Там, где лес начал расступаться и редеть, нашел отдельно стоящую, с густыми, опустившимися до земли нижними ветками ель. Влез под крону, обломав несколько веток, расчистил себе обзор. Лег, нагреб возле себя и на себя осыпавшиеся иголки. Привязал к комбинезону несколько еловых лап.
И исчез, превратился в кучу лесного мусора.
Здесь ему предстояло лежать день или два, или три.
Но он по этому поводу не переживал — приходилось лежать и дольше и не в таких комфортных условиях. Приходилось во льдах Арктики, в пустынях, на высокогорных перевалах и даже в выгребных ямах возле кухонь полевых лагерей условного противника. В общем, где приказывали, где располагался интересующий командование объект. В данном случае — заводская гостевая дача, где временно поселился новый владелец завода…
Другой наблюдатель поднялся на чердак стоящего недалеко от заводской проходной дома и зарылся в мусор против пробитого в шифере отверстия. Отсюда, если смотреть в окуляр двадцатикратного бинокля, можно было видеть окна заводоуправления, видеть директорскую приемную и печатающую на компьютере и отвечающую на телефонные звонки секретаршу.
Еще один боец сел за руль выделенного местными военными “ЗИЛа” и остановился недалеко от перекрестка, который не могла миновать служебная директорская “Волга”. Ему предстояло, если возникнет такая необходимость, отследить маршруты движения “объекта”.
Только вряд ли возникнет, потому что маршруты были хорошо известны, маршрутов было два: гостевая дача — заводоуправление и заводоуправление — гостевая дача. Все.
В иных городах приходилось контролировать до десятка объектов и без счету маршрутов. А здесь… Вот что значит провинция.
— “Двенадцатый” на месте, — доложил “Двенадцатый”.
— “Одиннадцатый” занял исходные…
Началась нормальная, как где-нибудь за линией фронта, боевая работа.
Жизнь директора, его распорядок дня, привычки, маршруты, контакты были взяты под контроль.
“Семь ноль пять. “Объект” поднял жалюзи в номере на втором этаже гостевой дачи. В номере был один. Планировка номера…”
“Семь тридцать. “Объект” завтракал на первом этаже, в “синем” зале за третьим столиком от входа. За столиком был один… Наблюдение велось через полупрозрачные шторы шестого по главному фасаду окна…”
“Семь пятьдесят пять. “Объект” вышел на крыльцо дачи, где курил три с половиной минуты… В семь пятьдесят девять сел на заднее сиденье слева в машину “Волга”, номерной знак…”
“Восемь двенадцать. На территорию завода через восточные ворота въехала машина “Волга”, номерной знак… “Объект” вышел из машины через левую заднюю дверцу… Дверь в заводоуправление открыл сам…”
“В восемь пятнадцать “объект” появился в приемной, подошел к столу секретаря, где находился пятьдесят секунд, после чего проследовал в кабинет…”
Судя по всему, “объект” был “лох” — у него отсутствовала обученная охрана, бронированный лимузин, не было никаких, даже самых элементарных, представлений о “технике безопасности”… Он “подставлялся” по десять раз на дню — сам открывал жалюзи и двери, выпирался с сигаретой на крыльцо, торчал возле окон…
С таким, если что, возни не будет… Он либо быстро капитулирует, либо…
* * *
В кабинете нового директора Заозерского завода вновь раздался звонок:
— Мы бы хотели вернуться к разговору об возобновлении прекращенных вами поставок.
Наблюдатель, засевший на чердаке, увидел, как директор недовольно поморщился.
— Кто это? Да кто это, черт возьми! В объективах бинокля директор молчал, он лишь активно шевелил губами и жестикулировал. Говорил с ним совсем другой, который его не видел, человек. Один — говорил, другой — наблюдал.
— Мы хотим знать, что вы решили?
— Я решил послать вас подальше! Сказать куда или сами знаете?.. — Директор в раздражении бросил трубку на рычаги.
Наблюдатель отметил крайнюю степень раздражения “объекта”.
Директор бросил трубку, выругался… И очень спокойно подумал — в идеале они должны наблюдать за ним, за его передвижениями, за его реакциями, где-нибудь оттуда, с той или той пятиэтажки. И должны слушать, кому он будет звонить и что говорить.
Ну пусть смотрят и пусть слушают, если, конечно, смотрят и слушают…
Директор вызвал своего зама и долго о чем-то кричал — показывая пальцем на прямой телефон.
Потом он успокоился. Очень быстро успокоился. Слишком быстро… И занялся текущей работой.
