Вернее, это невозможно, пока вы продолжаете занимать свои позиции.
Мы бы не трогали родственников ваших товарищей по службе, если бы родственников имели непосредственно вы. Но вы одиноки. И стары. Я так понимаю, что ваша жизнь, точнее ее небольшой остаток, вам менее ценен, чем ваши принципы. Но ваши принципы не могут быть выше вашего человеколюбия. Ни одна революция не стоит слезы ребенка. И уж тем более ни одна информация не стоила его жизни! Вы согласны?
— Что вы хотите?
— Вашего понимания безвыходности сложившегося положения. Вы можете опубликовать имеющиеся в вашем распоряжении документы. И ребенок умрет. На глазах у матери. Которая останется живой. И с этой матерью потом будете разговаривать вы. Я не знаю, как вы сможете объяснить ей ваш выбор. Я не знаю, как она сможет принять то, что каким-то бумажкам предпочли жизнь ее ребенка.
Вы предпочли!
Возможно, вы раздуете политический скандал. Возможно, на время подпортите чьи-то карьеры. Но ребенка-то все равно не вернете. С этими политиками вам за одним столом не сидеть и чаи не гонять, а вот со своими друзьями, близкими родственниками, которыми вы так легко манипулировали во имя каких-то своих, не понятных ни им, ни нам целей, придется общаться каждодневно. Как вы сможете смотреть им в глаза? Вы не боитесь остаться один? Разом потеряв всех друзей, но приобретя взамен втрое больше врагов. Вы считаете такой обмен выгодным?
Тогда объясните — почему?
Повторю еще раз — я не сторонник подобных методов. Лично я предпочел бы с вами договориться миром. Но музыку заказываю уже не я. Я так же, как и все прочие, подчиняюсь общему решению. Новому условию сделки.
Ребенок — против информации.
— А вы не опасаетесь, что я обращусь за помощью в соответствующие органы?
— Нет. Во-первых, мы имеем определенные рычаги давления на эти органы. Вспомните хотя бы, как звучит моя должность и в какие комиссии я вхожу. Поверьте, что все прочие звучат не менее весомо. Вряд ли кто-нибудь станет портить со всеми нами отношения ради банального случая киднеппинга, который еще надо доказать.
Во-вторых, любое ваше или ваших друзей появление в соответствующих органах будет истолковано нами как ваш отказ от сотрудничества со всеми вытекающими отсюда печальными последствиями для заложников. Чем ближе будут подбираться органы к пленникам, тем выше будет вероятность, что они погибнут.
Кроме того, чрезмерно активная ваша деятельность в данном направлении заставит нас обеспечивать себе дополнительную страховку в виде вновь пропадающих родственников. Мы должны будем, как говорят в армии, постоянно восполнять боевые потери. Мы не можем позволить себе остаться без страховки. Вряд ли вы сможете защитить всех родственников, всех ваших бывших сослуживцев и друзей. И в каждой новой трагедии будете виновны вы. Один только вы!
Очень жаль, что приходится идти на крайние меры, но иного выхода у нас нет. Иного выхода не оставили вы.
Поэтому думайте. Мы не торопим. И постарайтесь не поднимать суеты больше, чем вы уже успели поднять. До свидания.
Сан Саныч, не опуская трубки, на мгновение задумался и тут же набрал номер.
— Михалыч, по твоему направлению отбой.
— Почему? Что случилось?
— Я потом объясню.
— Но заявление уже пошло в дело.
— Заявление пусть остается. Но больше никаких действий. Никакого дополнительного проталкивания. Пусть все идет в установленном порядке.
— А что я скажу Семену?
— Ничего не говори. Я объяснюсь с ним сам. Следующий звонок пострадавшему.
— Семен, как дела?
— Как сажа. Аж в глазах бело!
— Какие-нибудь новости есть?
— Есть. Звонили. Дали послушать голос внучки.
— Что она сказала?
— Сказала, что их не обижают, но просила как можно скорее их отсюда забрать. Голос Семена задрожал.
— Я все понял. Сейчас выезжаю к вам. Ничего не предпринимайте.
На улице Сан Саныч остановил первую попавшуюся машину. О цене он не торговался. Он берег только время.
Семена Сан Саныч застал на диване с пузырьком валокордина в руке.
— Не дрейфь, старина. Все будет в порядке.
Семен ничего не ответил. Только отвернулся лицом к стенке.
Прав был депутат — не простят Сан Санычу друзья, если по его вине с их близкими случится какая-нибудь беда. Он вообще был во многом прав, этот чертов депутат!
В соседней комнате кто где сидели съехавшиеся на беду старички.
— Все, значит, собрались?
— Все, не все, но собрались. Одного тебя только и ждали. Что ты за хреновину такую заварил на старости лет, что всем нам вместе не расхлебать?
