— перебил Дэк.
— Вы слышите, Дун и Чайк?
Те кивнули головами.
— Затем вы решили покончить все дело здесь, у Скалистого ручья, и с этою целью дали телеграмму в Сакраменто некоему Иглю о том, чтобы он с пятью друзьями приехал встретить вас с провизией… Правду ли я говорю? Что вы скажете на это, Моррис?
Моррис пробормотал:
— Но это надо доказать… Вы видите, друзья не приехали. На каком основании вы нас обвиняете в этом?
— А вы что скажете, Дэк? Правду ли я говорю, обвиняя вас и товарища вашего в этом?
— Я только скажу, что наша партия проиграна, Билль. Но более из любопытства присоединяюсь к вопросу товарища: откуда вы все это узнали?
— Вы знаете, джентльмены, Старый Билль не лжет. И все, что я сказал, я слышал от вас. Вы очень громко говорили об этом на ночной стоянке…
— Мало ли что говорится!.. Это не доказательство… Это не улика!.. — воскликнул Моррис. — Ведь факта не было. Мы хотели послать, но не послали телеграммы, иначе товарищи наши были бы здесь.
— А вы что скажете, Дэк? Подтверждаете ли вы слова товарища?
— Я ничего не скажу, Билль.
— Так я скажу, что ваш товарищ Моррис лжет. Вы послали телеграмму, и если она не дошла, то не по вашей вине.
Моррис поник головою. Дэк молчал.
— Сознаетесь вы в этом, Моррис?
— Н-н-нет! — пролепетал Моррис, поднимая голову, и весь как-то ушел в свои судорожно вздрагивающие узкие плечи.
— А вы, Дэк?
— Кончайте скорей, Билль. А то Чайк, прежде чем судить нас, упадет в обморок. Пожалейте джентльмена! — насмешливо промолвил Дэк.
Действительно, Чайк имел страдальческий вид и был бледен не менее Морриса.
Старый Билль сурово взглянул на такого слабонервного судью и сказал:
— Сию минуту кончу, Дэк.
И с этими словами Билль достал из кармана телеграмму и громко прочитал ее.
— Посмотрите, Моррис и Дэк, ваши ли здесь фамилии? — сказал Старый Билль и, поднявшись, подошел к подсудимым и показал им обличающую их телеграмму.
Моррис был окончательно сражен и едва прошептал:
— Телеграмма моя!
— Говорите громче, чтобы судьи слышали.
— Телеграмма моя! — произнес Моррис.
— Ловко, Билль, обделано дельце, ловко! — сказал Дэк.
Старый Билль вернулся на свое место и предъявил телеграмму обоим судьям.
— Ну, джентльмены, — обратился Билль к подсудимым, — больше, я полагаю, допрашивать нечего. Ваше дело ясное. Но прежде чем мы постановим приговор, не скажете ли чего-нибудь в свое оправдание? Почему вы, оба молодые люди, вместо того чтобы честным трудом зарабатывать себе хлеб, позорите звание гражданина Северо-Американских штатов, выбравши себе такую гнусную работу, как грабеж и убийство? Быть может, вы доведены были до этого крайностью? Быть может, вас вовлекли другие? Мы примем все это во внимание.
У Морриса вздрагивали челюсти, когда он с трудом проговорил:
— Пощадите… Не убивайте!
Дэк нетерпеливо крикнул:
— Не разыгрывайте пастора, Билль. Пристрелите или вздергивайте скорей!
А Чайкин внезапно проговорил, обращаясь к подсудимым, с мольбою в голосе:
— Скажите… скажите что-нибудь… Ведь вы раскаиваетесь? Ведь вы больше не будете грабить и убивать? Не правда ли?..
— О, какой вы добрый дурак, Чайк! — ответил Дэк, и в его глазах мелькнуло что-то грустное и безнадежное.
— Пощадите! — снова пролепетал Моррис.
— Какой вы трус. Даже и умереть не умеете! — презрительно крикнул Дэк.
И, обращаясь к Чайкину, прибавил:
— Достаньте, Чайк, из моего кармана трубку и табак, набейте трубку, закурите и суньте мне в рот.