Он не испугался, не воспринял шантажистов всерьез — по крайней мере, так это должны были понять они. И тогда им ничего не останется, как подтвердить серьезность своих намерений делом… Завтра. В крайнем случае, послезавтра…
Больше директору никто не звонил. Слова исчерпали себя. Дальше убеждать должны были поступки.
Должен был снайпер…
Ночью снайпер вышел на заранее подготовленные позиции. Не им подготовленные, для него подготовленные. Он забрался в искусственно созданный лесной завал, где в глубине была оборудована лежанка и была оставлена раскрытая в сторону цели амбразура.
Снайпер раскатал под собой коврик, расчехлил винтовку, раскрыл ее, составляя из двух половинок целое.
Это была очень большая и очень тяжелая винтовка. Внешним видом она напоминала противотанковое, времен Второй мировой войны ружье. С таким же длинным, оканчивающимся прямоугольным набалдашником пламегасителя дулом. С таким же назначением — стрелять и попадать в цель.
Стрелок поставил винтовку на сошки, присоединил нестандартный пятнадцатикратный прицел, достал патроны. Патроны тоже были не простыми, были с приставкой “спец”. Спецпатроны. Или, как говорят спортсмены-пулевики — целевые. Сошедший с конвейера “ширпотреб” давал слишком большое рассеивание, а стрелять надо было издалека.
Снайпер загнал в магазин пять пуль, проверил оружие, приложился, поводя туда-сюда дулом, проверяя, удобно ли будет работать.
Все нормально, все удобно, ничего не мешает.
Закрыл объектив и окуляр прицела специальными заглушками, набросил на казенную часть кусок черной ткани, чтобы на металл не села роса. И лишь после этого вытащил из кармана мобильный телефон, набрал номер и сказал только одно слово:
— Я готов.
Потом он лег и задремал. Спал он тихо, без храпа, вздохов и шевелений. Спал в одной и той же позе. Если ему нужно было перевернуться, он просыпался, долго прислушивался и лишь потом медленно и бесшумно перекатывался на другой бок.
Он мог и должен был спать, чтобы в результате ночного бдения “не посадить глаза”. Невыспавшийся снайпер, зевающий и протирающий глаза снайпер — плохой снайпер.
И еще ему было разрешено спать потому, что здесь, в лесу, он был не один — в десяти метрах сзади и чуть сбоку его сон и его жизнь страховал приданный ему боец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
И исчез, превратился в кучу лесного мусора.
Здесь ему предстояло лежать день или два, или три.
Но он по этому поводу не переживал — приходилось лежать и дольше и не в таких комфортных условиях. Приходилось во льдах Арктики, в пустынях, на высокогорных перевалах и даже в выгребных ямах возле кухонь полевых лагерей условного противника. В общем, где приказывали, где располагался интересующий командование объект. В данном случае — заводская гостевая дача, где временно поселился новый владелец завода…
Другой наблюдатель поднялся на чердак стоящего недалеко от заводской проходной дома и зарылся в мусор против пробитого в шифере отверстия. Отсюда, если смотреть в окуляр двадцатикратного бинокля, можно было видеть окна заводоуправления, видеть директорскую приемную и печатающую на компьютере и отвечающую на телефонные звонки секретаршу.
Еще один боец сел за руль выделенного местными военными “ЗИЛа” и остановился недалеко от перекрестка, который не могла миновать служебная директорская “Волга”. Ему предстояло, если возникнет такая необходимость, отследить маршруты движения “объекта”.
Только вряд ли возникнет, потому что маршруты были хорошо известны, маршрутов было два: гостевая дача — заводоуправление и заводоуправление — гостевая дача. Все.
В иных городах приходилось контролировать до десятка объектов и без счету маршрутов. А здесь… Вот что значит провинция.
— “Двенадцатый” на месте, — доложил “Двенадцатый”.
— “Одиннадцатый” занял исходные…
Началась нормальная, как где-нибудь за линией фронта, боевая работа.
Жизнь директора, его распорядок дня, привычки, маршруты, контакты были взяты под контроль.