— Хреновина как хреновина. Одни ценную для них вещь потеряли. Другие нашли. А сторговаться не могут.
— Хороша торговля!
— Так и вещь не пустячная.
— Мы так понимаем, что во все подробности ты нас посвящать не желаешь?
— Во все — нет. Для вашего же блага. Здесь в самом прямом смысле — кто меньше знает, тот больше живет.
Ветераны не спорили. И не обижались. Потому что были не просто ветераны, а бывшие спецы. Им своих тайн носить не переносить. Поэтому в чужие они не лезли. Их служба, их образ жизни давно отучили от праздного любопытства. Что положено знать — скажут. А что не положено — лучше не знать.
— Вкратце ситуация такая: я располагаю информации, которая крайне неудобна одним высокопоставленным особам. Начавшиеся было торговые переговоры зашли в тупик. В ход пошли силовые методы. В связи с тем, что меня ухватить не за что, они взялись за вас.
— То есть достают тебя через большой круг. Они давят на нас, мы — на тебя, ты — капитулируешь.
— Совершенно верно.
— Насколько серьезен противник? Может, так, больше пугает?
— Лукавить не буду — серьезный. Очень серьезный. Ради получения требуемой вещи они уже прошли через несколько трупов.
— Один из них Иван?
— Один из них Иван.
— И у нас они искали то, что он спрятал у тебя?
— Да.
— Ладно, давай дальше.
— Они готовы обменять это на жизнь, — Сан Саныч кивнул головой в сторону соседней комнаты. — Баш на баш.
— Врут они. Никакого баш на баш не будет, — покачал головой Толя. — Будет по-другому: ты отдашь свое, а взамен ничего не получишь. Зачем им отпускать живыми заложников, которые их видели? Которые могут указать места, где их прятали. Тем более начато дело по их розыску. Нет, равноценного размена не будет.
— Семен?
— Согласен. Если трупы уже есть, значит, трупов они не боятся. Отсутствие доказательств их вины им важнее сохранения двух жизней. Пусть даже одна из них принадлежит ребенку. Они не будут оставлять свидетелей. В том числе и тебя, Сан Саныч.
— Борис?
— Меня эта ситуация задевает меньше всех. У меня, как и у Саныча, тоже никого нет. Мне трудно советовать другим, когда я почти ничем не рискую.
— Давай без реверансов.
— Тогда считаю, что на уступки шантажистам идти бессмысленно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Мы бы не трогали родственников ваших товарищей по службе, если бы родственников имели непосредственно вы. Но вы одиноки. И стары. Я так понимаю, что ваша жизнь, точнее ее небольшой остаток, вам менее ценен, чем ваши принципы. Но ваши принципы не могут быть выше вашего человеколюбия. Ни одна революция не стоит слезы ребенка. И уж тем более ни одна информация не стоила его жизни! Вы согласны?
— Что вы хотите?
— Вашего понимания безвыходности сложившегося положения. Вы можете опубликовать имеющиеся в вашем распоряжении документы. И ребенок умрет. На глазах у матери. Которая останется живой. И с этой матерью потом будете разговаривать вы. Я не знаю, как вы сможете объяснить ей ваш выбор. Я не знаю, как она сможет принять то, что каким-то бумажкам предпочли жизнь ее ребенка.
Вы предпочли!
Возможно, вы раздуете политический скандал. Возможно, на время подпортите чьи-то карьеры. Но ребенка-то все равно не вернете. С этими политиками вам за одним столом не сидеть и чаи не гонять, а вот со своими друзьями, близкими родственниками, которыми вы так легко манипулировали во имя каких-то своих, не понятных ни им, ни нам целей, придется общаться каждодневно. Как вы сможете смотреть им в глаза? Вы не боитесь остаться один? Разом потеряв всех друзей, но приобретя взамен втрое больше врагов. Вы считаете такой обмен выгодным?
Тогда объясните — почему?
Повторю еще раз — я не сторонник подобных методов. Лично я предпочел бы с вами договориться миром. Но музыку заказываю уже не я. Я так же, как и все прочие, подчиняюсь общему решению. Новому условию сделки.
Ребенок — против информации.
— А вы не опасаетесь, что я обращусь за помощью в соответствующие органы?
— Нет. Во-первых, мы имеем определенные рычаги давления на эти органы. Вспомните хотя бы, как звучит моя должность и в какие комиссии я вхожу. Поверьте, что все прочие звучат не менее весомо. Вряд ли кто-нибудь станет портить со всеми нами отношения ради банального случая киднеппинга, который еще надо доказать.
Во-вторых, любое ваше или ваших друзей появление в соответствующих органах будет истолковано нами как ваш отказ от сотрудничества со всеми вытекающими отсюда печальными последствиями для заложников. Чем ближе будут подбираться органы к пленникам, тем выше будет вероятность, что они погибнут.
