После школы он стал лаборантом в мединституты, куда его по блату пристроила мать, которая считала, что так ему будет легче поступить. Он ухаживал за лабораторными животными и их же резал. Причем очень спокойно, давая фору иным студентам.
— Крепкая психика у этого парнишки! — удивлялись работники кафедры, наблюдая, как он распластывает очередную, которую сам же и выкормил, крысу. — И очень твердая рука. Хорошим хирургом будет.
Но в институт он не поступил и загремел в армию.
Где, учитывая его медицинский опыт, попал в военно-полевой госпиталь. А там с подъема до отбоя возил половой тряпкой и протирал шкафчики с лекарствами.
Но потом госпиталь послали в Афганистан — прочитали приказ о срочной передислокации и дали полдня на сборы. Врачи побежали прощаться с семьями, а приписанные к части солдаты быстро собрали и погрузили пожитки в уходящий на юг военный “борт”. Оказывается, где-то там, в горах, душманы захватили и вырезали целый госпиталь, и командованию срочно понадобились медики.
В Афгане ему жилось даже лучше, чем на “большой земле” — службы он не видел и на боевые не ходил, постоянно болтаясь при санбате. И даже получал дополнительный паек и денежное содержание за то, что возился с “двухсотыми”. Охотников на такую работу находилось немного, и как-то так получилось, что ею занялся он. “Двухсотых” стаскивали в стоящую на отшибе палатку, которая в документах именовалась “моргом”. Их нужно было раздевать, обмывать, ворочать в гробах, запаивать в цинки. Что он и делал. И даже присутствовал при вскрытии, когда оно проводилось, ассистируя врачам.
— Молодец! — хвалили они его. — Тебе бы в медицинский...
Потом в санбате случилось ЧП — пропал спирт. Много спирта. Который всплыл где-то на “черном” рынке. Дело замять не смогли или не захотели, и в госпиталь нагрянули следователи. После недолгого дознания “козлом отпущения” назначили его. Может быть, потому, что из всех солдат он был к спирту ближе всего.
Военный трибунал вкатал ему год дисбата.
Но до него он не доехал.
На “губу”, где он сидел с такими же, как он, бедолагами, ожидая отправки в Союз, заявился какой-то майор. Который посмотрел личные дела осужденных и кое с кем побеседовал. Беседовал он долго и обстоятельно, заставляя отвечать на многочисленные вопросы и заполнять какие-то бланки.
— Хочешь искупить вину перед Родиной? — поинтересовался он.
— А что нужно делать?
— Служить!..
Полтора десятка отобранных “дисбатовцев” отправили на север Афганистана, пообещав снять с них “судимость”. Почти все они были отъявленными головорезами, осужденными за неуставщину и “причинение тяжких телесных повреждений” сослуживцам.
В части их определили в карантин.
— Не иначе на караваны пошлют! — пугали друг друга “новобранцы”. — За душманами по горам бегать — это тебе не морды молодым квасить.
Но на караваны их не послали.
Пару недель погоняв на строевых и дав пострелять на стрельбище, распределили по взводам. Где все стало более или менее ясно.
— Завтра поедем к “духам” в гости, — сообщили старики-солдаты.
— Куда?
— Там увидите.
В обед подали “вертушки”, куда погрузили личный состав, оружие и какие-то ящики. Летели довольно долго.
— Чего мы там делать будем?
— Проводить разъяснительные беседы, — хохотали старики.
Вертолеты сели, личный состав построили.
— Там — кишлак, дворов на двадцать, берем его в клещи и утюжим под ноль... — поставил боевую задачу взводный. — Вопросы есть?
Вопросы были, но не к взводному.
— Они, падлы, три дня назад здесь две наши машины сожгли и всех ребят положили, — объяснили старики. — Прощать такое нельзя, иначе они на шею сядут!
— А почему послали нас? — удивились новички. — Здесь же полно наших, они что, сами не могут с этим делом справиться?
— Дурак ты! Им же тут жить! Если их местные в лицо узнают и запомнят, тут такая резня начнется!.. А мы пришлые, с нас взятки гладки. Мы прилетели, а потом ищи нас!
Сели в грузовики. На подъезде к кишлаку вскрыли ящики. Там были гранаты.
Куда их столько?
Куда — стало ясно очень скоро. Старики распихали гранаты по подсумкам и карманам и, с “Калашниковыми” наперевес, вошли в деревню. Каждый шаг они сопровождали броском гранаты. Во дворах и домах раздавались взрывы.
— Ты что клювом щелкаешь? Видишь, дырка — бросай, пока оттуда не бросили!
Когда три отделения сошлись в центре, в кишлаке никого не осталось. Трупы афганцев стащили к одному из домов. Их набралось больше сотни.
— Маловато будет, — ворчали старики. — Надо, чтобы один — к десяти. За каждого нашего.
— А это точно они на колонну напали?
— А не все ли равно...
Очень скоро стало понятно, чем занималась их часть. Замполиты объяснили.
— Нам доверена партией и правительством ответственная задача по поддержанию порядка на освобожденной от бандитов территории. Мы имеем дело с коварным, жестоким врагом. Ни одна из вылазок которого не должна остаться безнаказанной. Если враг будет понимать, что наказание неминуемо, он капитулирует...
А потом и термин подобрался...
Однажды в клубе показывали фильм про войну, про ту войну — с немцами. Фильм был про партизан, которые пытались защитить от карателей белорусскую деревню. Партизаны были “хорошие”, немцы — “плохие”. Немцы ходили в закатанных по локоть мундирах, ловили кур, орали и тыкали в мирное население автоматами. Потом они начали сгонять людей в церковь, чтобы сжечь...
— Смотри, смотри, как они их “мочат”... — зашептали в рядах. — Прямо как мы — “духов”.
И действительно — было похоже. Особенно тактика. Но и все остальное тоже — вплоть до закатанных рукавов, болтающихся поперек животов автоматов и пущенных в спину убегающих людей очередей.
Показ фильма прекратили, через четверть часа заменив его какой-то комедией.
Но в казармах стало часто звучать слово “каратель”.
Вначале — как хохма: “Ну ты — каратель!” Потом привычно.
А кто они — как не каратели? Каратели и есть! И нечего здесь обижаться. Ведь кто-то должен усмирять бунтующее население. Регулярная армия — не должна, регулярную армию это разлагает. Вот им и приходится за других отдуваться.
Правда, в воинских билетах у них были прописаны совсем другие воинские специальности. В воинских билетах слова “каратель” не найти. Зато в штабных документах с грифом “Секретно!” — можно.
Скоро он привык разбрасывать направо и налево гранаты, не задумываясь, в кого они угодят — в душмана или ребенка. Ему даже нравилось входить в кишлаки с автоматом наперевес, ощущая себя почти суперменом. Потому что в тот момент не бог, а он решал, кому жить, а кому нет. А чужой крови и смерти он давно не боялся, еще с той поры, когда забил металлическим прутом кошку...
Почти под самый дембель его и еще нескольких стариков вызвал командир части.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77