“Семь ноль пять. “Объект” поднял жалюзи в номере на втором этаже гостевой дачи. В номере был один. Планировка номера…”
“Семь тридцать. “Объект” завтракал на первом этаже, в “синем” зале за третьим столиком от входа. За столиком был один… Наблюдение велось через полупрозрачные шторы шестого по главному фасаду окна…”
“Семь пятьдесят пять. “Объект” вышел на крыльцо дачи, где курил три с половиной минуты… В семь пятьдесят девять сел на заднее сиденье слева в машину “Волга”, номерной знак…”
“Восемь двенадцать. На территорию завода через восточные ворота въехала машина “Волга”, номерной знак… “Объект” вышел из машины через левую заднюю дверцу… Дверь в заводоуправление открыл сам…”
“В восемь пятнадцать “объект” появился в приемной, подошел к столу секретаря, где находился пятьдесят секунд, после чего проследовал в кабинет…”
Судя по всему, “объект” был “лох” — у него отсутствовала обученная охрана, бронированный лимузин, не было никаких, даже самых элементарных, представлений о “технике безопасности”… Он “подставлялся” по десять раз на дню — сам открывал жалюзи и двери, выпирался с сигаретой на крыльцо, торчал возле окон…
С таким, если что, возни не будет… Он либо быстро капитулирует, либо…
* * *
В кабинете нового директора Заозерского завода вновь раздался звонок:
— Мы бы хотели вернуться к разговору об возобновлении прекращенных вами поставок.
Наблюдатель, засевший на чердаке, увидел, как директор недовольно поморщился.
— Кто это? Да кто это, черт возьми! В объективах бинокля директор молчал, он лишь активно шевелил губами и жестикулировал. Говорил с ним совсем другой, который его не видел, человек. Один — говорил, другой — наблюдал.
— Мы хотим знать, что вы решили?
— Я решил послать вас подальше! Сказать куда или сами знаете?.. — Директор в раздражении бросил трубку на рычаги.
Наблюдатель отметил крайнюю степень раздражения “объекта”.
Директор бросил трубку, выругался… И очень спокойно подумал — в идеале они должны наблюдать за ним, за его передвижениями, за его реакциями, где-нибудь оттуда, с той или той пятиэтажки. И должны слушать, кому он будет звонить и что говорить.
Ну пусть смотрят и пусть слушают, если, конечно, смотрят и слушают…
Директор вызвал своего зама и долго о чем-то кричал — показывая пальцем на прямой телефон.
Потом он успокоился. Очень быстро успокоился. Слишком быстро… И занялся текущей работой.
Он не испугался, не воспринял шантажистов всерьез — по крайней мере, так это должны были понять они. И тогда им ничего не останется, как подтвердить серьезность своих намерений делом… Завтра. В крайнем случае, послезавтра…
Больше директору никто не звонил. Слова исчерпали себя. Дальше убеждать должны были поступки.
Должен был снайпер…
Ночью снайпер вышел на заранее подготовленные позиции. Не им подготовленные, для него подготовленные. Он забрался в искусственно созданный лесной завал, где в глубине была оборудована лежанка и была оставлена раскрытая в сторону цели амбразура.
Снайпер раскатал под собой коврик, расчехлил винтовку, раскрыл ее, составляя из двух половинок целое.
Это была очень большая и очень тяжелая винтовка. Внешним видом она напоминала противотанковое, времен Второй мировой войны ружье. С таким же длинным, оканчивающимся прямоугольным набалдашником пламегасителя дулом. С таким же назначением — стрелять и попадать в цель.
Стрелок поставил винтовку на сошки, присоединил нестандартный пятнадцатикратный прицел, достал патроны. Патроны тоже были не простыми, были с приставкой “спец”. Спецпатроны. Или, как говорят спортсмены-пулевики — целевые. Сошедший с конвейера “ширпотреб” давал слишком большое рассеивание, а стрелять надо было издалека.
Снайпер загнал в магазин пять пуль, проверил оружие, приложился, поводя туда-сюда дулом, проверяя, удобно ли будет работать.
Все нормально, все удобно, ничего не мешает.
Закрыл объектив и окуляр прицела специальными заглушками, набросил на казенную часть кусок черной ткани, чтобы на металл не села роса. И лишь после этого вытащил из кармана мобильный телефон, набрал номер и сказал только одно слово:
— Я готов.
Потом он лег и задремал. Спал он тихо, без храпа, вздохов и шевелений. Спал в одной и той же позе. Если ему нужно было перевернуться, он просыпался, долго прислушивался и лишь потом медленно и бесшумно перекатывался на другой бок.
Он мог и должен был спать, чтобы в результате ночного бдения “не посадить глаза”. Невыспавшийся снайпер, зевающий и протирающий глаза снайпер — плохой снайпер.
И еще ему было разрешено спать потому, что здесь, в лесу, он был не один — в десяти метрах сзади и чуть сбоку его сон и его жизнь страховал приданный ему боец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91