Кроме того, чрезмерно активная ваша деятельность в данном направлении заставит нас обеспечивать себе дополнительную страховку в виде вновь пропадающих родственников. Мы должны будем, как говорят в армии, постоянно восполнять боевые потери. Мы не можем позволить себе остаться без страховки. Вряд ли вы сможете защитить всех родственников, всех ваших бывших сослуживцев и друзей. И в каждой новой трагедии будете виновны вы. Один только вы!
Очень жаль, что приходится идти на крайние меры, но иного выхода у нас нет. Иного выхода не оставили вы.
Поэтому думайте. Мы не торопим. И постарайтесь не поднимать суеты больше, чем вы уже успели поднять. До свидания.
Сан Саныч, не опуская трубки, на мгновение задумался и тут же набрал номер.
— Михалыч, по твоему направлению отбой.
— Почему? Что случилось?
— Я потом объясню.
— Но заявление уже пошло в дело.
— Заявление пусть остается. Но больше никаких действий. Никакого дополнительного проталкивания. Пусть все идет в установленном порядке.
— А что я скажу Семену?
— Ничего не говори. Я объяснюсь с ним сам. Следующий звонок пострадавшему.
— Семен, как дела?
— Как сажа. Аж в глазах бело!
— Какие-нибудь новости есть?
— Есть. Звонили. Дали послушать голос внучки.
— Что она сказала?
— Сказала, что их не обижают, но просила как можно скорее их отсюда забрать. Голос Семена задрожал.
— Я все понял. Сейчас выезжаю к вам. Ничего не предпринимайте.
На улице Сан Саныч остановил первую попавшуюся машину. О цене он не торговался. Он берег только время.
Семена Сан Саныч застал на диване с пузырьком валокордина в руке.
— Не дрейфь, старина. Все будет в порядке.
Семен ничего не ответил. Только отвернулся лицом к стенке.
Прав был депутат — не простят Сан Санычу друзья, если по его вине с их близкими случится какая-нибудь беда. Он вообще был во многом прав, этот чертов депутат!
В соседней комнате кто где сидели съехавшиеся на беду старички.
— Все, значит, собрались?
— Все, не все, но собрались. Одного тебя только и ждали. Что ты за хреновину такую заварил на старости лет, что всем нам вместе не расхлебать?
— Хреновина как хреновина. Одни ценную для них вещь потеряли. Другие нашли. А сторговаться не могут.
— Хороша торговля!
— Так и вещь не пустячная.
— Мы так понимаем, что во все подробности ты нас посвящать не желаешь?
— Во все — нет. Для вашего же блага. Здесь в самом прямом смысле — кто меньше знает, тот больше живет.
Ветераны не спорили. И не обижались. Потому что были не просто ветераны, а бывшие спецы. Им своих тайн носить не переносить. Поэтому в чужие они не лезли. Их служба, их образ жизни давно отучили от праздного любопытства. Что положено знать — скажут. А что не положено — лучше не знать.
— Вкратце ситуация такая: я располагаю информации, которая крайне неудобна одним высокопоставленным особам. Начавшиеся было торговые переговоры зашли в тупик. В ход пошли силовые методы. В связи с тем, что меня ухватить не за что, они взялись за вас.
— То есть достают тебя через большой круг. Они давят на нас, мы — на тебя, ты — капитулируешь.
— Совершенно верно.
— Насколько серьезен противник? Может, так, больше пугает?
— Лукавить не буду — серьезный. Очень серьезный. Ради получения требуемой вещи они уже прошли через несколько трупов.
— Один из них Иван?
— Один из них Иван.
— И у нас они искали то, что он спрятал у тебя?
— Да.
— Ладно, давай дальше.
— Они готовы обменять это на жизнь, — Сан Саныч кивнул головой в сторону соседней комнаты. — Баш на баш.
— Врут они. Никакого баш на баш не будет, — покачал головой Толя. — Будет по-другому: ты отдашь свое, а взамен ничего не получишь. Зачем им отпускать живыми заложников, которые их видели? Которые могут указать места, где их прятали. Тем более начато дело по их розыску. Нет, равноценного размена не будет.
— Семен?
— Согласен. Если трупы уже есть, значит, трупов они не боятся. Отсутствие доказательств их вины им важнее сохранения двух жизней. Пусть даже одна из них принадлежит ребенку. Они не будут оставлять свидетелей. В том числе и тебя, Сан Саныч.
— Борис?
— Меня эта ситуация задевает меньше всех. У меня, как и у Саныча, тоже никого нет. Мне трудно советовать другим, когда я почти ничем не рискую.
— Давай без реверансов.
— Тогда считаю, что на уступки шантажистам идти бессмысленно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73