Когда Чайкин все это исполнил, Дэк шепнул ему:
— Спасибо вам, Чайк… И за жалость вашу спасибо! Только не стоит меня жалеть!
Чайкин снова вспомнил Блэка и отошел, взволнованный до последней степени.
— Билль! — позвал Моррис.
— Что вам, Моррис?
— Дайте мне один-другой глоток рому. Это меня подкрепит.
— Сейчас дам, Моррис! — почти ласково сказал Старый Билль.
И он послал Дунаева за бутылкой и стаканом.
Когда тот принес ром, Билль налил полстакана и сам поднес его к побелевшим губам Морриса.
Тот жадно выпил спирт и, поблагодарив Билля, прошептал:
— Билль!.. у меня есть жена и дети.
— Тем хуже для них, Моррис! — серьезно промолвил Билль.
Он возвратился на свое место и, опустившись на траву, проговорил, обращаясь к судьям:
— Судьи! судите по совести, какого наказания достойны подсудимые. Закон Линча ясен, и мы должны его исполнить. Вы, Чайк, как иностранец и незнакомый с обычаями страны, подадите голос после Дуна… Ну, Дун, отвечайте, удостоверено ли, что подсудимые виновны?
— Удостоверено.
— И что с ними надо сделать по обычаям здешних мест и в защиту путешественников?
Дунаев, знавший, сколько терпят на дороге от агентов, сам во время путешествий имевший с ними дело и проникнутый воззрениями, обычными на далеком Западе, несмотря на свое добродушие, почти не задумавшись, произнес среди мертвой тишины оканчивающегося чудного дня, прерываемый только посвистыванием куликов на ручье:
— Казнить смертью.
— А ваше мнение, Чайк?
— Простить! — порывисто воскликнул Чайкин и тотчас же сам весь покраснел.
Старый Билль изумленно взглянул на Чайкина, как на человека не в своем уме. Сконфузился за него и Дунаев. Удивились такому приговору и оба подсудимые, и Дэк с каким-то странным любопытством глядел на этого белобрысого худенького русского, глаза которого возбужденно сияли, придавая его неказистому лицу выражение духовной красоты.
— Не убивайте их, Билль… не убивайте!.. — вновь заговорил Чайкин среди общего мертвого молчания. — Простите их, Билль… Пусть они виноваты, но не нам отнимать чужую жизнь и быть убийцами…
Чайкин остановился.
— Это все, что вы хотели сказать, Чайк? — спросил Билль.
— Нет… Я хотел сказать… видите ли…
— Может быть, вы затрудняетесь говорить ваши русские глупости по-английски, — так говорите по-русски, а Дун переведет… Хотите?
— Благодарю вас, Билль. Я буду говорить по-русски.
И, обращаясь к Дунаеву, Чайкин продолжал:
— И как у тебя повернулся язык, Дунаев, приговорить на казнь людей!.. Забыл ты, что ли, в Америке бога, Дунаев?.. И ты скажи им, что нет моего согласия, чтобы убивать. Может, они и сделались-то убивцами оттого, что люди друг дружку утесняют. Может, если мы их простим, то совесть в них зазрит. А совесть зазрит, так они не станут больше такими делами заниматься… Ты переведи им это… И опять же: не казнить, а жалеть надо людей, пожалеть их родителей, детей, всех сродственников, а не брать на душу греха убийством. Разве и они не люди?.. Я не умею сказать всего, Дунаев, но душа болит… И Христос, за нас пострадавший, не то проповедовал. Он и самого Иуду простил, не то чтобы… Нет, не убивайте, не убивайте их!.. И ты сам виноват, Дунаев… Зачем хвастал деньгами?.. Зачем соблазнял?.. Все из-за этих проклятых денег вышло… А кроме того, ведь живы все мы…
Все глаза были устремлены на Чайкина, и хоть американцы не поняли ни одного слова из его бессвязной речи, но видели его лицо, его кроткие глаза и чувствовали искренность любящего, всепрощающего сердца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
— Вы слышите, Дун и Чайк?
