще двоих — моих пассажиров.
— Тем хуже… Но вы, говорю, не позволите даже и восьми негодяям взять вас, как цыпленка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103