Те кивнули головами.
— Затем вы решили покончить все дело здесь, у Скалистого ручья, и с этою целью дали телеграмму в Сакраменто некоему Иглю о том, чтобы он с пятью друзьями приехал встретить вас с провизией… Правду ли я говорю? Что вы скажете на это, Моррис?
Моррис пробормотал:
— Но это надо доказать… Вы видите, друзья не приехали. На каком основании вы нас обвиняете в этом?
— А вы что скажете, Дэк? Правду ли я говорю, обвиняя вас и товарища вашего в этом?
— Я только скажу, что наша партия проиграна, Билль. Но более из любопытства присоединяюсь к вопросу товарища: откуда вы все это узнали?
— Вы знаете, джентльмены, Старый Билль не лжет. И все, что я сказал, я слышал от вас. Вы очень громко говорили об этом на ночной стоянке…
— Мало ли что говорится!.. Это не доказательство… Это не улика!.. — воскликнул Моррис. — Ведь факта не было. Мы хотели послать, но не послали телеграммы, иначе товарищи наши были бы здесь.
— А вы что скажете, Дэк? Подтверждаете ли вы слова товарища?
— Я ничего не скажу, Билль.
— Так я скажу, что ваш товарищ Моррис лжет. Вы послали телеграмму, и если она не дошла, то не по вашей вине.
Моррис поник головою. Дэк молчал.
— Сознаетесь вы в этом, Моррис?
— Н-н-нет! — пролепетал Моррис, поднимая голову, и весь как-то ушел в свои судорожно вздрагивающие узкие плечи.
— А вы, Дэк?
— Кончайте скорей, Билль. А то Чайк, прежде чем судить нас, упадет в обморок. Пожалейте джентльмена! — насмешливо промолвил Дэк.
Действительно, Чайк имел страдальческий вид и был бледен не менее Морриса.
Старый Билль сурово взглянул на такого слабонервного судью и сказал:
— Сию минуту кончу, Дэк.
И с этими словами Билль достал из кармана телеграмму и громко прочитал ее.
— Посмотрите, Моррис и Дэк, ваши ли здесь фамилии? — сказал Старый Билль и, поднявшись, подошел к подсудимым и показал им обличающую их телеграмму.
Моррис был окончательно сражен и едва прошептал:
— Телеграмма моя!
— Говорите громче, чтобы судьи слышали.
— Телеграмма моя! — произнес Моррис.
— Ловко, Билль, обделано дельце, ловко! — сказал Дэк.
Старый Билль вернулся на свое место и предъявил телеграмму обоим судьям.
— Ну, джентльмены, — обратился Билль к подсудимым, — больше, я полагаю, допрашивать нечего. Ваше дело ясное. Но прежде чем мы постановим приговор, не скажете ли чего-нибудь в свое оправдание? Почему вы, оба молодые люди, вместо того чтобы честным трудом зарабатывать себе хлеб, позорите звание гражданина Северо-Американских штатов, выбравши себе такую гнусную работу, как грабеж и убийство? Быть может, вы доведены были до этого крайностью? Быть может, вас вовлекли другие? Мы примем все это во внимание.
У Морриса вздрагивали челюсти, когда он с трудом проговорил:
— Пощадите… Не убивайте!
Дэк нетерпеливо крикнул:
— Не разыгрывайте пастора, Билль. Пристрелите или вздергивайте скорей!
А Чайкин внезапно проговорил, обращаясь к подсудимым, с мольбою в голосе:
— Скажите… скажите что-нибудь… Ведь вы раскаиваетесь? Ведь вы больше не будете грабить и убивать? Не правда ли?..
— О, какой вы добрый дурак, Чайк! — ответил Дэк, и в его глазах мелькнуло что-то грустное и безнадежное.
— Пощадите! — снова пролепетал Моррис.
— Какой вы трус. Даже и умереть не умеете! — презрительно крикнул Дэк.
И, обращаясь к Чайкину, прибавил:
— Достаньте, Чайк, из моего кармана трубку и табак, набейте трубку, закурите и суньте мне в рот.
Когда Чайкин все это исполнил, Дэк шепнул ему:
— Спасибо вам, Чайк… И за жалость вашу спасибо! Только не стоит меня жалеть!
Чайкин снова вспомнил Блэка и отошел, взволнованный до последней степени.
— Билль! — позвал Моррис.
— Что вам, Моррис?
— Дайте мне один-другой глоток рому. Это меня подкрепит.
— Сейчас дам, Моррис! — почти ласково сказал Старый Билль.
И он послал Дунаева за бутылкой и стаканом.
Когда тот принес ром, Билль налил полстакана и сам поднес его к побелевшим губам Морриса.
Тот жадно выпил спирт и, поблагодарив Билля, прошептал:
— Билль!.. у меня есть жена и дети.
— Тем хуже для них, Моррис! — серьезно промолвил Билль.
Он возвратился на свое место и, опустившись на траву, проговорил, обращаясь к судьям:
— Судьи! судите по совести, какого наказания достойны подсудимые. Закон Линча ясен, и мы должны его исполнить. Вы, Чайк, как иностранец и незнакомый с обычаями страны, подадите голос после Дуна… Ну, Дун, отвечайте, удостоверено ли, что подсудимые виновны?
— Удостоверено.
— И что с ними надо сделать по обычаям здешних мест и в защиту путешественников?
Дунаев, знавший, сколько терпят на дороге от агентов, сам во время путешествий имевший с ними дело и проникнутый воззрениями, обычными на далеком Западе, несмотря на свое добродушие, почти не задумавшись, произнес среди мертвой тишины оканчивающегося чудного дня, прерываемый только посвистыванием куликов на ручье:
— Казнить смертью.
— А ваше мнение, Чайк?
— Простить! — порывисто воскликнул Чайкин и тотчас же сам весь покраснел.
Старый Билль изумленно взглянул на Чайкина, как на человека не в своем уме. Сконфузился за него и Дунаев. Удивились такому приговору и оба подсудимые, и Дэк с каким-то странным любопытством глядел на этого белобрысого худенького русского, глаза которого возбужденно сияли, придавая его неказистому лицу выражение духовной красоты.
— Не убивайте их, Билль… не убивайте!.. — вновь заговорил Чайкин среди общего мертвого молчания. — Простите их, Билль… Пусть они виноваты, но не нам отнимать чужую жизнь и быть убийцами…
Чайкин остановился.
— Это все, что вы хотели сказать, Чайк? — спросил Билль.
— Нет… Я хотел сказать… видите ли…
— Может быть, вы затрудняетесь говорить ваши русские глупости по-английски, — так говорите по-русски, а Дун переведет… Хотите?
— Благодарю вас, Билль. Я буду говорить по-русски.
И, обращаясь к Дунаеву, Чайкин продолжал:
— И как у тебя повернулся язык, Дунаев, приговорить на казнь людей!.. Забыл ты, что ли, в Америке бога, Дунаев?.. И ты скажи им, что нет моего согласия, чтобы убивать. Может, они и сделались-то убивцами оттого, что люди друг дружку утесняют. Может, если мы их простим, то совесть в них зазрит. А совесть зазрит, так они не станут больше такими делами заниматься… Ты переведи им это… И опять же: не казнить, а жалеть надо людей, пожалеть их родителей, детей, всех сродственников, а не брать на душу греха убийством. Разве и они не люди?.. Я не умею сказать всего, Дунаев, но душа болит… И Христос, за нас пострадавший, не то проповедовал. Он и самого Иуду простил, не то чтобы… Нет, не убивайте, не убивайте их!.. И ты сам виноват, Дунаев… Зачем хвастал деньгами?.. Зачем соблазнял?.. Все из-за этих проклятых денег вышло… А кроме того, ведь живы все мы…
Все глаза были устремлены на Чайкина, и хоть американцы не поняли ни одного слова из его бессвязной речи, но видели его лицо, его кроткие глаза и чувствовали искренность любящего, всепрощающего сердца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103